От Малоярославца до Дорогобужа. Задуманное отступление совершалось в следующем порядке: во главе шел Наполеон с гвардией; затем корпуса Мюрата, Нея, Евгения, Понятовского, наконец Даву. Корпус Даву был самый сильный, ибо от Немана до Москвы он сократился только с 72 000 человек до 28 000; но из пяти его дивизионных генералов Гюден был убит у Валутина, Фриан, тяжело раненный, не в состоянии был командовать, у Компана была перевязана рука, а у Морана забинтована вся голова. Жерар, преемник Гюдена, изображал собою крайний арьергард. Выпавшая на долю Даву и Жерара задача была крайне тяжела: приходилось сдерживать казаков Платова, опиравшихся на легкую артиллерию; понукать или поджидать 20 000 отстающих, число которых все увеличивалось; охранять повозки с ранеными, потому что возчики бросали раненых и уезжали с запряжкой; тащить за собой огромную артиллерию и огромный обоз; приходить на этап, когда предшествующие корпуса уже истребили все; наконец, сносить несправедливые упреки императора, который обвинял Даву в медлительности и излишней боязливости.

Три дня (с 26 по 28 октября) ушло на то, чтобы перебраться с Калужской дороги на Московскую у Можайска. Пришлось идти через зачумленное Бородинское поле, представлявшее собой ужасное зрелище. Узнав, наконец, об избранном французами пути, Кутузов отправил казаков вслед их арьергарду, а Милорадовичу поручил тревожить их левый фланг. Себя он берег, решив не давать настоящего сражения и сохранить свою армию. Заботливо избегая риска, он дожидался случая; несмотря на упорные поддразнивания Роберта Уильсона, Кутузов усвоил для себя эту выжидательную роль, которая была совсем не героична сама по себе, зато в будущем привела к многочисленным и замечательным трофеям.

1 ноября французский арьергард задержался у переправы при Царевом-Займище, где произошла заминка. Кавалерия Васильчикова попробовала было врезаться между корпусами Евгения и Даву, но была отброшена Жераром. 3 ноября при Вязьме вступила в бой главная часть русской армии; от трех до четырех тысяч человек было у нее выведено из строя; но французские потери, от 1500 до 1800 человек, были невознаградимы, и, кроме того, всякого раненого можно было считать за мертвого.

После этого сражения Наполеон поручил арьергардную службу Нею. 9-го, когда армия достигла Дорогобужа, выпал первый снег; он увеличил трудности похода и передвижения повозок. Мороз достигал 12° по Цельсию; такой холод, конечно, был бы выносим, если бы войска были соответствующим образом одеты и накормлены, а между тем они питались разведенной в воде мукой и почти сырой кониной. Оказалось, что в этой армии, недавно еще состоявшей из 100 000 человек, теперь было не более 40 000 пригодных к бою; большую же часть составляли отсталые – толпа их все росла, почти весь корпус Даву уже растаял, а между тем нужда, казаки, крестьяне работали над дальнейшим ее сокращением. В Дорогобуже узнали неприятную новость: Шварценберг, у которого оставалось всего 25 000 австрийцев, и Ренье со своими 10 000 саксонцев не могли помешать у Днепра соединению Чичагова и Тормасова, у которых теперь была целая армия в 60 000 человек. Оставив для сдержки этих двух наполеоновских генералов Сакена с 25 000 человек, Чичагов отправил остальные 35 000 вверх по Днепру и Березине, т. е. прямо на линию отступления Наполеона. На Двине Витгенштейн, имевший 33 000 человек, поддержан был финляндской армией Штейнгеля в 12 000 человек. Так как Макдональд не трогался из Динабурга, Сен-Сир изолирован был со своими 6000 баварцев в Полоцке, Удино задержан на западе с 12 000 французов и 4000 швейцарцев, то Витгенштейн имел возможность направить свои 45 000 человек на юг, т. е. также на линию французского отступления. Действительно, 18 октября произошло второе сражение у Полоцка, причем раненый Гувион Сен-Сир сменен был маршалом Удино, и французы, причинив русским урон в 3000–4000 человек, все-таки вынуждены были отступить на Борисов и Березину. Зато они явились по крайней мере подкреплением для великой армии, слившись здесь с французами дивизии Партуно, поляками и немцами Виктора. Как бы то ни было, Чичагов со своими 35 000 человек, Витгенштейн со своими 40 000-45 000 были как бы двумя лезвиями ножниц, которые готовы сдвинуться и отрезать великой армии отступление.

