Все эти слухи, прилежно собираемые агентами Фуше, сразу достигали ушей императора, который задался целью их опровергнуть.

Чтобы доказать парижанам, что он совершенно здоров и что его отношения с императрицей не оставляют желать лучшего, он появлялся па всех балах, танцевал и бросал страстные взгляды на Жозефину.

Во время этих развлечении его проказливый характер приводил его иной раз к фарсовой ситуации, что немало забавляло двор.

Так, однажды вечером в Опере он был забавным образом одурачен, в то время как собирался одурачить сам.

Послушаем рассказ Констана и еще раз убедимся, насколько реальный Наполеон отличался от уныло-серьезного персонажа, который нам представляют историки:

"Императрица выразила желание поехать па костюмированный бал в Опере. Она предложила императору сопровождать ее, но он отказался, хотя она упрашивала его нежно и настойчиво.

— Ну, что ж, я поеду без тебя!

— Как хочешь.

И император ушел в свои покои.

Вечером императрица отправилась на бал. Император, который решил над ней подшутить, вызвал одну из камеристок императрицы и приказал ей описать наряд, в котором та собиралась ехать в Оперу. Потом он надел домино, сел в простую карету без гербов на дверцах и в сопровождении главного дворецкого, дежурного офицера и моем поехал в Оперу. Подъехав к специальному входу, предназначенному для императорской семьи, мы оказались в затруднении, так как нас не захотели впустить. Я вынужден был назвать привратнице свое имя и должность.

— А эти господа с Вами?

— Вы же видите!..

— Извините за эти расспросы, месье Констан, но в такие вечера, как сегодня, многие норовят прорваться без билета…

— Ничего… ничего…

Император смеялся от всего сердца. Наконец мы вошли и стали прохаживаться по залу по двое.

Император разговаривал со мной, называл меня на «ты» II велел мне следовать его примеру. Мы придумали себе псевдонимы: император именовался «Август», дежурный офицер, имя которого я забыл, — «Шарль» и я — «Жозеф». Как только император замечал домино, похожее на то, которое детально описала ему горничная императрицы, он крепко сжимал мою руку, спрашивая:

— Это она?

— Нет, Ваше В… нет. Август, — отвечал я с запинкой, так как не привык называть императора иначе, чем «Ваше Величество» или «Сир». Обращаться к нему на «ты» я просто был не в состоянии.

Наконец, пройдя все залы и фойе, заглянув во все уголки, тщательно осмотрев все костюмы, но не найдя императрицы, Его Величество начал волноваться. Я пытался рассеять его тревогу, высказав догадку, что императрица уехала с бала, чтобы переменить костюм.

В это время к «Августу» подошло какое-то домино и, заговорив с ним, стало донимать его колкими шутками. Заинтриговав «Августа» своей живостью и находчивостью, маска никак не хотела оставить его в покое и до тех пор донимала его остроумными эпиграммами, пока он в комическом замешательстве не спасся бегством, скрывшись от преследовательницы в толпе.

Император был задет за живое и не хотел оставаться на балу; мы уехали.

На следующее утро, увидев императрицу, император воскликнул: — Что ж, ты, оказывается, не была вчера в Опере?

— Была.

— Разве?

— Уверяю тебя, я там была. А ты, мой друг, что ты делал весь вечер?

— Я работал.

— О! Ты верен себе. А я увидела вчера на балу домино с похожей походкой и в таких же туфлях, как ты носишь, приняла его за тебя и побеседовала с ним соответственным образом.

Император расхохотался, поняв, что был одурачен; оказывается, императрица, собираясь на бал, в последнюю минуту переодела костюм, потому что первый показался ей недостаточно элегантным".

