– Здравствуйте, вы не знаете, как проехать в Верхе-Новгородский интернат? – пододвинулся я к окошку возле правого сиденья.

– Знаю, – ответил он, показав совсем беззубый рот, и настороженно замер, словно приготовился бежать.

– А дорогу не подскажете? – полыхнул я радостью.

– Прямо до развилки, потом, стало быть, по Лермонтова, затем съезд на проспект Правосудия и оттуда по трассе, – неуверенно прошамкал дедушка.

– Эх, – загрустил я, пытаясь вообразить, чем отличается улица Лермонтова от остальных. – А может, вы со мной поедете, а?

– М-могу, – к моему восторгу, согласился он, – но я только до трассы.

– Садитесь! – заерзал я на месте, убирая зайца к себе на колени и освобождая кресло. – Назад не надо, там медведи!

Дядька очень осторожно примостился на сиденье и взгромоздил рюкзак на себя, выглядывая из-за него, смешно вытянув шею. Пахло от него не очень, но стоило начать движение, как запах унесся в приоткрытые окна.

– Сейчас вон в тот поворот, – подсказал старик, оживившись к моменту, когда я выруливал на ту самую трассу, украшенную столь знакомой табличкой «Верхний Новгород» – аж сердце забилось сильнее! – Меня тут оставь.

Я аккуратно притормозил возле бетонной площадки с бетонной же коробкой и знаком с буквой Т.

– А мне куда дальше? – слегка заволновался я, вглядываясь в освещенную фонарями линию дороги.

– На первом повороте направо и прямо. Там будет развилка. Слева кладбище, прямо картонная фабрика, справа интернат. Тебе пока направо.

Дедушка пустил вперед себя рюкзак, опер его о землю и покинул машину следом.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я, а затем завозился, выуживая из кармана подарок. – Вот, возьмите! – протянул я ему челюсть несостоявшегося похитителя.

Дедушке нужнее.

– Спасибо, – как-то растерянно принял он желтоватый металл зубов, удивленно взвесил на руке и, воровато оглянувшись, вставил себе в рот. – Прощай! – засияла желтым улыбка.

Все-таки добрые люди есть.

Совсем скоро показались знакомые очертания интерната, с высоким забором и неуклюжей постройкой за ним, спящей под ярким звездным небом. Из всех окошек светился только вертикальный ряд у лестничных пролетов, да одиноко мигала, из-за кружившейся вокруг нее мошкары, лампа над самым входом.

Я не стал подъезжать к забору, остановившись в паре сотен метров поодаль. Пришло время попрощаться: с машиной и звездами. Увы, куда пристроить медведей, я так и не придумал. Наверное, надо было оставить у дяди-полицейского, чтобы они ловили преступников, но хорошая мысль пришла уже позже, а вернуться обратно я просто не смог – запутался в улицах.

Сила вновь перетекла в руки, а с нею – и линия звезд, ярким потоком устремившаяся к правой и левой раскрытой ладони. Тут, вне города, звезды сияли еще ярче, а значит, моим будет легче разглядеть родичей и добраться до них. Я взмахнул рукой, поднимая плеск огоньков над головой.

– Летите домой!

Но они вновь замерли, растерянно кружась вокруг, медленно и неспешно.

В животе тихо заурчало, напоминая о голодном деньке. И тут же – вспышкой пронеслась идея!

– Да вы просто голодные, – с нежностью поведал звездочкам, – и у вас нет сил добраться до дома.

Огоньки промолчали, но я-то вижу, какие они квелые. К счастью, мне было чем их накормить.

Океан Любопытства выплеснулся к рукам, собирая огоньки в два плотных шара, растущих каждую секунду! Еще больше любопытства, больше силы, больше восторга и радости от сияния двух новых солнц, размером со слона, что выпорхнули с ладоней и устремились вверх, принявшись медленно крутиться над головой!

– Не жалко! – выдохнул я, находя новые резервы силы внутри себя. На долгий перелет домой им нужно быть сытыми-сытыми!

В небе с громким гудением, будто гигантские шмели, раскручивали круги два шара, ширясь, становясь больше и громче!

– Ну же! – чуть обиженно обратился к ним я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Вокруг уже ревело от шума, скрежетал металл машины, кренило металлический столб невдалеке, рвал футболку ветер, истошно ревели медведи и… где-то совсем близко завывали сирены! Я заполошно оглянулся, выхватывая в сиянии красно-синие огоньки близких машин. Блин!

