Но Испания была не единственным предметом, от которого следовало отвлечь внимание царя: нужно было также сделать его глухим к жалобам Пруссии и Германии, занятых французскими войсками. Притом Наполеон понимал, что Александр и Румянцев смотрят на захват Финляндии лишь как на задаток в счет будущих барышей и что только крупное приобретение на Востоке заставит их все забыть и на все смотреть сквозь пальцы. Поэтому он мало-помалу возвращался к мысли о том, чтобы поделить Турцию со своими союзниками и открыть им бесконечную перспективу.

Большое нашествие на юго-восток казалось ему вполне совместимым с захватом Испании на неопределенный срок; он думал, что это последнее предприятие потребует не столько силы, сколько хитрости и, быть может, времени и займет лишь часть его войск. Со своими италийским и далматским корпусами, с войсками нового, только что произведенного им набора и с 420 000 человек, находившимися под оружием, он рассчитывал сокрушить Турцию, бросить армию на Константинополь, здесь соединиться с русскими и затем двинуться вглубь Азии. Его опять соблазняла мысль предпринять при содействии России и Персии нападение или, по крайней мере, демонстрацию против английской Индии и нанести здесь англичанам смертельный удар. Он давно лелеял эту заветную мечту: теперь она приняла в его уме определенные очертания. Он стал готовиться к нападению на Турцию: собрал на Корфу большие запасы оружия и провианта и сосредоточил свои морские силы в Средиземном море, готовясь лишить англичан их первенства на этом море, захватить Сицилию и обратить ее в этапный пункт по направлению к Египту. Талейран предупредил Австрию, что она, вероятно, будет приглашена к участию в дележе добычи. Однако Наполеон еще колебался, еще медлил принять окончательное решение, ожидая, чтобы непримиримость Англии обнаружилась воочию. В этот момент малейший шаг к примирению со стороны лондонского кабинета остановил бы ту грозную машину, которую собирался пустить в ход Наполеон.

Раздел мира. В самом конце января он узнал, что английский кабинет в тронной речи категорически высказался против примирения и изъявил готовность начать борьбу на жизнь и на смерть. При этом известии все завоевательные и разрушительные замыслы, бродившие в его уме, сразу ударили ему в голову. Одно желание владело им теперь – перевернуть все, что еще оставалось от старой Европы, чтобы под обломками ее похоронить Англию. Он решил столковаться с Александром I по всем вопросам. Надо устроить новое свидание и на нем формально разрешить Александру продолжать завоевания в Швеции, а также выработать план разделения Оттоманской империи, которое должно быть осуществлено при первой возможности, когда обстоятельства это позволят, и одновременно с движением франко-русской армии в сторону Индии. Этой ценой он рассчитывал заранее обеспечить себе согласие царя на все свои мероприятия в Испании и приобрести возможность удержать Пруссию в плену на неопределенное время. Таким образом, разделение Востока фактически должно было сделаться разделом мира, причем львиная доля доставалась Наполеону.

2 февраля 1808 года он написал царю письмо, полное увлекательного красноречия, – магический призыв к предприимчивости и завоеваниям: «Армия в 50 000 человек, наполовину русская, наполовину французская, частью может быть даже австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата, заставит дрожать Англию и повергнет ее в прах перед континентом. Я приготовил все нужное в Далмации, Ваше величество – на Дунае. Спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре. Этот удар отзовется в Индии, и Англия будет сокрушена. Я согласен на всякий предварительный уговор, какой окажется необходимым для достижения этой великой цели. Но взаимные интересы обоих наших государств должны быть тщательно соглашены и уравновешены. Все может быть условлено и решено до 15 марта. К 1 мая наши войска могут быть в Азии и войска Вашего величества – в Стокгольме; тогда англичане, угрожаемые в Индии, изгнанные из Леванта, падут под тяжестью событий, которыми будет полна атмосфера. Ваше величество и я предпочли бы наслаждаться миром и провести жизнь среди наших обширных держав, оживляя их и водворяя в них благоденствие посредством развития искусств и благодетельного управления; но враги мира не позволяют нам этого. Мы должны расти вопреки нашей воле. Мудрость и политическое сознание велят делать то, что предписывает судьба, идти туда, куда влечет нас неудержимый ход событий… В этих кратких строках я вполне раскрываю перед Вашим величеством мою душу. Тильзитский договор будет регулировать судьбы мира. Быть может, при некотором малодушии Ваше величество и я предпочли бы верное и наличное благо возможности лучшего, но так как англичане решительно противятся этому, то признаем, что настал час великих событий и великих перемен».

