— Или рассказал о себе после третьей бутылки, — возразил Курт. — Особенно молодому поколению, глядящему снизу вверх на бывалого героя-истребителя.

— У нас не принято, — ревниво отозвался Ван Аллен. — Можно травить байки о том, что после убиения твари тебе отдались все девки местной деревни, но о самих тварях — не врут. От этого жизнь зависит. Именно так, а не из древних рукописей, мы узнаём, что, просто пережив укус стрига, стригом не станешь, выжив после нападения вервольфа, не обратишься им, а некоторых призраков нельзя увидеть, если смотреть на них.

— А как же? — приподнял брови Курт; тот наставительно кивнул:

— Во-от. В твоих умных книжках, небось, таким мелочам внимания не уделяют, зато это можно услышать от какого-нибудь дядюшки Ханса, который вчера как раз возвратился из заброшенного дома. Ты хотел дележа опытом? Пожалста. Кое-кто из призраков, если смотреть на него прямо, тут же становится невидим — его можно разглядеть лишь боковым зрением, там, на грани видимости. Само собою, из-за этого сложно работать, и тут есть свои маленькие хитрости, которыми, уж извиняйте, не поделишься — нарабатываются только долгой практикой.

— Ну, как становятся призраками, я приблизительно представляю, — спустя мгновение задумчивости произнес Курт неспешно. — О том, что укус стрига не делает человека таким же, знаю на собственном опыте…

— Фу, — с сострадательным омерзением заметил охотник.

— Да уж, — покривился он. — Не то слово… Процесс обращения стрига мне известен. Также по опыту, накопленному зондергруппой, и свидетельским показаниям знаю о том, что рана, нанесенная ликантропом, может убить, но не обратить… Не знаю одного: как становятся оборотнями?

— Ты всерьез? — не пытаясь скрыть снисходительной усмешки, переспросил Ван Аллен. — Ваши мудрецы не знают такой простой вещи?

— Даю минуту на то, чтобы насладиться собственным превосходством, — дозволил Курт. — После чего еще минуту можешь посвятить воспоминаниям о том, что я тебе уже говорил о таимых вами сведениях, наряду с несущественными — жизненно важных.

— Да ладно, — примирительно отмахнулся охотник. — В самом деле — откуда вам знать, вам от роду чуть больше тридцати лет, а вашей зондергруппе, насколько мне известно, и вовсе не больше десятка… Ну, с вервольфами все куда проще и — сложней, чем со стригами. Те могут обратить… ну, или попытаться обратить кого угодно; в худшем случае ничего не получится, и подопытный двинет концы…

— В худшем случае, — возразил он, — из подопытного выйдет упырь. Видел, быть может — такие облезлые, смердящие и тупые.

— Да?.. а я полагал их другой разновидностью. Видишь, и вам известно что-то, что не известно нам… А вервольфы — эти размножаются исключительно старым дедовским способом.

— Не понял, — нахмурился Курт, и тот вздохнул с показной усталостью:

— Вервольфами, Молот Ведьм, не становятся — ими рождаются. Только так, и никак иначе.

— Eia[35], — ровно заметил он.

— Ну, всё, конечно, не совсем так просто, но… Или — нет, все просто, но для меня это несложно настолько, что я даже не знаю, с чего лучше начать и как рассказать. Вот, к примеру, как рассказать о том, что такое «я»? да никак.

— «Я», — проговорил Курт скучающим тоном, — употребляется как обозначение человеком собственной сознаваемой сущности, самого себя в окружающем мире как личности и как обозначение субъекта в философии.

— Ты всё вот это сейчас кому говорил? — болезненно поморщился Ван Аллен и снова вздохнул. — Ну, хорошо, попытаюсь изложить обозначение этой их сущности по порядку, только, надеюсь, чуть понятней… Такая, стало быть, у меня будет лекция. Сначала об исключениях из нашего правила. Есть и те, кто оборотнем не родился, кто — стал, но к этому приходят через увлечения всяческими колдовскими штуками. Нарочно. Такие и оборачиваются не в чудищ с руками или вот в таких, как наш знакомец, древних тварей, а в настоящего волка; ну, только крупней, может быть. А может и не быть. Вот как раз с этими ребятами все сложно. Лично я их выделил для себя в особый класс малефиков и к собственно вервольфам не отношу. Я таких пока не встречал, да даже и из старых охотников есть только те, кто о них слышал; о том, как они получают такую способность, есть уйма наукоподобных слухов и народных преданий, но за правдивость хоть одного из них тебе не поручится никто.

