— Всенепременно, — согласился он. — Сиди с ними. Слушай, что говорят. На все вопросы ответ «не знаю».

— На все так не ответишь.

— Чай не дурак. Выкрутишься. Иди и будь там, пока не позову.

Помощник бросил взгляд на мрачного, как преисподняя, Хагнера, замявшись на мгновение, и, молча кивнув, развернулся, направившись следом за постояльцами.

— Зачем она это сделала? — спросил тот, когда дверь за ушедшим закрылась, и Ван Аллен искривил губы в подобии ухмылки:

— Вспомнила юность — через окошко к любимому на свидание… Сноровистая тетка. Зимой, со второго этажа, по веревке…

— Глупо, — с тоской произнес тот. — Ведь это же глупо…

— Глупо, — согласился Курт. — И еще как.

— Ее надо найти. Времени прошло немного, она еще там; надо выйти за ней.

— А вот это еще глупей, — заметил он наставительно. — В том, что она там — я не сомневаюсь, но в живых ее уже нет.

— Откуда вы знаете? — развернувшись к нему рывком, зло бросил Хагнер, и он вздохнул:

— Там зверь за стенами, Макс. Если он тоже проявит глупость и отпустит ее — Амалия будет стучаться в дверь уже через минуту. Но на это я бы не рассчитывал.

— То есть, вы намерены ее там бросить, так?

— Бросить? — хмуро поинтересовался Ван Аллен. — Да, мы тоже, в общем, по-глупому рисковали, чтобы спрятать два трупа от волчьих зубов, но она — она уже у него в зубах. Точней, в желудке.

— Не смейте над этим потешаться, — угрожающе потребовал Хагнер, и Курт вздохнул:

— Он всего лишь имел в виду, что живой ты ее не найдешь, и даже тело искать бессмысленно. Мы не спасем ее жизни и не убережем от посмертного осквернения.

— Не желаете рисковать? значит, я выйду сам, — твердо заявил тот. — Один. И только попытайтесь меня остановить.

— И? — глядя на него сквозь подозрительный прищур, уточнил охотник. — Что тогда?

— Попытайтесь, — повторил Хагнер. — И увидите.

— Станешь кидаться в драку ради того, чтобы добыть мертвое тело?

— Он не мог ее убить. Если он тот, о ком вы говорите, если он хочет перетянуть меня на свою сторону — разве он станет убивать близкого мне человека? Это лучший способ стать моим врагом.

— Уверен, он полагает, что ты был с ней просто потому, что больше было некому о тебе позаботиться. Не думаю, что он воспринимает всерьез твою сыновнюю почтительность к какой-то девке, чья задача была лишь в том, чтобы стать вместилищем для его потомства.

— Следите за словами, майстер Гессе, — повысил голос Хагнер. — Вы говорите о моей матери.

— Разумеется, я говорю о ней, — согласился Курт, — и сказал далеко не все. Она сделала глупость. Для чего она пошла к нему? Пристыдить? Удостовериться, что мы неправы в своих выводах? Просто увидеть? Любая причина — дурость и вздор.

— В немецком языке много слов, — уже с откровенной злостью сообщил тот. — Будьте любезны избирать менее выразительные.

— Для чего? Чтобы утешить тебя и сказать, что Амалия пала смертью храбрых, принеся себя в жертву? Чему? Ничему, кроме собственной глупости.

— Не будите во мне зверя, — с расстановкой выговорил Хагнер, шагнув к нему и сжав пальцы в кулак. — Еще слово в таком тоне…

— В ней проснулась забытая старая страсть; это я понимаю, — кивнул он, не отступив и словно его не услышав. — Когда столько лет живешь в одиночестве, это случается. Но я не намерен подставлять шею из-за дури, которая бродит в голове у одиноких неудовлетворенных дамочек, стосковавшихся по мужскому вниманию…

— Заткнись! — выкрикнул Хагнер, метнувшись вперед, и от толчка в грудь Курт отлетел назад, не удержавшись на ногах.

Ван Аллен сорвался с места, схватившись за оружие, и он вскинул руку, остерегающе окрикнув:

— Ян! Нет!

Тот остановился в шаге от Хагнера, смотрящего на свою руку с удивлением и почти испугом; в наступившей тишине Курт неспешно поднялся, так же неторопливо отряхнул плечо и штанину от пыли и, кривясь, расправил грудь, глубоко вдохнув. В точке схождения ребер простреливало, хотя, кажется, трещин или защемления не было. Знал бы, что парень уже способен на такое — увернулся бы, хотя воспитательный момент, конечно, был бы тогда не столь наглядным.

