– Всего доброго!

За дверью Федор по-хозяйски завладел моей рукой, обняв ее двумя своими, и гордо вышагивал рядом, с вызовом глядя на всех, кто проходил мимо.

– Один билет – десять тысяч, – пробубнил мужчина за основательной металлической стойкой, скрытой толстым стеклом с металлическим ящиком в углублении под рамой.

Ящик тут же скрипнул, сдвинувшись к нам и предлагая внести деньги.

– Сколько?! – возмутился даже вечно спокойный Михаил.

– Вы можете взять кредит, образцы документов – на стойке информации, или внести стоимость ценными предметами, – явно в сотый раз за день произнес человек, внимательно глядя на нас – не только на Михаила, но и на девочек на его плечах, на Федора и меня.

– Но это же грабеж!

– Вы можете не покупать билеты. Через две недели карантин завершится.

– И как нам жить эти две недели?! В городе все закрыто!

– Вы можете заказать деньги у родственников: телефоны – у стены, – указал он подбородком в другую сторону длинного зала, с тремя автоматами, уже занятыми небольшой очередью – хмурой и кипящей от гнева.

Всего в зале было десяток окошек, и, судя по тому, что рядом явно возмущались чужой жадности, цена была одна на всех. Невероятная цена.

– Детям есть скидки? – явно подозревая ответ, уточнил Михаил.

– Нет. С вас пятьдесят тысяч рублей. Оплачивайте или не задерживайте очередь. – Он демонстративно повернулся назад, к скамейке с вооруженными солдатами, внимательно наблюдавшими за легальным грабежом.

– Мы хотим идти пешком!

– Пеший проход через блокпосты запрещен на время карантина.

Михаил всплеснул руками, слегка беспомощно глядя на меня.

– И ничего нельзя сделать? – скептически уточнил я, с подозрением уловив излишнюю разговорчивость служащего.

Ведь не прогоняет… А через два окошка кассы молодая пара, явно не выглядящая богачами, с улыбкой подписывает какие-то бумаги. Так с деньгами не расстаются!

– Для сменивших подданство билеты бесплатны, выдаются подъемные с рассрочкой на двадцать лет и гарантируется трудоустройство, – разразился служащий мурлыкающей речью.

– Пожизненное трудоустройство, – с ожесточением поправил его Михаил, доставая кошелек. – Мы заплатим.

Захрустели банкноты, перемещаясь в несколько столбиков. Затем вновь собрались в одну пачку и вновь были пересчитаны. И снова.

– Не хватает немного, – буркнул Михаил, ни на кого не глядя.

– Я могу подождать в городе, – подал я голос.

В самом деле, пройду обратным путем, а там – через лесок и в Корноухово.

– Нет, сын! – категорично ответил он. – Вот, возьмите цепочку.

К деньгам, закинутым в ящик, добавилась толстая желтая цепь, снятая с шеи и освобожденная от крестика – его Михаил положил в нагрудный карман.

– Сорок две тысячи. – Озвучил служащий, пересчитав бумажки и равнодушно скинув их куда-то возле ног. – Цепочка – на пятьсот.

– Ей цена десять тысяч! Это ювелирное изделие!

– Тут мы определяем цены, – построжел мужчина.

– Но у нас больше ничего нет!

– Серьги у девочек, обручальное кольцо, крест, – перечислил он, вызывая у меня ненависть своим равнодушием и деловитостью.

– Тоня, Катя… – надломленным голосом произнес Михаил, – доченьки, я вам новые подарю.

Под тихие слезы красивые сережки с алыми камешками и кольцо бряцнули в ящик и были так же сметены куда-то под стол.

– Ваши билеты. Следующий! – крикнул служащий поверх наших голов.

Тут же встал солдат, аккуратно оттесняя нас от стойки в сторону выхода на автобусную станцию.

– Грабеж… – в ярости шипел рядом Михаил, совсем растеряв свой привычный вежливый и учтивый вид. – Я бы их… попадись они мне…

– Полностью согласен, – хмуро кивнул я, совсем не радуясь серым прямоугольникам билетов и завершению пути.

За такие деньги можно купить автобус, а не пять мест на него.

