На следующий вечер он снова явился к ней, и все время пребывания в Стюпиниги рьяно демонстрировал ей свою мужскую доблесть.

Время от времени Жозефина недовольно спрашивала:

— Когда же мы отправимся в Милан?

— Я ожидаю папу, — уклончиво отвечал император.

Благочестивая ложь позволяла ему по-прежнему упиваться ласками новой любовницы. Через несколько дней императрица стала замечать в обращении мужа какое-то недовольство ею; в конце концов она спросила, что он имеет против нее.

Этот вопрос вызвал раздражение:

— Хочешь знать, что я имею — любовницу, молодую, красивую и страстную.

И император, нимало не щадя чувств своей супруги, пустился в подробное описание прелестей м-ль Н… и ее пылких ласк. Жозефина расплакалась, а он удалился, хлопнув дверью.

Такое обращение с женой было обычным для Наполеона.

Послушаем, например, мадам Ремюза:

"Деспотизм Бонапарта, утверждавшего за собой право полной свободы действий, и другая особенность его натуры, которую природа наделила чувством любви в небольшой дозе, достаточной единовременно лишь для одного романа, нередко мимолетного, — вот две причины страданий, которые он доставлял Жозефине. Едва он заводил любовницу, тотчас становился резким, грубым, безжалостным с женой. Он незамедлительно сообщал ей о каждой своей новой авантюре и с простодушием дикаря изумлялся ее неодобрению.

— Я не такой, как все, — говорил он, — законы морали и приличий созданы не для меня".

Что он вскоре и доказал самым ошеломительным образом.

Две недели Наполеон отдавал все силы опьяняющим прелестям м-ль Н… Результат он увидел однажды утром, поглядевшись в зеркало: потухшие глаза, запавший рот, знаменитая прядь волос, спадающая на лоб, поблекла; кожа пожелтела как воск. Наполеон напоминал теперь карикатуры, которые рисовал на него англичанин Джипрэй.

Встревоженный император решил немедленно порвать с опасной вакханкой. М-ль Н… попросили обратить на других порывы своей щедрой натуры, которые переутомили императора.

Ветреная девица не почувствовала никакой горечи. Она улыбнулась, беспечно махнула рукой и немедленно нашла себе партнера — красавца-офицера, с которым и получила удовольствие в тот же вечер.

Но в одиночестве Наполеон очень скоро заскучал. Его неотступно преследовали воспоминания о ночах с мадемуазель Н… Через пару дней он уже начал с интересом поглядывать на дворцовых дам и высмотрел среди них миленькую блондиночку, не так давно принятую на службу императрицы в качестве лектрисы. Ее звали Анна Рош де ла Кост; ей было 20 лет [39].

Император навел справки и узнал, что она всего несколько дней назад стала любовницей камергера Теодора де Тиар.

Он был очень раздражен этим сообщением, призвал Констана, который всегда был в курсе всего, и потребовал подробностей.

— Как это произошло?

— Это случилось при спуске с моста Ценис, по дороге в Ла Новалэр. Месье де Тиару было поручено охранять карету, где находились придворные дамы императрицы. Когда мы спускались в долину, он поставил вместо себя лакея между каретой и обрывом и исчез.

— Я знаю, — возразил император, — он сел в сани и на четыре часа раньше нас прибыл в Ла Новалэр, чтобы подготовить помещение. Но где же была м-ль де л а Кост? Констант казался смущенным:

— Сир, она тоже была в санях. И в их распоряжении было четыре часа для подъемов и спусков.

Последнюю фразу Констан сопроводил выразительным жестом. Наполеон, рассерженный, стал мерить шагами комнату, время от времени пиная мебель и бормоча под нос невнятные проклятья.

После полудня он пришел в убийственное расположение духа. Отослав курьера, отложив приготовления к коронации и другие государственные дела, он выехал верхом на прогулку, обдумывая по дороге способ устранить Тиара, избежав при этом скандала.

Понадобилось два часа размышлений, после чего он вернулся и срочно вызвал Констана.