– Живо! – рявкнул я, вкладывая в слова свой Голос и Волю.

И в единое мгновение полет огоньков сбился, чтобы слиться в единый сияющий шар, резко взорвавшийся длинной протяжной молнией до самого неба!

– Ух ты! – открыл я рот, подслеповато – из-за играющих в глазах зайчиков – вглядываясь в темно-синюю вышину. Там, где белел след… а, нет… это самолет падает.

– Бли-ин!

Я подбежал к автомобилю, выхватывая зайца с кресла, и заспешил, не оглядываясь, в сторону интерната. Интуиция решительно подсказывала – с медведями точно все будет хорошо, а вот со мной, если я задержусь, совсем наоборот!

Хлестали по ногам тяжелые ветки кустов, не видимые в траве ямки цеплялись зубами за кеды и норовили сорвать их с ног, но я продолжал упорно двигаться к высокому забору, лихорадочно выискивая то самое место, через которое Лайка забредала к нам во двор – с отогнутным в сторону прутом. Позади ревели сирены, эхом разлетались резкие голоса, требуя растянуться цепочкой и все прочесать. Но я уже стоял у знакомого деревца – напротив бетонного кольца, вросшего в землю, – и аккуратно помогал зайцу перебраться по ту сторону ограды. А затем и сам пролез следом, ввинтившись между землей и опасно торчавшей железкой.

И как-то сразу стали тише звуки погони, и внутри вдруг сделалось спокойно-спокойно, особенно когда углядел раскрытую еще утром форточку своей комнаты. Я дома!

Прокравшись по самому краю освещенного лампочкой круга, добрался до стены и броском закинул зайца внутрь комнаты, а затем и сам ввалился головой вперед, опираясь руками сначала о раму, а потом и о стол, в теплое, родное помещение.

– Вот, тут я и живу, – повел я рукой, обращаясь к зайцу.

Тот, правда, заинтересованно рассматривал поверхность стола, но я помог и провел небольшую экскурсию – от стола до тумбочки с одеждой. Все-таки и сам испачкался я здорово, да и зайца требовалось оттереть от земли с травой. Заодно и телефон с деньгами запрятать понадежней.

Улеглись мы через десяток минут, но сон совсем не хотел приходить в голову. Так и рассматривал на стене границу длинной светлой тени от лампы во дворе, кутаясь в неожиданно холодные одеяла – даже под двумя пробирал холод и волнами ходили мурашки. Только у груди было тепло – там, где лежала под моей рукой игрушка.

А чуть позже пришла тоска. Где-то там были мои медведи, которых я бросил. Так же, как папа и мама – меня… У меня были причина и вера, что им будет лучше у взрослых… А у моих родителей?.. Тоже, наверное, были, только мне ведь совсем от этого не проще…

А звезды? Может, им и вовсе было некуда идти? Может, там, на небе, у них тоже никого не было? Я их, получается, выгнал… И самолет сшиб… И машину угнал… Плохой я император.

Поежившись, прижал к себе зайца поплотнее и чуть не подпрыгнул от громкой песни, раздавшейся в комнате. Оказалось, пел заяц, разбуженный нажатием на потайную кнопку. Пел протяжно, красиво, про меня.

«Меня не пугают ни волны, ни ветер…» – отражалось от стен, отгоняя тоску и грусть, напоминая, что за тенью прячется красивый желтый цвет стен и завтра все вновь будет хорошо. И я найду, обязательно найду!

– Ты где был?! – вихрем ворвалась в комнату нянечка, портя некрасивым голосом песню.

– Гулял, – односложно ответил я, вслушиваясь в окончание истории.

– Ты где взял?! – прикрикнула она, выхватывая зайца из моих рук.

– Мое! Я в кустах нашел! – сжал я объятия, не отпуская друга.

– Украл! – ударила она меня по лицу, отрывая игрушку.

– Нет! – вцепился я в красную бабочку.

Та звонко лопнула, оставаясь в моих руках. А заяц замер в руках нянечки, грустно глядя на меня. Даже тебя я не уберег.

– Дай, – требовательно протянула она руку.

– Попробуй забрать, – предложил я, дрожа от гнева и сжимая кулаки.