Автобусная площадка кипела грустной, но оптимистичной суетой – кто-то потерял деньги, кто-то осознал, что потерял свободу, но предчувствие, что скоро самое плохое останется позади, бодрило и рисовало робкие улыбки на хмурых лицах.

– Ваши места тридцать шесть – тридцать восемь, автобус шестнадцать. – Солдат у входа в обычный междугородный автобус пропустил вперед Михаила и девчонок и тут же поставил ладонь перед моей грудью. – Места один – два, автобус семнадцать. Отправление через час.

– Пропустите, это мои дети! – возмутился отец с верхних ступенек.

– Не положено, – сухо ответил солдат.

– Да как вы не понимаете – они же маленькие! – запаниковал Михаил, намереваясь заблокировать двери.

– Автобус едет от станции до станции, ничего с ними не будет! – гаркнул билетер, отгораживаясь прикладом. – Дождешься на станции, не держи машину!

– Мы доедем, – оптимистично улыбнулся я через окно.

– Мы доедем, пап! – пискнул Федор, держа меня за руку.

Дверь с шипением закрылась, рыкнул мотор, набирая обороты. На наших глазах автобус развернулся и бодро покатил за ворота.

– Все будет хорошо… пап, – добавил я, с трудом выговорив необычное слово. – Пойдем, не будем стоять на дороге.

– Что будем делать? – дернул меня за руку Федор.

Я положил сумки на траву у бордюра, взгромоздил сверху брата.

– Ты будешь охранять наши сумки, – бодро ответил я ему.

– А ты?

– А я отойду ненадолго, но обязательно вернусь! Тайное дело, – подмигнул и легонько щелкнул его по носу.

– Какое? – фыркнул он, улыбаясь.

– Открою тебе небольшой секрет. Я немного император. И мне надо кое-кому объяснить, что у семьи императора воровать нельзя.

Маленькие детали легко напоминают целое – мельком увиденные кадры нарисуют образ просмотренного фильма, обрывки мелодии из пролетевшей мимо машины соберутся в песню. Однажды увиденное вспомнится с трудом, но то, что запало в душу, всплывет перед глазами без труда.

Товары без чеков, продажа без кассы, наглость и власть. Я знаю название картины, собранной из этих фраз. Она называется «Хозяева далеко и ничего не узнают».

Дядя Коля многое рассказывал про аристократов, еще что-то прочитал я сам. В этих историях не было, чтобы высокородные нарушали свое слово. Не в их сути идти против данного обещания. Проигравшие получили свободу, хотя могли стать рабами. Им оставили деньги, хотя могли бы выдворить без гроша. Победитель проявил милосердие. А какая-то крыса в этом здании решила наплевать на слово хозяина и набить себе карман.

Несмотря на гнев, туманящий разум, я должен был признать, что все у нее отлично получится. Большинство людей уже уехало, и вряд ли с них брали хоть какую-то плату, значит, все заявления о баснословных ценах воспримут как вранье единиц против правды тысяч. Даже журналисты вряд ли отнесутся всерьез к этой истории, но если и поверят, то остерегутся действовать против сильного рода, имея на руках только слова. А какие могут быть доказательства? На билетах нет цены, а в кредитных договорах речь только о том, что кто-то занял десять тысяч рублей… И, видимо, не хочет отдавать, пытаясь оболгать честнейших людей.

В мире взрослых много подлости и обмана. Но я к нему хорошо подготовился.

Кажется, я хотел тихо и мирно пройти этот город, став новым человеком. Даже сейчас могу это сделать – достаточно потерпеть полчаса, сесть в автобус и прибыть на станцию. Но в этом случае этот самый новый «я» получится дрянным человечком. И уж точно не станет императором.

Я не мог иначе. Не мог обрести семью и тут же стать виновником ее нищеты. Ведь если бы не я, то у отца осталось бы несколько тысяч и цепочка, у сестренок – их украшения. Наверное, они мне простят, но я буду помнить каждый момент, когда придется продавать вещи и ютиться по крошечным комнаткам впятером. Поэтому я пойду и верну то, что принадлежит моей семье по праву.

Здание вокзала одарило прохладой, ощутимой после уличной жары – солнце к обеду палило нещадно, а разогретый асфальт только добавлял градусов, поджаривая снизу. Сделав шаг внутрь, привалился к углу за дверью, внимательно оглядывая коридор и планируя следующий шаг.