Тем не менее, замечание Жозефины заставило его поразмыслить, и на некоторое время он перестал разыгрывать фавнические сцены в коридорах Тюильри.

Чтобы удовлетворить свое мужское начало, он продолжал наносить тайные визиты женщинам, которых вызывал для него Констан в маленький домик на Вдовьей Аллее. В полночь, когда Париж засыпал, он надевал редингот, круглую шляпу и тайно выходил из Тюильри, позаботившись поставить канделябр с зажженными свечами на подоконник своего кабинета, чтобы поддерживать легенду об императоре, пребывающем в неустанных трудах.

Но эти ночные выходы надоели ему, наконец. В февральские ночи он оскальзывался на снегу и однажды растянулся перед будкой гвардейца. Проблеск иронии во взгляде часового осветил ему смешную сторону его поведения. Отныне он решил использовать для своих утех «батальон дворцовых дам», которые, несмотря на его пренебрежение, по-прежнему предлагали себя настойчиво и умильно.

Эти дамы, сгорая желанием порезвиться на царском ложе, любое обращение к ним императора почитали за честь и без намека на протест сносили его грубость и прямые оскорбления.

Он обращался с ними как кавалерист. Если он желал их видеть, то вызывал в полном составе в гостиную, где они выстраивались в ряд. Камергер со списком в руке производил перекличку и объявлял:

— Ни одна из вас не должна сдвинуться с места, ни под каким предлогом!

Тогда открывалась дверь и гвардеец провозглашал:

— Император!

Наполеон, с насмешливым взглядом, посвистывая, проходил перед строем и, останавливаясь перед каждой женщиной, задавал вопросы и добавлял к ответам нелюбезный комментарий:

— Имя? Возраст? Сколько детей? А! Это Вы! А мне-то говорили, что хорошенькая!

Одной девушке двадцати трех лет, нежно ему улыбавшейся, он скорчил гримасу и посочувствовал:

— Да Вы ужасно постарели!

Другой раз он ущипнул за ухо довольно перезрелую даму и воскликнул:

— Ну, Вам уже до смерти недалеко.

Обращаясь к дочери графа Беньо, он ухмыльнулся:

— А, черт возьми, я должен был узнать Вас по носу, он у Вас такой же громадный, как у отца!

А этот диалог, услышанный каким-то свидетелем, сообщает нам Стендаль;

— Ваше имя?

Молодая женщина краснеет.

— Монтескье.

— А! Это действительно славное имя.

Молодая женщина думает, что император иронизирует, и лепечет:

— Он был честный гражданин…

— Да нет же! Он был великий человек.

Потом Наполеон оборачивается к соседке мадам де Монтескье и презрительно роняет:

— До чего ж глупа эта женщина! Она и не слыхала о своем однофамильце…

Несмотря на такое хамское обращение, дворцовых дам по-прежнему при мысли об императоре охватывала любовная дрожь.

Наконец, Наполеон выбрал себе любовницу в этом влюбленном «женском эскадроне». Мадам Дюшатель, жена государственного советника и генерального директора, обладала пылким темпераментом, которому муж, по своему возрасту, уже не мог соответствовать. Поэтому она легко уступала домогательствам других мужчин. Она была очень красива. Герцогиня д'Абрантес пишет, что «во взгляде ее огромных продолговатых синих глаз с густейшими ресницами было непобедимое очарование… эти глаза могли выражать все, что она желала, — кроме искренности, потому что скрытность была основой ее характера и поведения…»

На первом же свидании в маленькой потайной спальне при кабинете императора мадам Дюшатель и Наполеон поняли, что они созданы друг для друга и для великих подвигов в любовных битвах. Первый постельный опыт несомненно, был счастливым предзнаменованием блистательного будущего.

Но ревнивая Жозефина уже почувствовала свою новую беду и, как сообщает нам Жозеф Тюркен, «мобилизовала весь свой штат шпионов, чтобы уличить супруга в измене».

Наполеон, осведомленный о ее намерениях полицией, решил не подвергать новую любовницу опасности быть застигнутой в коридорах Тюильри в неурочные часы. Он сам вечером крался босиком в ее комнату.

Послушаем Констана:

Несмотря на все предосторожности, Жозефина вскоре получила доказательства измены и закатила страшный скандал, которым наслаждался весь Двор.

Маршал Бертье давал вечер, на который были приглашены император и императрица. Наполеон, желая усыпить подозрения Жозефины, был с ней необычно предупредителен и галантен. Результат был обратным — она встревожилась, и с поджатыми губами искоса внимательно следила за ним. Когда он подал ей тарелку, взяв ее из рук пажа, тревога ее усилилась. «Она по опыту знала, — сообщает нам Фавр, — что за подчеркнутым проявлением нежных чувств к жене скрывается похотливая тяга к какой-то новой юбке».

Она не ошиблась. Император, обойдя вокруг стола, остановился между мадам Жюно и мадам Дюшатель, которые протягивали руки к блюду с оливками.

Императрица, не спускавшая глаз с Наполеона, увидела, как он схватил блюдо и подал мадам Дюшателъ со словами:

— Но лучше бы Вам не есть оливки вечером, это вредно!

Заметив мрачный подозрительный взгляд Жозефины, Наполеон обратился к другой соседке, но и ей невольно высказал свое чувство к мадам Дюшатель:

— А Вы, мадам Жюно, не едите оливок? Вы поступаете правильно… и даже вдвойне правильно… Вы правы и в том, что не подражаете мадам Дюшатель — она ведь неподражаема.

Услышав этот комплимент, мадам Дюшатель вспыхнула румянцем; императрица заметила ее волнение. На следующий день она пригласила мадам Жюно на завтрак и стала расспрашивать, о чем говорил Наполеон с нею и ее соседкой на обеде у Бертье.

— Император был очень весел. О чем он говорил с Вами, наверное, о предстоящем отъезде в Испанию?

— Да, мадам, он говорил мне, что француженка должна быть особенно элегантной в чужой стране, и хвалил мои туалеты.

— Ас мадам Дюшатель он тоже говорил о туалетах? — спросила Жозефина притворно-равнодушным тоном.

— Нет, мадам, насколько я могу припомнить, он говорил ей, что вечером вредно есть оливки. Жозефина язвительно рассмеялась:

— Если уж он взялся давать ей советы, то должен был сказать еще, что смешно изображать из себя Роклану, имея такой длинный нос!

Потом она порывисто отошла к камину и, взяв в руки только что напечатанную книгу мадам де Жанлис о мадемуазель де Лавальер, показала ее мадам Жюно:

— Вот книга, которая вскружила головы костлявым блондинкам! Они все уверены, что станут фаворитками! Как бы не так!

Бедняжке мадам Жюно пришлось выслушать за завтраком немало сетований и признаний. Императрица стонала, скрипела зубами, пронзительно бранила соперницу и строила планы мщения, а за десертом разразилась рыданиями:

— Подумать только, всего десять дней назад император приходил ко мне в спальню. Какую мы провели чудесную ночь… Он был нежен и пылок, словно молодой лейтенантик!

И она без всякого стеснения подробно рассказала о том, что выделывал Наполеон в кровати и даже на прикроватном ковре.

Мадам Жюно слушала с раскрытым ртом, не упуская ни одной пикантной детали; впоследствии, рассказывая об этой сцене, она потрясла салоны Лиссабона.