В спорте, кстати, как и в жизни, многое определяет такое полуофициальное понятие, как обойма. Находишься ты в этой обойме, и даже если что-то у тебя не очень-то получается, все равно без тебя вроде бы и обойтись нельзя. Но стоит тебе по каким-то причинам из заветного круга выпасть, как тут же тебя перестают принимать в расчет. Для того чтобы вернуться назад, нужно совершить что-то незаурядное. К тому моменту как я поправился и набрал форму, было очевидно: у Валерия Георгиевича сложилась своя обойма, в которую я не вписываюсь. И приглашение на матч с Грузией было в какой-то степени данью общественности и, допускаю, просто желанием убедиться в том, что для газзаевской концепции я фигура лишняя.

 С тех пор мои отношения со сборной напоминали брак, в котором супруги не любят друг друга, но из-за взаимного уважения не решаются подать на развод. И чем дольше это тянулось, тем сильнее я к национальной команде охладевал. Когда приезжал в ее расположение, глаза мои не горели. Я все делал на совесть и очень старался, но сердце мое молчало. Да и игра наша была натужная — все-таки плохо, когда разрывают клубные блоки. За считаные дни научиться понимать друг друга людям, привыкшим смотреть на футбол с разных сторон, совсем непросто.

 И уже при Семине мелькнула мысль о том, что пора. Егор Ильич, и честь знать. Однако Юрий Палыч довольно быстро покинул свой пост, и когда пошли слухи о том, что его место займет Хиддинк, я решил не торопиться. Было интересно поработать под руководством полководца, тренировавшего когда-то великий «Реал» и добившегося в своей карьере впечатляющих достижений. Появилась надежда, что этот профессиональный интерес реанимирует эмоции. Хиддинк мне понравился и как человек, и как тренер. Но когда он меня вызвал на матч с Израилем и оставил в запасе, я словно получил удар по рукам. И дело не в том, что меня прокатили мимо основы, а в том, что в разговоре с тренерским штабом выяснилось: голландец рассчитывает на меня как на эдакого дядьку, который будет создавать атмосферу в коллективе и передавать свой опыт молодежи. Быть свадебным генералом мне не хотелось, и я решил, что если и в домашней встрече с эстонцами мои услуги не понадобятся, извинюсь и сосредоточусь на клубе. Единственное, мне принципиально хотелось доказать Хиддинку свою состоятельность как действующего игрока. И в Питере, во втором тайме надев капитанскую повязку, я поучаствовал в двух голевых комбинациях. Так я вернул себе право выходить на поле в основном составе. В Македонии мы провели чудо-матч и победили со счетом два-ноль. Гус меня хвалил, да и мне самому игра понравилась. Только вот беда — даже тогда я не испытал никаких эмоций. Взяли три очка — ну и хорошо.

 После разгрома в Голландии кто-то запустил слух о конфликте между мной и Хиддинком, якобы предъявившем мне претензии как капитану. Мне незачем врать: конфликта никакого не было. Наоборот, тренеры нас утешали: объясняли, что ничего страшного не произошло. Я благодарен Гусу за совместную работу, за его отношение ко мне, за то, что он в меня поверил.

 Любопытно, что не только последний, но и мой первый матч за сборную тесно связан с именем Хиддинка. В 1998-м «Спартак» обыграл возглавляемый им «Реал», после чего Анатолий Бышовец тут же включил меня в состав на поединок с французами. В итоге за десять лет я провел за главную команду страны сорок одну встречу. Говорят, для игрока моего уровня это немного. Я же считаю эту цифру вполне нормальной. Еще раз повторюсь: я никогда не гнался за цифрами и до сего момента даже не следил за статистикой. Я жил одним днем и гордился тем, что имел. Не всем дано постоянно смотреть в будущее. Вот Витя Онопко стремился к отметке в сто матчей. Это была его цель, и я искренне радовался за Витю, когда ему заветный рубеж покорился. Он это заслужил. Что заслужил я — большой вопрос.

