Два месяца Беллилот терпеливо и смиренно просила, умоляла, наконец, в отчаянии, обратилась к доктору Дегенету. Тот ходатайствовал за нее у Клебера и добился обещания отправить ее ближайшим рейсом в Марсель.
Обезумевшая от радости Полина на следующий день получила паспорт, чек на круглую сумму в александрийский банк и коротенькое письмецо:
"Милый друг, что ж делать, возвращайтесь во Францию; надеюсь, что там Ваш возлюбленный позаботится о Вас. Не забывайте же в счастливой судьбе друга, которого оставляете здесь. У него была тяжелая рука, но доброе сердце.
Клебер".
Однажды в припадке гнева Клебер выкинул Полину из окна гостиной как мешок
К этой любезной записочке было приложено рекомендательное письмо генералу Мену, коменданту Розетты:
"Каир, 9 вандемьера УШ-го года.
Дорогой генерал, это письмо вручит Вам гражданка Форес, которая желает вернуться во Францию, чтобы снова заполучить своего потерянного любовника. Она надеется на Вашу любезность и помощь, и изложит все это сама лучше, чем я.
С сердечным приветом
Клебер".
Через десять дней Мену ответил
"Мой дорогой генерал, красотка прибыла, но я ее не видел. Я предпочитаю сделать все, о чем Вы для нее просите, негласно, не встречаясь с нею, а не то муж потом захочет свести со мной счеты. Я-то всегда считал, что лучше в дела подобного рода не ввязываться. Будьте уверены, во Франции поднимут шум, когда узнают о любовной авантюре этого человека. У него много врагов, и какой-нибудь член Законодательного Совета закатит возмущенную речь о разложении нравов часа на два. Представляете эту кутерьму?
Мы-то, бедолаги, далеко, до нас в гуще сражений дойдут только отзвуки…"
В ожидании отплытия, Полина скрасила свои досуги, переспав с Жюно, который тоже собирался покинуть Египет. 25 октября они вместе поднялись на борт корабля «Америка».
Еще через неделю Беллилот высадилась в Марселе.
Если бы Полина так же сильно взволновала сердца марсельских чиновников, как затронула она сердце Бонапарта, то, наверное, она бы без прохождения карантина села бы в почтовую карету и отправилась в Париж.
И, может быть, переворот 18 брюмера не состоялся бы…
Противники будущего консула — члены Директории, а также якобинцы и роялисты, не преминули бы сообщить парижанам, что человек, воплощающий в их глазах аскетизм и добродетель, радостно встречает вернувшуюся к нему внебрачную сожительницу.
Появились бы памфлеты, с галльским юмором и фривольностью повествующие о том, кем была Полина для Бонапарта в Каире. Появились бы пасквили, повествующие о «гнусной изнанке безупречного героя»', и распространители слухов постарались бы довести до сведения обитателей самых глухих уголков Франции, что обожаемый народом Бонапарт вовсе небезупречен…
Но чиновники Марселя были верны своему служебному долгу, и Полина Фуре, заподозренная, как и все прибывающие из Египта, как возможный носитель вируса чумы, оставалась в Марселе на предписанный законом срок карантина.
А в то время как она томилась в лазарете, ее любовник готовился свергнуть Директорию, разогнать тех, кого он называл «никудышниками», и заменить Конституцию 111-го года подходящей для своего единоличного правления хартией.
При поддержке одного из членов Директории, Эммануэля Сийеса, который составил для него текст этой хартии, он решил собрать Совет Старейшин на внеочередное заседание, объявив о мнимом роялистском заговоре, под предлогом охраны безопасности перевести Законодательный Совет во дворец Сен-Клу; потребовать своего назначения главнокомандующим войсками Парижа и в качестве такового предстать перед Советом Пятисот с требованием избрать трех консулов для утверждения новой конституции.