Известие о заговоре Мале. В довершение всего Наполеон получил из Парижа известие о республиканском заговоре Мале. Посаженный в тюрьму, водворенный потом в лечебницу, этот генерал помешался на такой мысли: так как император постоянно подвергается неприятельскому огню, то рано или поздно случайное ядро избавит Францию от него и от империи. Вечером 22 октября он убегает из лечебницы, является в один дом к своим единомышленникам, надевает генеральский мундир и, вооружившись бумагой, извещающей о смерти Наполеона в Москве, и подложным постановлением сената, провозглашающим республику, увлекает за собой вторую когорту национальной гвардии, квартировавшую в попенкурской казарме, освобождает из тюрьмы двух разжалованных генералов, Лагори и Гидаля, арестовывает министра полиции Савари и префекта полиции, поражает выстрелом из пистолета парижского коменданта Гюлэна и некоторое время считает себя хозяином столицы. Вдруг во главе его отряда его узнает один штабной офицер, который велит позвать полицейского офицера; последний спрашивает Мале, как он мог покинуть свою тюрьму, и велит связать его на глазах у озадаченной и не знающей, что делать, второй когорты. Постановлением военного суда Мале приговорен был к смерти и расстрелян вместе с двенадцатью своими сторонниками, среди которых большинство были просто наивные люди. Инцидент этот свидетельствовал о том, насколько дело Наполеона, поставленное на карту в равнинах России, было непрочно в самой Франции. Все «установления империи», весь ее блеск держался жизнью одного человека, а сама эта жизнь зависела от случайного внезапного набега казаков или от пузырька с ядом, которым снабдил Наполеона на эту ужасную кампанию его русский лекарь Иван, чтобы император в крайнем случае не попал живым в руки врага.

От Дорогобужа до Смоленска. Наполеон и великая армия рассчитывали теперь только на Смоленск, где должны были быть собраны громадные припасы. Во время пути Евгений, прикрывавший справа главную часть армии, задержан был крутым спуском, совершенно обледеневшим, и лошади, которых не было возможности подковать ввиду такого случая, по большей части оказались не в состоянии справиться с этим препятствием. Пришлось бросить или уничтожить все крупные орудия и большую часть повозок. Далее, при переходе через Вопь, мосты оказываются недоделанными, часть войска провалилась в реку; это была Березина в уменьшенном масштабе; итальянская армия после двойного своего разгрома потеряла всю артиллерию за исключением восьми пушек.

12 ноября остатки великой армии собрались в Смоленске. Тут – новое разочарование: склады оказались почти пустыми. Так как ранняя зима остановила речную навигацию, масса продовольствия осталась в Минске (где несколько дней спустя ей овладели русские), в Вильне и Ковно. Вместе с тем узнали, что бригада Ожеро из дивизии Барагэ д’Илье, около 2000 человек, наткнулась на русскую армию на дороге в Ельню и подверглась уничтожению.

Великая армия пострадала уже настолько, что гвардия насчитывала всего 10 000 или 11 000 человек, корпус Евгения – 6000, корпус Даву – от 11 000 до 12 000, Нея – 5000, Жюно – 1000, Понятовского – 800; в общей сложности – около 34 000 человек. За исключением 4000 лошадей у гвардии и у поляков, во всей остальной армии едва ли можно было найти даже 500 верховых лошадей. За неимением упряжных лошадей сожгли почти все повозки. Решено было бросить женщин, следовавших за отступавшими от самой Москвы, а также раненых.

Когда Наполеон утром 14 ноября покидал Смоленск, термометр показывал между 25° и 26° по Цельсию. С этих пор потери людьми увеличились во много раз; ночные бивуаки стали прямо смертоносными; путь отступления обозначался трупами, занесенными снегом. Крестьяне обнаруживали еще больше остервенения, чем казаки: они пытали, топили под льдом, закапывали живьем пленников и отсталых.