 Наверное, я мог бы достигнуть куда более внушительных показателей, чем сорок один матч, но постоянно вмешивались какие-то обстоятельства. То Шева фантастический гол забил и мы на Европу не поехали, то травмы, то дисквалификации, то тренерская чехарда. Если посмотреть внимательно, львиную долю всех своих матчей я провел в период с 1999-го по июнь 2002-го. За последние пять лет набралось лишь игр семь. Что и говорить, концовка получилась смазанной, оставившей весьма ощутимый неприятный осадок. Тем не менее мне будет что вспомнить. Я знаю, каково это — стоять на поле и слышать, как звучит гимн твоей страны. Я никогда не забуду то, что творилось в моей душе в те минуты. И уж подавно со мной навсегда останется вкус наших потрясающих побед. Да, их было немного, но они были! И та же феерия в Париже, когда мы сокрушили чемпионов мира — три-два, — будет жить во мне вечно.

 Минует несколько лет. На многие вещи я стану смотреть иначе. Выделю себе день, залезу в шкаф, извлеку оттуда все свои майки российской сборной разных поколений. Буду глазеть на них, вспоминать все до мельчайших подробностей и анализировать свой путь. Не исключено, мне откроются новые нюансы — те, которые уловить я пока не созрел…

 В детстве я всегда следил за клубом Григория Федотова. Помню, как радовался, когда в него попал Сергей Родионов. Сто мячей — это все-таки вершина. Сам же я никогда не мечтал о том, чтобы до столь знаковой отметки добраться. Тем не менее, добрался и получилось это как-то ненатужно. Играл, удовольствие получал, что-то забивал, и вдруг — бац, все вокруг стали говорить, что я нахожусь в шаге от магического рубежа. Родные, друзья, близкие, да и просто незнакомые люди постоянно давление нагнетали: ну когда, когда наконец?! И вот это уже меня напрягало. Так что, когда свой сотый мяч забил, испытал облегчение — пудовый камешек с души сбросил. Если откровенно, тот юбилейный гол — он, скорее, для окружающих. Сам я к нему не стремился. Знал, что не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра он от меня все равно никуда не денется.

 Теперь же можно вообще о голах не думать (шучу, конечно). Я попал в заветный список, в так называемый звездный состав. И это несмотря на то что фактически не бью пенальти и не исполняю штрафные. Да, наверное, это все-таки солидное достижение!

 На стыке тысячелетий голы мне очень легко давались. Когда команда играет и создает кучу моментов, а ты себя при этом уютно чувствуешь, то все идет как по маслу. Особенно классным выдался 2000 год. В феврале у меня родилась дочка Аня, и в первом же матче сезона с «Аланией» мне хотелось забить в честь нее гол. Забил. И это, конечно, был сладкий миг, когда мы с ребятами на поле «колыбель качали». У меня есть и запись того эпизода, и фото. Потрясающие эмоции!

 Гол в ворота «Алании» стал памятным еще и потому, что он дал мне приличный импульс для дальнейшей результативности. Той весной я как никогда часто огорчал соперников. В итоге в девяти стартовых матчах отгрузил порядка восьми мячей. Еще за сборную в Германии сделал дубль, жаль только, что статус того матча не был признан официальным. Нуда ладно. Как говорил Бурков в «Иронии судьбы», сейчас не об этом. Я хочу сказать о том, что для бомбардира очень важно суметь разогнаться, набрать силу инерции, тогда и изобретать ничего не надо, мяч сам будет залетать в сетку. При этом у тебя порой будет складываться впечатление, что на трибунах сидит старик Хоттабыч и активно тебе помогает.

 Ну вот, например, в матче с «Крыльями Советов» кто-то из наших ребят ошибся, и мяч стал выкатываться за лицевую линию, так самарский голкипер зачем-то устремился в погоню. Мяч он все-таки догнал, но уже, как потом выяснилось, когда тот покинул пределы поля. Лайнсмен эпизод прозевал и игру не остановил. В итоге вратарь, не видя меня, сделал передачу точно мне на ногу. Я не растерялся и в одно касание пробил по воротам. Дальше ситуация стала развиваться по совсем уж нелепому сценарию. Защитники бросились исправлять положение, мяч попал в ногу одному из них, изменив направление, пролетел между ног второго, затем между ног третьего и вкатился в сетку. Фантастика! Наверное, «Спартак» в тот период заслуживал подобных сюрпризов.