Тот же курьер привез Коленкуру инструкцию, в силу которой он должен был начать предварительные переговоры об условиях раздела. Сейчас имелось в виду наметить лишь общие основания договора, окончательно же все должно было быть условлено лично между обоими императорами. Относительно места и времени свидания Наполеон предоставлял себе в полное распоряжение своего союзника: «Если император Александр может приехать в Париж, он доставит мне этим большое удовольствие. Если он может выехать лишь на полдороги, отмерьте циркулем на карте середину пути между Петербургом и Парижем. Вы можете дать согласие по этому вопросу, не дожидаясь ответа от меня: я неукоснительно явлюсь на место свидания в условленный день».

Раздел Востока между Францией и Россией. Читая письмо от 2 февраля, Александр вспыхнул в лице: восторг изобразился в его чертах. Коленкур и Румянцев тотчас приступили к выработке предварительных условий. Это были необычные переговоры. Посреди дружеской беседы посланник и министр раскрывают карту мира; она оспаривают друг у друга и уступают один другому столько городов, областей и царств, сколько никогда еще не приходилось распределять ни одному торжественно созванному конгрессу. «Вам, – говорит Коленкур, – Молдавия, Валахия и Болгария; нам – Босния, Албания и Греция, а для Австрии мы выкроем промежуточный удел». Трудности начались тогда, когда в переговорах дошла очередь до центральных частей Турции и особенно до Константинополя, который по своему господствующему положению не имел себе равных. Александр сперва предложил сделать его вольным городом; затем, уступая советам своего министра, более честолюбивого, чем он сам, потребовал его для себя и заупрямился на этом. Коленкур не оспаривал у него Константинополя, но желал уравновесить эту крупную уступку приобретением для Франции Дарданелл; Александр и Румянцев отвечали, что получить Константинополь без Дарданелл – все равно, что приобрести запертый дом, не имея ключа к нему. За Дарданеллы с Босфором, за этот «кошачий язык», как выражался Румянцев, намекая на форму полуострова Галлиполи, они предлагали Наполеону целую державу: Египет, Сирию и малоазиатские порты. Соглашения так и не удалось достигнуть; было составлено два проекта дележа – французский и русский. Александр написал Наполеону письмо, дышавшее сердечностью и признательностью, но обусловил свидание предварительным принятием русского проекта в его главных чертах.

Отсрочка свидания. Коленкур ждал окончания этих необыкновенных переговоров, чтобы сообщить своему господину их результаты: шесть недель Наполеон не получал никаких известий из России. В начале этого промежутка времени он делил свое внимание между Испанией, где его войска вступили на путь к Мадриду, и Турцией, которую он изучал с точки зрения удобств нашествия. В марте произошло событие, отдавшее в его руки Испанию и ускорившее его решение: 18 марта вспыхнула революция в Аранхуэце[19], противопоставившая Фердинанда Карлу IV. Наполеон воспользовался ей, чтобы парализовать одного другим и захватить испанскую корону. В эту минуту, если верить показаниям некоторых свидетелей, английский кабинет, чувствуя свою изолированность, был более склонен идти на мировую, чем позволяли думать его публичные заявления; но захват Испании устранил всякую возможность примирения, даже временного, и обрек Наполеона на непрерывную войну[20].