— Сейчас будет тепло, — пообещал. — Располагайся. Я схожу за дровами.

Стоило Рэму выйти, Денвер сполз с рук и пошел исследовать гостиную.

А уютно у него тут. Стены обшиты деревом, лоскутные половички, шкуры у камина, диваны с подушками… А может, не его это заслуга, а той рыжей? Хорошо, что не начала расспросы в машине, сейчас уже кураж спал, и эта сцена казалась не моим делом. Странно было бы, если бы у него не было женщины здесь.

Я покрутила обручальное кольцо на пальце, поглядывая на Денвера. Нужно опасаться прежде всего брата Рэма и того, что он может забрать ребенка, а не какой-то любовницы…

Но мысли все равно скакали вокруг женщины и ее слов. По всему выходило, что Рэм боялся за нее. И, скорее всего, причиной были его проблемы с оборотом.

Значит, за нее он боялся. А за меня, выходит, не очень.

Когда Рэм прошел внутрь с поленьями для камина, я едва дождалась его приближения.

— Эта девушка — твоя…

Он свалил ношу на пол и глянул на меня из-под бровей:

— Моя бывшая девушка.

Знал, что я спрошу.

— Я так и думала, — чуть не задохнулась от смущения, но упрямо продолжала делать вид, что имею чисто информационный интерес. — А отношения поставил на паузу из-за проблем с оборотом, да?

— Какую паузу, Вика? — опешил он. — Я женился на тебе!

— Ты женился ради возвращения мне ребенка, — я дышала все чаще, продолжая невинно хлопать глазами, — по человеческим законам, которых не признаешь.

Он усмехнулся и принялся раскладывать внутри камина поленья:

— Твоя тугоухость обострилась от ревности, зайчонок? — он протянул полешку Денверу, так как тот давно рвался пощупать, что такое принес папа.

А я задохнулась от эмоций:

— Ты говорил…

— …Что выбор пары не меняется. — Он чиркнул спичкой, и я вздрогнула. — И свой выбор я буду защищать при любых обстоятельствах.

— Рэм, ты очень мастерски ведешь разговор, сообщая ровно столько, что общей картины не составить! — возмутилась я, пытаясь храбриться. — Откуда я знаю, может, этот твой неизменный выбор, о котором ты упомянул, по твоим законам — эта рыжая!

Рэм выпрямился, наградил тяжелым злым взглядом и подхватил Денвера на руки:

— Пошли, покажу тебе спальню.

И это он не мне, а малышу.

Я уселась перед камином в напряженном ожидании, погружаясь в ненавистное ощущение зависимости. Когда Рэм вернулся, я была готова воевать за свое право чувствовать и не оставаться наказанной не пойми за что, но слушать меня никто не собирался. Стоило подняться ему навстречу, он схватил за шею и притянул к себе:

— А теперь слушай и запоминай, — прорычал в губы так, что в моей собственной груди завибрировало, выбивая воздух. — Ты — моя единственная женщина. Я тебя хочу. С самого начала ты вошла в мозг и замкнула там что-то, дающее надежду на осознанную жизнь. Поэтому я взял, поэтому пошел на твои условия и забрал ребенка, поэтому я хочу от тебя своего собственного! А теперь повторяй!

Я моргнула, тяжело сглатывая. Воздуха не хватало, а когда он дернул с меня толстовку, совсем растерялась.

— Повторяй, я сказал! Ты без этого не запоминаешь!

— Я — твоя женщина… — Голос стал совсем глухим. Ну точно заяц!

— Единственная, — поправил он.

— Не буду я это повторять, — схватилась за резинку штанов, но он легко преодолел мое сопротивление и толкнул меня на диван.

— Ах, не будешь? — он перехватил под ребра и прижал животом к спинке.

— Я тебе не попугай!

Услышала смешок, но не успела раздраженно дернуться, Рэм прижал меня собой и запустил пальцы под кружево трусов:

— Запомнила? — и прихватил кожу на шее так неожиданно, что я вскрикнула. — И я никому не позволю оспаривать мое решение быть с тобой.

Он оплел руками, прижался горячим животом к моей влажной спине, плавя решимость противостоять ему.

— Рэм, — тряхнула я волосами, пытаясь прийти в себя, но он не позволил.

С его первым движением я провалилась в собственную вселенную, где не было «нет», только «да». А он снова укусил в изгиб шеи, усиливая контрасты боли и вожделения. Его пальцы вжались между ног, толкая к нему и вынуждая задыхаться. В следующее движение он будто нашел рубильник моего сознания и бросил меня растекаться по его груди мокрой лужей.

