К стенам тем временем подступило утро, не заметное, впрочем, за бушующим с прежней силой бураном и поздней зимней мглой. Помощник, еще молчаливее, чем обычно, застыл в отдалении, отстраненно глядя на темные кляксы, Ван Аллен все так же сидел у стола, подперев голову, и поминал утраченный рыцарем арбалет, перемежая свою панихиду срамными словами, от которых Бруно поминутно выныривал из задумчивости и болезненно морщился.

— Выкрутимся, Ян, — выждав затишье в речи охотника, попытался остановить его речь Курт, и тот покривился:

— Оптимист.

— Или не выкрутимся, — согласился он легко. — C'est la vie.

— Это по-каковски?

— Такова жизнь, — пояснил Курт. — Выкручиваешься — или погибаешь; и не всегда все упирается в вооружение. Уж ты-то при своем роде занятий давно уж должен был это усвоить. Утерянный арбалет — не повод отчаиваться.

— Не в том дело, — неохотно возразил Ван Аллен. — Его мне отец подарил. Этот арбалет и Импалу.

— Просчитался, — вздохнул он удрученно. — Я вывел из твоих слов, что брат и отец у тебя добрые горожане, недовольные твоей профессией.

— Он и был добрым горожанином, в ранней молодости, но однажды вляпался в историю с потусторонней подосновой, когда свалил с родины сюда, в Германию… Здесь женился, завел детей, но ступил на кривую охотничью дорожку, и — так на ней и остался.

— Да, — согласился помощник, все так же не отрывая задумчивого взгляда от подсыхающих пятен замытой крови. — Эта работа затягивает.

— Ну, у отца были другие мотивы, — пожал плечами Ван Аллен. — Он рассуждал так: попав в переделку, он сумел выкрутиться, но на белом свете множество людей, которые выкрутиться не могут. У него довольно сил, способностей и смекалки, чтобы справиться с другой подобной же проблемой, но есть те, у кого сил, способностей и должной смекалки не хватает. Ну, и из этого он сделал вывод о том, что тем, у кого этих способностей нет, должен помогать тот, кто ими обладает.

— Хм, мне нравится твой старик… А что по этому поводу сказала твоя матушка?

— Сложно говорить из-под крышки гроба, — отозвался охотник спустя мгновенную заминку. — Слышно плохо.

— Она умерла? — уточнил помощник.

— Погибла, — вместо Ван Аллена уверенно предположил Курт. — И наверняка в связи с его охотничьими забавами; верно?

— Мой отец, в отличие от меня, со стригами встречался. И мать тоже. Только вот он — может рассказать о том, как все было, а она — уже нет.

— Так стало быть, вот откуда в тебе столь неизбывное рвение к охотничьему делу. Месть…

— Снова промашка, Молот Ведьм, — косо усмехнулся тот. — Вот отца — да, можно обвинить в этом; думаю, невзирая на его благородные выкладки, все же это чувство в нем пересиливает, и, не погибни мать, он бы повернул жизнь по-другому… Со мной иначе. К делу меня приставил отец, не особенно интересуясь моим мнением, просто натаскивая с малолетства; вон как наш хозяин с пеленок обучил Вольфа драить пол и чесать лошадей. Придет время, и Велле-младший сам станет трактирщиком… Так было со мной — и со мной, и с братом. Это, можно сказать, наше семейное дело.

— Знакомая история. До боли в спине, я б сказал.

— То есть, это правда? — усомнился Ван Аллен. — Теперешние инквизиторы взращены Конгрегацией с пеленок?

— Ну, не с пеленок, хотя теперь, сдается мне, дело к тому и идет — кое-какие малообеспеченные мамаши начали подкидывать своих чад к дверям наших отделений. В последнее время этой малышни скопилось столько, что пришлось создать нарочитую службу для их воспитания; ну, и, надо думать, не в метельщики мы их потом отдадим.

— И все-таки — с тобой-то как? «Академия святого Макария». Сейчас у всякого инквизитора на Знаке стоит ее эмблема; значит, каждый вышел из ее стен?

— Академия рекомендует (либо нет) к продолжению службы следователей старой гвардии и — да, все молодые дознаватели это ее выпускники. Я, к примеру. И — да, мы взращены Конгрегацией; только не с пеленок, что было б, думаю, легче, а с отроческих лет. Нас собирали по улицам, подвалам и тюрьмам, предлагая обучение вместо такой жизни или вовсе смерти. Охоты чему-то учиться тогда особенной не было, однако, когда с одной стороны маячит чернильница, а с другой — петля, выбор кажется очевидным.

