Потери с обеих сторон были огромны: со стороны французов – 30 000 человек, из них 9000-10 000 убитых; со стороны русских – 60 000 человек, не считая 10 000-12 000 пропавших без вести. У французов убито было три дивизионных генерала, девять бригадных, десять полковников; раненых – тринадцать дивизионных, двадцать пять бригадных, двадцать пять полковников. Русские потери были еще ужаснее; среди убитых был и герой Багратион.

Конечно, французы одержали решительную победу: если французская армия сократилась до 100 000 человек, то русская насчитывала не более 50 000; следовательно, дорога на Москву была открыта перед Наполеоном. И все-таки зрелище поля битвы, усеянного 30 000 мертвых и 60 000 раненых, омрачало победу. Сегюр отмечает, что вечером на бивуаке не слышно было песен.

Кутузов писал Александру, что держался хорошо и что отступает единственно для прикрытия Москвы. Недомолвка Кутузова превратилась у царя в победу, о которой он и сообщил в послании к Чичагову.

Прибыв 13 сентября в деревню Фили, расположенную на одной из подмосковных высот, Кутузов держал здесь военный совет. Надо было решить: отдавать ли столицу без боя, или рисковать армией в неравной борьбе. Барклай заявил, что, когда дело идет о спасении армии, Москва – такой же город, как и остальные. Русские генералы отлично чувствовали, что этот город – не такой, как другие. Большинство высказывалось за сражение. Кутузов не счел возможным пойти на такой риск. В ночь с 13 на 14 отступление продолжалось. Русская армия обошла столицу и стала на Рязанской дороге с целью преградить завоевателю доступ к богатым южным областям.

14 сентября французы подошли к Поклонной горе, с высоты которой они могли созерцать Москву, ее Кремль, с дворцами и храмами, сорок сороков ее церквей, – город, насчитывавший 400 000 жителей. Наполеон воскликнул: «Так вот он, этот знаменитый город! Наконец-то!»

Московский главнокомандующий Ростопчин. Ростопчин был в фаворе во времена Павла I, при нем же впал в немилость и оставался в этом положении и после Павла. В своих патриотических памфлетах против Франции[37], в своей переписке, в своих воспоминаниях он является одним из наиболее пропитанных культом французской литературы русских людей, находившихся в то же время под сильнейшим влиянием предрассудков, враждебных Франции. Он выдавал себя за настоящего русского старинного закала, заклятого врага французских мод, идей, парикмахеров и учителей. Обстоятельства вынудили царя назначить Ростопчина московским главнокомандующим. С этого момента Ростопчин пустил в оборот все средства, чтобы воспламенить вверенное его управлению население к борьбе с врагом; он выдумывал разные истории про патриотов-крестьян, распускал слухи о чудесах, издавал бюллетени о победах над французами, снискивал расположение простонародья и духовенства показным благочестием, устраивал крестные ходы с чудотворными иконами, приближал к себе Глинку и патриотических писателей. Он организовал бесконечное шпионство, свирепствовал против русских, заподозренных в либеральных или «иллюминатских» идеях, против распространителей слухов, удобных для Наполеона. Он приказал окатывать водой болтунов или давать им слабительное, прогонял сквозь строй иностранцев, хваливших Наполеона; зарубил саблей одного русского, виновного в том же преступлении, сослал в Нижний Новгород 40 французов и немцев, среди которых был и актер Думерг, который описал это тягостное путешествие.

7 сентября Москва услышала ужасную бородинскую пальбу. Вечером Ростопчин возвестил о большой победе. Этому не поверили, и богачи начали выезжать. Вскоре Ростопчин пожаловался царю, что Кутузов обманул его, а Кутузов в свою очередь спросил, где же те 80 000 добровольцев, которых обещал ему прислать московский главнокомандующий. Выселение жителей пошло еще спешнее; в Москве осталось едва ли 50 000. Понимая, что городу пришел конец, Ростопчин поторопился отправить в Петербург проживавших в Москве сенаторов, чтобы Наполеон не нашел никого, с кем можно было бы начать переговоры; он ускорил отправку из Москвы дворцового имущества, музеев, архивов, чудотворных икон. Другие мероприятия его более знаменательны: он передал народу арсенал и казенные кабаки, разрешил народу вооружаться и напиваться; открыл тюрьмы и распустил по городу каторжников; вывез все пожарные трубы, которых в Москве было до 1600. Некоторые его замечания того времени лишь впоследствии стали понятны; так, принцу Евгению Вюртембергскому он сказал: «Лучше разрушьте Москву, чем отдавать ее»; своему сыну: «Поклонись Москве в последний раз – через полчаса она запылает».