Завязав многочисленные связи и обеспечив себе поддержку всех слоев населения, Бонапарт обнаружил серьезного противника, фанатика-якобинца, честолюбца, который давно ему завидовал и при удобном случае строил козни. Бонапарт говорил Бурьену:
«Я знаю, что против меня будут Бернадотт и Моро. Моро я не боюсь — он слаб и вял. И я уверен, что он предпочтет военную сферу политической арене. Но Бернадотт! В его жилах кровь горяча, как у мавра; он энергичен и отважен; он породнился с моим братом, Жозефом, но меня он не любит. Я почти уверен, что он будет против меня, и если в нем взыграет честолюбие, он дерзнет на все»…
Бурьен, к которому были обращены эти откровения, добавляет:
«Прошел слух, что Бернадотт предлагает предать Бонапарта военному суду за то, что он покинул свою армию в Египте, а также за нарушение законов карантина».
Необходимо было нейтрализовать этого опасного противника, который мог завоевать симпатии народа и помешать замыслам Бонапарта. Неожиданно Бонапарт нашел для этого несколько необычного союзника — свою бывшую невесту Дезире Клари, супругу Бернадотта.
17 августа 1798 года Дезире вышла замуж за генерала Бернадотта, который, но словам Фредерика Массона, «конечно, был для нее неплохой партией, но характер у этого якобинца был самый несносный; педант и зануда, он вел себя как скучнейший школьный наставник; в этом беарнце не было ни живости, ни огня, да и любезностью он не блистал, зато рассчитывал свои поступки с точностью арифмометра, искусно скрывая двойную игру. Педантичная мадам Сталь была для него первой среди женщин, а свою жену во время медового месяца он заставлял писать диктанты»'.
Несмотря на этот унылый педантизм, жена была влюблена в него по уши. Рассказывает герцогиня д'Абрантес: «Она его любила, но любовь эта стала для бедного беарнца сущим бедствием. Он отнюдь не был героем чувствительного романа, и поведение жены приводило его в недоумение. Это были непрерывные слезы. Когда он уезжал, она плакала; когда он был в отъезде, она тоже лила слезы; и даже когда он возвращался, она рыдала, оттого что он через неделю снова должен уехать».
Несмотря на эту наивную привязанность, Дезире не забывала человека, с которым четыре года назад обменялась клятвами вечной любви. Поэтому, став матерью толстого мальчугана, которому было предназначено стать королем Швеции, 6 июля 1799 года Дезире отправила Бонапарту письмо с просьбой стать крестным отцом ребенка.
Это был довольно злорадный жест, прежде всего по отношению к Жозефине, которую Дезире ненавидела и называла «старухой», да и по отношению к Бонапарту, брак которого оказался бесплодным.
Возникли у корсиканца сожаления о разрыве с бывшей невестой или нет — трудно сказать. В ответе на письмо он ограничился советом дать ребенку имя «Оскар», что Дезире и исполнила.
Когда Бонапарт вернулся из Египта, Дезире была охвачена волнением. Муж ее, занятый политикой, ничего не заметил, зато заметила ее сестра Жюли, жена Жозефа Бонапарта. И когда Беркадотт начал открыто проявлять свою враждебность к победителю Пирамид, сестра и «бофрэр» решили попытаться воздействовать на него через Дезире.
Бернадотт единственный из всех генералов не нанес визита на улицу Виктуар, хотя в свое время служил в итальянской армии под командованием Бонапарта.
— Я не желаю подцепить чуму, — заявил он. Только через две недели он уступил просьбам Дезнре, подстрекаемой Жюли и Жозефом, и согласился посетить своего бывшего начальника.
Свидание было бурным. В оценке положения во Франции Бернадогг показал себя оптимистом и завершил беседу язвительной фразой, которую произнес, глядя в лицо Бонапарту:
— Я твердо верю в спасение Республики, — она справится со всеми своими врагами, внешними и внутренними.
Если бы не Жозефина, которая, мило улыбаясь, перевела разговор на какие-то пустяки, мужчины, возможно, дошли бы до таких слов — или даже поступков, — о которых обоим пришлось бы пожалеть.
Через несколько дней Бонапарт, узнав от Жозефа, что Дезире немного утихомирила мужа, напросился к противнику на обед.