— Не слишком стоящий стимул.

— Не скажи, — усмехнулся Курт. — Мне его хватило — на первые пару лет; а после… Бруно верно сказал: затягивает. Кого не затянуло, тот обучения и не продолжил.

— Жесткий отбор.

— Работа такая.

— А не особенно много инквизиторов по Германии, я посмотрю; я видал города, даже немалые, где их и вовсе не было. С чего, если вас вот так, как кур, разводят?

— А курьеры? — возразил он наставительно. — А помощники? А попросту священнослужители? А бойцы?

— А палачи, — докончил охотник; Курт пожал плечами:

— И это тоже. А писцы, а служители архивов, а эксперты, а медики et cetera… Не каждый станет следователем; к примеру сказать, среди моих сокурсников, кроме меня самого, Знак получили лишь шестеро.

— И ты доволен тем, что из тебя сделали?

— Я похож на человека, не удовлетворенного собственной жизнью? Или ты спрашиваешь, потому что сам не слишком рад тому, что тебе уготовил отец?

— Не знаю, — неуверенно передернул плечами Ван Аллен. — Попервоначалу я об этом просто не задумывался; мне нравилось то, что мы делали. Понятно, не всегда — что ж приятного, когда какая-нибудь старая карга, узнав, что я под нее копаю, накладывает на меня порчу в виде поносных мук вкупе с сонливостью и периодическими потерями сознания… Но в целом — да. Повзрослел — и задумался. Хотя, нет, не так, — сам себя оборвал Ван Аллен. — Это из-за брата. Он задумался раньше меня, и ему, надо сказать, эта жизнь с детства не нравилась. Ну, знаешь, неизменные переезды, друзей нет, вместо игр — тренировки, вместо деревянных мечей — железные ножи… Какое-то время он варился во всем этом, а не так давно плюнул и послал нас с отцом куда подальше. Не так чтоб рассорился, но охотничье дело оставил. Поступил в университет. На юридический.

— Это даже неплохо. Прикрытие в миру.

— Так себе прикрытие, — поморщился Ван Аллен. — Вот если б он подался в инквизиторы — тогда это имело бы смысл… Он просто порвал всяческие отношения. Ни единой весточки за два года. Знаешь, я ведь сказал правду — я действительно тут случайно, и ехал я к нему. Просто эта история с вервольфами подвернулась под руку, один из них двигался в ту же сторону, что и я, вот наши и попросили принять участие. Вроде как попутно. Когда мы разобрались бы с тварями, я б поехал дальше.

— Едешь примиряться?

— Еду вбить в него толику совести, — буркнул тот. — Отец пропал — более полугода от него ни слуху ни духу. Понимаю, такая работа, но… Вдруг. Вдруг он где-то, и ему нужна помощь?.. По крайней мере, хочу узнать, где и как он погиб, если так. Уж в этом-то деле он просто не может не помочь, не хватит же у него наглости просто отвернуться в таком-то обстоятельстве… Я надеюсь.

— А ты надеешься? — тихо уточнил Бруно, отвернувшись, наконец, от кровавых пятен. — Отыскать его — надеешься? Германия большая, и куда может забросить человека такого рода занятий…

— Есть зацепки, — вздохнул Ван Аллен, потемнев лицом. — Судя по его поведению перед тем, как исчезнуть, он начал копать старую историю со смертью матери. Те стриги, что убили ее — ведь он упустил их тогда; в те дни он был не особенно-то обучен всему тому, что умеет теперь… Я успел побывать в родном городе — его там видели; думаю, я не ошибся. Он нашел что-то, какой-то след, и пытается их вычислить, вот только меня отчего-то в свои дела на сей раз не посвятил.

— Он пытается тебя защитить, — невесело, вскользь улыбнулся помощник. — И без того отец одарил тебя жизнью, которой не позавидуешь, полной опасностей и угроз, от такой жизни и сбежал его сын… Потерять второго — это удар из ударов.

— Значит, защищал он не меня, а себя. Мне двадцать шесть лет, я могу решать за самого себя хотя бы, рисковать ли мне собственной жизнью!.. Ерунда все это, — с усталой злостью отмахнулся охотник. — Просто у него нелады с совестью. Хотите, расскажу, почему он тот, кто есть, почему мать там, где есть, почему все так, а не иначе?