Три недели подряд Наполеон посещал празднества, балы, танцульки, танцевал всюду, так что у него закружилась голова. Он почувствовал потребность положить ее на плечо любящей женщины, но таковой не оказалось. Жозефина его обманывала; придворные дамы все до одной были продажны. Элеонора Денюэль и Ла Плэнь не интересовали его больше; м-ль Лонгрой собиралась замуж,

Тогда он вдруг вспомнил нежную Марию Валевскую, которую он оставил в Польше. На следующий день курьер был отправлен в Варшаву, чтобы привезти в Париж маленькую графиню. Она прибыла в конце января и скромно расположилась на набережной Вольтера.

Наполеон сразу нанес ей визит.

— Я пришел засвидетельствовать свое почтение, — сказал он.

Так как он был скор на поступки, то конец фразы договорил уже в постели.

Теперь император каждый день тайно ездил на набережную Вольтера. Закрыв в пять часов вечера свои досье, он садился в карету без гербов и приезжал к прекрасной польке, которая нежно встречала его, выказывая самую горячую любовь.

После забав, раз от разу все более длительных и прихотливых, Мария садилась ему на колени и читала стихи или пела старинные польские песни.

Тогда император забывал все подозрения государя, все интриги двора, все проблемы завоевателя и увивался любовью, как подросток.

Однажды он взял календарь и написал на обложке несколько фраз, которые Мария прочитала со слезами на глазах:

«Ты для меня чудо, я непрестанно нахожу в тебе что-то новое. Я понимаю тебя, потому что знаю твою жизнь до встречи со мной… Эта жизнь создала в тебе сплав независимости и покорности, мудрости и легкомыслия… Ты не похожа ни на одну из женщин, ты единственная в своем роде…» [58]

Иногда Наполеон надевал костюм буржуа, большой фуляровый шейный платок и круглую шляпу и гулял с Марией по Парижу. Смешавшись с толпой, не узнаваемый прохожими, он водил ее по улицам, где жил прежде, еще бедный и непризнанный, показывал ресторанчики, где он бывал, вспоминал прогулки по Елисейским полям, когда он в минуты отчаяния задумывался о будущем.

Никому не известные, как все влюбленные Парижа, они до самой ночи нежно беседовали на какой-нибудь скамейке у реки.

Когда настала весна, любовникам удавалось даже выскользнуть из-под надзора Фуше. Они уезжали в «городском» экипаже, останавливали его в предместьях, населенных простонародьем, фланировали под ручку по улицам, смотрели представления уличных театриков, а потом уединялись на два-три часа в маленькой пригородной гостинице для пылких ласк [59].

Ранним утром они возвращались в Париж и, проезжая мимо Тюильри, забавлялись, глядя на окна императорских покоев, где всю ночь напролет горели свечи, чтобы никто ничего не знал о ночных эскападах государя.

Во время этих сентиментальных прогулок Мария Валевская не раз заводила разговор о своей стране, возрождения которой она добивалась с чисто женским упорством. Но Наполеона в то время занимали проекты относительно других стран Европы.

В ноябре 1807 года армия Жюно овладела Португалией, которая, единственная из всех европейских держав, не закрыла своих портов для Англии. Пораженный мир узнал, что королевская семья Португалии бежала в Южную Америку.

Такая легкая победа разожгла аппетит Наполеона. Теперь он хотел присвоить и Испанию и подводил фундамент под свое честолюбие весьма оригинальным способом, — логика его была такова: «С давних времен в Испании правила та же династия, что во Франции. Поскольку я стал наследником великого короля, то и испанскую корону должен носить один из моих родственников. И я выбрал на смену Карлу IV своего брата Жозефа».

Планам императора способствовала анархия, которая царила в Испании весной 1808 года. Карл IV, интересовавшийся только охотой, предоставил управление своей жене Марии-Луизе, которая развратничала с лакеями, конюхами и кучерами, а постоянным ее любовником был бывший гвардеец Мануэль Годой, которого она сделала главнокомандующим, министром и кавалером ордена Золотого Руна.

Этот неумный и злонравный человек был полным господином Испании. Народ его ненавидел, а злейшим врагом его был наследник короны, принц Астурии.