— Простите, — с усилием произнес Хагнер, отступив. — Я не хотел…

— Я предупреждал, — наставительно сказал охотник, все так же не убирая ладони с рукояти. — Я об этом предупреждал. Он не подвластен сам себе.

— Брось, Ян, — поморщился Курт, — не гони волну. Я облил помоями его матушку — как бы ты себя повел на его месте?.. Ничего, Макс, это было ожидаемо: я доводил тебя намеренно. Однако, невзирая на то, что сейчас я сказал Яну, кое в чем он прав. Да, думаю, и он сам засветил бы в физиономию тому, кто сказал бы несколько ласковых слов о его матери, сестре, если б таковая была, или брате; однако разница в том, что он сделал бы это вполне сознательно. Ты же не хотел — но сделал. Просто поддался эмоции. Поддался озлоблению; и — потерял голову. Я таки разбудил в тебе зверя.

— До сих пор такого не случалось, — тихо выговорил Хагнер, и он пожал плечами:

— До сих пор и поводов таких не было… А теперь, когда пар ты выпустил, выслушай меня снова. Изменить мы уже ничего не сможем.

— Почему вы так уверены?

— Подумай спокойно, и ты сам поймешь, что я прав, Макс. Ее больше нет, остается только смириться с этим.

— Смириться? Ну уж нет. Пусть только он окажется рядом, пусть только…

— Злость, Макс, — напомнил Курт. — Следи за ней. Это говорил и мне мой инструктор, когда бросал меня мордой в пыль, и еще немало кто немалому количеству народу, однако для тебя это имеет куда большее значение. Ян прав и в еще одном: твой зверь будет требовать крови, и не раз, и чем ты будешь старше, тем больше. Такова твоя сущность, вот только с этим как раз смиряться не стоит. Бери его под контроль уже сейчас, иначе после будет трудно.

— Будешь лелеять мысль о том, как перегрызешь ему глотку, — добавил Ван Аллен, — и единственное, чего добьешься — растравишь аппетиты этого зверя.

— Посмотрел бы я на вас, если б ваша мать…

— Моя мать, — оборвал его охотник, — была убита стригами. Мой отец в этот день каждый год напивается до синих чертей, а я бешусь оттого, что я был слишком мал и не помню их лиц. Думаю о том, что однажды могу встретить кого-то из них — к примеру, вот так же в трактире. Он пройдет мимо, заденет меня локтем, скажет «извини, парень», и я отвечу «бывает». Мы дружески друг другу улыбнемся и разойдемся в разные стороны. И поверь, легче мне от этих мыслей не становится.

— И что же я должен сделать? Похлопать его по плечу и сказать, что не держу зла?

— Это дело дальнее, — осадил его Курт. — Неотомщенной она не останется, но для этого надо хотя бы выжить самому, а ее выходка сделала эту задачу куда как более сложной. Эти люди, что собрались внизу, тоже не могут не задаться вопросом, почему женщина в своем уме добровольно покинула безопасные стены и отправилась к зверю в пасть.

— Они, конечно, не великого ума, — вздохнул Ван Аллен, — однако же не полные болваны. Убедительно соврать не выйдет — просто нечего измыслить, никакое объяснение не будет звучать веско. Боюсь, придется сказать правду. Разве что удастся не упомянуть об их сходстве…

— Догадаются. «Ведьмина кровь» — сколькие во времена оны были сожжены лишь за это, для скольких обвинением был лишь один факт — осужденная за ведьмовство мать? Если отец оборотень, то и сын тоже, уж здесь логика проста. А если они, заподозрив, пожелают проверить свои догадки с наступлением ночи, кто им запретит и по какой причине?.. Уж говорить — так говорить всё.

— Вы хотите рассказать им обо мне? — уточнил Хагнер сумрачно. — И надеетесь при этом сохранить мне жизнь? Или это уже не входит в ваши планы?

— Пытаешься острить? — серьезно спросил Курт. — Выходит скверно. Если за этой довольно посредственной шуткой таится реальное опасение, и ты полагаешь, что я брошу тебя на растерзание при малейшей опасности, скажи это в открытую. Впрочем, ни к чему; ты уже сказал.