— Надо полагать, об интересующем меня субъекте и ему подобных вы осведомлены больше.

— Полагать надо, — подтвердил охотник. — И мы, само собой, осведомлены.

— Итак, — подвел первый итог Курт, — если кто-то вдруг обнаружит в себе способности оборотня, это будет неизбежно означать, что где-то в его роду были ему подобные.

— Нет, Молот Ведьм, все веселей: это будет означать, что конкретно его отец — оборотень. Ну, или мать. Сучки тоже попадаются, хоть и реже; почему — не знаю. Так это происходит: эта самая осознаваемая сущность в виде одного вервольфа находит себе подходящую девку и плодит через нее другую сущность, до некоторых пор собою не осознаваемую. Потом щенок подрастает, понимает, кто он есть, и — история продолжается.

— Иными словами, оборотничество передается только в следующем поколении, никак иначе? Не через одно, не от прапрадеда или прапрабабки?

— В следующем поколении тоже передается не всегда. Не знаю, каков опыт у зондергрупп, но вот вопрос: не замечали ли ваши, что эти ребята как правило одиночки? Ни дома, ни семьи, ни жен с чадами? Случается, конечно, но крайне редко. И это вовсе не по той причине, что у тебя — не в заботе о близких, попросту в поисках подходящей девицы они могут переиметь половину страны, прежде чем одна из сотни, наконец, залетит. Инстинкты размножения, знаешь ли, своего требуют, и за отпрыска, продолжающего их гнилой род, они готовы полхвоста отдать. В этом твари даже, я б сказал…

— Преданны.

— Неприлично как-то употреблять по отношению к ним это слово. Но — да, вроде того. Кое в чем они даже посильней нас в этом вопросе… Ну, это не важно.

— Важно, — возразил Курт. — Как показал наш разговор о твоем брате — наличие любимых родственников есть вещь еще какая важная. Полагаю, если взять одного из щенков за шкирку и пригрозить утоплением, папаша подрастеряет некоторую долю своей крутости?

— Полагаю — да, — отозвался охотник недовольно. — Но на практике проверить не было возможности.

— Так стало быть (продолжая разговор о папашах), совокупившаяся с ликантропом женщина либо не родит вовсе, либо родит оборотня. Верно я понял?

— Да, попасть в залет от вервольфа дело сложное, видно, человечья натура пытается противиться. А может, мне старики рассказывали, случиться и так, что родится волчонок — прямо вот так, в зверином виде. Поскольку девкам эти твари о своих тайнах из соображений безопасности не распространяются, воображаю, какой это неслабый вдвиг по мозгам… Ну, и последний вариант — тот, что преподносит нам вот такие вот подарочки, вроде нашего приятеля. Такое вот тебе наследование по первому поколению.

— Так значит, все же есть и по второму.

— Вот ведь черт, — тоскливо пробормотал Ван Аллен, — никогда и помыслить не мог, что мне выпадет заделаться в профессора… Да, случается. Так говорят.

— Кто? Ваши старики или ваши теоретики со старинными книжками, которым ты не доверяешь?

— Теоретики. Старики — те вроде меня, что увидели или услышали сами, что сами поняли, сами вывели, то знают, и когда вервольфа хватают за шкирку, знаешь ли, не интересуются его родовым древом.

— А стоило б.

— Ну, видать, кто-то все же поинтересовался, кто-то вроде тебя, потому что — да, наши теоретики на эту тему теоретизируют. Да, есть случаи, когда может родиться и обычный человек. Проживет всю жизнь нормальным. А вот его внук однажды в полночь пустится ловить соседей. Но это штука еще более редкая; почему — тоже не знаю.

— Но ваши теоретики…

— Да, наши теоретики, — разозлено оборвал Ван Аллен. — Я что, по-твоему, сильно похож на профессора медицины или магистра геральдики? Наследственная передача, ветви наследования… Да во всем этом ум сломаешь. Я, знаешь ли, их треп не конспектировал.