Вступление французов в Москву. 14 сентября Наполеон предписал Мюрату как можно скорее вступить в Москву; генералу Дюронелю – привести к нему власти и именитых людей города, которых он называл «боярами»; инспектору Деннье – отправиться в завоеванный город и заготовить там припасы и квартиры для войск. Мюрат галопом промчался через Дорогомиловскую слободу, доехал до моста через Москва-реку, обменялся здесь подарками и рукопожатием с начальником русского арьергарда. После этого он проехал всю Москву; город оказался пустым; Мюрат направился в Кремль, где его встретили ружейными выстрелами мошенники, которых выпустил, напоил и вооружил Ростопчин. Здесь он узнал об отъезде всех сенаторов, всего богатого населения, самого главнокомандующего. Наполеон все ждал после обеда 14 сентября, требуя к себе «бояр». Он говорил: «Может быть, эти жители даже не умеют сдаться». В конце концов ему привели под видом депутации нескольких русских из простонародья да нескольких французов. Наполеон провел ночь в слободе и назначил Мортье московским губернатором. «Главное – чтобы не было грабежей. Вы отвечаете мне за это головой». Ночью пришло известие, что на бирже вспыхнул пожар, но что с ним легко справились.

Утром 15-го Наполеон вступил со своей гвардией в Кремль под звуки Марсельезы. «Наконец я в Москве! – воскликнул он. – В старом дворце царей, в Кремле!» Он поднялся на колокольню Ивана Великого и мог на досуге созерцать всю Москву: Кремль с Китай-городом и Гостиным двором, который заключал в себе несметные богатства, Белый город и Земляной вал. За исключением кремлевских дворцов, церквей и нескольких сот дворянских домов, Москва была деревянным городом. Даже мосты были деревянные. Все представляло собой такой горючий материал, что летом, по полицейским распоряжениям, запрещалось разводить огонь в домах. Этот огромный город, покинутый жителями и лишенный всякой защиты от огня, мог стать жертвой первой же искры. А мы видели, насколько Ростопчин способствовал этому своими подготовлениями.

Великая армия расположилась по городу следующим образом: императорская гвардия – в Кремле; кавалерия Мюрата – в северо-восточных кварталах города; корпус Понятовского – в юго-восточных; корпус Даву – в юго-западных; корпус Евгения – в северо-западных; войска Нея – в восточных.

Грабеж в городе уже начали ростопчинские разбойники и брошенные своими господами крепостные. Однако армию пока еще удавалось сдерживать. Наполеон надеялся, что Александр попросит у него мира: он писал ему 14 сентября. Солдаты, расположившись в богатых домах, в роскоши и изобилии отдыхали от лишений.

Пожар. Днем 15-го произошел пожар в казенном винном складе. С ним еще удалось справиться. Вдруг пожар вспыхнул в Гостином дворе, где навалены были колониальные товары, спиртные напитки и всякие богатства из Азии. Это было совсем около Кремля, а в Кремле стояло 400 муниционных повозок гвардейской артиллерии, да в русском арсенале было 400 000 фунтов пороха, не считая ружейных патронов и пушечных зарядов. Полагая, что и этот пожар – случайность, сделали попытку, правда тщетную, совладать с ним. Горело весь день, и нельзя было помешать войскам грабить богатства, все равно осужденные на уничтожение. Когда поднялся равноденственный ветер, западные кварталы, самые богатые в Москве, охвачены были целым океаном пламени. Тогда французы поняли, что пожар этот не самопроизвольный; схвачены были поджигатели; среди них попались солдаты и полицейские агенты, у которых найдены были горючие вещества и банки с керосином; исчезновение пожарных труб окончательно открыло всем глаза. Утром 16-го разбудили Наполеона и сказали ему всю правду. «Да это скифы!» – воскликнул он. Вскоре пламя сделалось настолько сильным, что накалились оконные рамы во дворце Екатерины II, где жил Наполеон. Искры падали на крыши, даже на муниционные повозки артиллерии. Генералы, обезумев, умоляли Наполеона оставить этот дворец, который вот-вот взорвется. Он удалился в Петровский парк, но ехать пришлось по улицам «между двумя стенами огня» (Сегюр). Все французские войска очистили свои городские квартиры. Последние жители убежали. Русские, раненные под Бородино, были брошены в госпиталях; 15 000 их сгорело.