— Ты запомнила, Вика? — сжал пальцы на шее, ускоряясь, и я вскрикнула вместо «да». Или «наверное». А его хриплый голос продолжал терзать нервы: — Хочу, мать твою, только тебя! Всю! Каждый день! Если тебе скажут обратное, вспоминай, что сказал я. Поняла?

Только ответа он не ждал. Несколько бесстыдных движений пальцами, и я вцепилась в его руку, хватая ртом воздух. Но не успела я прийти в себя, он стянул меня с дивана и поставил на четвереньки перед камином. Не знаю, как не проснулся Денвер от моих хриплых криков. Сегодня Рэм вернул все более или менее зажившие метки на мое тело, особенно расстарался с шеей.

Уже лежа в его руках на шкуре и бездумно пялясь на пламя, я впервые осознала, что Рэм — это всерьез и, скорее всего, навсегда. Что ему действительно ничего от меня не нужно, кроме… меня самой.

— Жива? — хрипло поинтересовался он, легко пуская новую волну жара по телу одним лишь шепотом.

Я только мотнула головой. Не хотелось говорить. И думать тоже. И он снова все понял без слов — подхватил на руки и понес наверх.

— Ты принял экзамен? — тихо усмехнулась я. — Я прошла по баллам и теперь допущена в спальню?

— Ты сейчас напросишься на холодный душ, — проворчал он в своей медвежьей манере.

Но, вопреки угрозам, мы прошли через небольшой холл и оказались в уютной небольшой комнате. Только Денвера тут не было.

— А где Денвер? — обхватила Рэма за шею, выпрямляясь в его руках. Тогда он тяжело вздохнул и понес меня в соседнюю комнату, которая оказалась детской. Кроватка стояла у окна. И все. Пустые стены, пол — просто дерево. — А почему такая странная детская? — Урок-то я выучила, но это не значит, что теперь мне легко будет забыть о его прошлом. — Ты давно планировал детей?

— Давно, — зло подначил он. — Уже два дня как. А три дня назад здесь был мой рабочий кабинет. — Он прижал меня к себе сильнее и направился в спальню: — Что-то плохо усваиваюсь я у тебя. Думаю, надо закрепить…

Хороший повод. Потому что я не мог от нее оторваться теперь, когда она оказалась полностью моей. Я даже был рад, что Вика упиралась и ревновала. Ее ревность только подливала топлива в вены, и зверю внутри хотелось доказывать со всей отдачей, что принадлежит только ей. Я уложил ее в центр кровати и втиснулся меж ее дрожащих бедер. Наверное, притяжение человеческих женщин крылось в их уязвимости перед нашим миром. С одной стороны, зверь внутри ликовал от ее полной зависимости, но я понимал — Вику это не устроит. Все, что она делает сейчас — прогибается под обстоятельства, но это не то, что бы я хотел получить.

Мне важно было дать ей не меньше взамен. Учитывая, что она дала жизнь, а я — едва не отобрал буквально, но успешно это сделал в переносном смысле, мой долг этой женщине был очень большим.

А она смотрела на меня сквозь дрожащие ресницы и, стоило коснуться рукой, выгнулась и задышала чаще. Такая чувствительная, отзывчивая… будто специально сделанная для меня. А так бывает? Я пил ее эмоции, одержимо высекая их из ее тела, а сам дурел от осознания, насколько она идеальна. Дух захватывало, как будоражил каждый ее вздох. От стона у меня самого сбивалось дыхание, и казалось — дышу огнем. Контроль трещал по швам, но все же был в моем полном распоряжении — я лишь немного позволял себе то безумие, которое она вызывала. Всего лишь на тот самый миг, когда медленно входил в нее снова, и наши тела сливались… потому что если бы не контроль, я бы трахал ее всю ночь без перерыва, лишь бы слышать ее стоны и чувствовать ее агонию снова и снова.

Мы из совершенно разных миров. Я — из такого, где мало что объясняется цифрами и данными, где чувства и привязанности важнее расчетов. И все, чего хотелось — жарко убеждать ее в этом и заставлять чувствовать. Наверное, это тоже привлекло в ней. Я с самого первого взгляда понял, что у нее внутри. Что она не похожа на других, что придется биться о бетонную стену головой, потому что ей не нужно то, что остальным. И от этого ее дрожь сейчас и слабое, как хотелось надеяться, принятие было важнее жизни. Я сдерживался до черных точек перед глазами, чтобы сделать ей хорошо, двигался так, чтобы дышала чаще, жмурилась и дрожала подо мной. И только на самом ее и своем пике не выдержал, забылся, погружаясь в происходящее между нами с головой.