— Что, м-сье Тиар все вечера проводит у м-ль ла Кост?

— Нет, Сир, вчера он ночевал у мадам Серран…

— Мерси…

И тщательно, как будто бы речь шла об окружении австрийских армий, Наполеон начал готовить свою атаку.

На большом листе бумаги он нарисовал план замка, обозначив крестиками часовых, которые должны были быть поставлены в коридорах, ведущих к комнате м-ль де ла Кост. Он предусмотрел такое размещение часовых, которое не должно было привлечь внимание свиты или пробудить бдительность шпионов Жозефины и дало бы ему возможность избежать встреч с месье Тиаром. Кончив свою диспозицию, император лучился гордостью Его стратегический талант проявился в этой схеме так же блестяще, как в военных планах. Он позвал Констана и протянул ему лист.

— К десяти часам вечера Вы расставите гвардейцев в обозначенных здесь местах. Никто не должен приблизиться к апартаментам м-ль де ла Кост, пока я буду там находиться.

Констан поклонился и отправился передавать распоряжения. Когда он вышел. Наполеон, в восторге от своего стратегического плана, как всегда перед сражением, начал напевать «Мальбруг в поход собрался…»

В одиннадцать часов Наполеон покинул гостиную, где он играл в карты с дамами из свиты Жозефины, и сделал вид, что поднимается в свою комнату.

На втором этаже он разулся и, поднимаясь по лестнице, наткнулся на гвардейца. Несмотря на свои вид опереточного любовника, он спросил самым строгим тоном:

— Ты никого не видел?

— Никого, Сир!

Полный достоинства, хотя и с туфлями в руках, Наполеон продолжал свой путь по коридору, ведущему в комнату лектрисы. В углу он заметил другого гвардейца и спросил, уставившись ему в лицо:

— Все нормально?

— Да, Сир!

Теперь Наполеон двигался на цыпочках; подойдя к заветной двери, он вынул из кармана ключ [40], осторожно вставил его в замок, повернул и толкнул дверь.

Неожиданное зрелище поразило его. М-ль де ла Кост, совершенно голая и месье де Тиар в нижней рубашке были застигнуты в разгаре любовных игр.

Ошеломленный император застыл; м-ль де ла Кост проворно нырнула под перину.

Наконец, император, тщетно пытаясь спрятать зажатые в руке туфли, спросил:

— Как Вы вошли сюда, месье Тиар?

Камергер, запутавшись в своих панталонах, пробормотал:

— Через дверь, Сир!

— Это невозможно! — засмеялся Наполеон. — Впрочем… в котором часу?

— В пять часов вечера, Сир…

Изумление и досада сковали язык императора. Гениальное искусство стратега спасовало перед пылкой страстью. Обдумавшему все детали императору не хватило фантазии, чтобы вообразить такую злую шутку судьбы: он не мог себе представить любовника, шесть часов ласкающего женщину…

Он сжал губы, кинул на любовников яростный взгляд и удалился, хлопнув дверью.

К себе он вернулся в состоянии полного неистовства. Он разбивал вазы, осыпал бранью гвардейцев, разогнал лакеев и лег спать, обдумывая, на какую отдаленную землю можно сослать месье Тиара.

Проснувшись, он одумался и решил, что неприятный инцидент можно забыть, а прекрасную Анну покорить средствами, недоступными камергеру.

Он послал ей драгоценное украшение. Красавица была честолюбива, и отныне, как сообщает нам в своем напыщенном стиле Адольф Пено, "месье Тиар оставался только в тайнике ее сердца со скромным званием «предшествующего».

Несколько дней спустя Двор покинул Стюпиниги, чтобы обосноваться в Милане, где должна была происходить коронация.

По прибытии в Милан Наполеон немедленно откомандировал камергера на службу к итальянским религиозным сановникам. Как пишет Адольф Пено, в то время как месье Тиар склонялся перед кардиналом Бочелли, император преклонял колени в комнате Анны, но не с такими благочестивыми целями". И когда Наполеон целовал мадемуазель де ла Кост, «предшественнику» приходилось целовать кардинальский перстень.