Воспоминания очевидцев разнятся: одни говорят, что паниковали, другие – что сохраняли спокойствие… Проезжающие мимо автомобилисты сворачивали с дороги и спешили к горящему самолету, чтобы помочь уцелевшим. Из восьми аварийных выходов пользоваться двумя было небезопасно, а в третьем и четвертом не сработали аварийные трапы. Тем не менее в ситуации хаоса сотни незнакомых друг с другом людей действовали достаточно слаженно, чтобы покинуть тесное пространство через оставшиеся четыре выхода менее чем за пару минут, прежде чем аэробус охватило пламя[32].
Многих эвакуированных пассажиров в дальнейшем подобрали на обочине шоссе 401 и доставили в терминал Air France незнакомые люди.
Итак, сотни людей, не состоящих в родстве, людей, которые в дальнейшем вряд ли когда-либо увидели друг друга, объединились, чтобы помочь друг другу выбраться из самолета своевременно? Люди подвозили незнакомцев из других стран, хотя среди них могли оказаться террористы, по вине которых при посадке самолета произошла авария?
Альтруизм – компонент, необходимый для выживания группы, хотя при этом возникает проблема «халявщика». Если бы гены «халявщика» не распознавались, тогда «халявщиками» становились бы все, и социальные группы распадались бы. Здесь потребность в распознавании и память важны для того, чтобы замечать и вознаграждать альтруистические поступки (и наказывать «халявщиков»). Соотношение затрат и выгоды позволяет определить, будут ли мои альтруистические поступки вознаграждены ответными альтруистическими поступками и пострадаю ли я в краткосрочной или долгосрочной перспективе, если буду творить добро[33].
«Ваше сокровенное желание – отдавать, так отдавайте тем способом, который вас устраивает»[34].
Разумеется, всегда можно сочинить правдоподобную историю, происходившую в доисторические времена и объясняющую альтруизм как своекорыстное поведение, чем и занимаются многие теоретики[35]. Но гораздо логичнее было бы сделать вывод, что жители Торонто, которые рисковали, оказывая помощь незнакомым людям, не искали никакой выгоды ни для себя, ни для своих потомков. Эволюция не забыла про них, уничтожая альтруистов. Их мозг не давал сбоя. Они не получили никакой тайной выгоды по сравнению с проезжавшими мимо автомобилистами, которые не остановились, чтобы помочь. Эволюционные психологи, стремящиеся понять их поведение, просто ищут ответы не там.
И действительно, если бы эволюция уничтожала альтруистов, логично было бы ожидать, что к нынешнему времени их останется меньше, чем было в прошлом. Но этому нет никаких подтверждений. Скорее, такие религии, как христианство, напрямую пропагандирующее альтруизм, и буддизм, не поощряющий эгоистичность и прагматизм, в значительной мере заменили «культ карго» более ранних исторических периодов. Это косвенным образом указывает на то, что альтруизм набирает популярность, а не теряет ее.
Эволюционная психология как наука
Эволюционная психология попала под обстрел с разных сторон[36] в связи с отсутствием возможности подтвердить или опровергнуть любую конкретную гипотезу. Эволюционный биолог Джерри Койн сетует:
Эволюционная психология страдает научным аналогом мании величия. Многие ее приверженцы убеждены, что буквально все человеческие поступки или чувства, в том числе депрессия, гомосексуализм, религия, сознание, были внедрены непосредственно в наш мозг естественным отбором. В этом отношении эволюция становится ключом, притом единственным ключом, которым можно открыть разгадку человечества[37].
Эволюционная психология, которую мы подробнее рассмотрим в главе 7, не достигает цели, когда пытается объяснить религию или духовность, и этот факт был признан примерно сто лет назад исследовательницей мистицизма Ивлин Андерхилл:
Ресежак удачно подметил, что «с того момента, когда человек больше не довольствуется изобретением вещей, полезных для его существования в условиях действия одной только воли к жизни, принцип (физической) эволюции оказывается нарушенным». Нет большей определенности, чем то, что этот человек далеко не удовлетворен. Философы-утилитаристы назвали его животным, изготавливающим орудия, – с их точки зрения это высшая похвала. С большей вероятностью он является животным, создающим перспективу, автором искаженных и непрактичных идеалов, в которых мечты преобладают в не меньшей степени, чем аппетиты, – мечты, которые можно оправдать лишь с помощью теории, будто бы он движется к некой другой цели, нежели к физическому совершенству или интеллектуальному превосходству, управляется более высокой и жизненной действительностью, нежели детерминистская. Мы пришли к выводу, что если теория эволюции должна включать или объяснять факты творческого и духовного опыта – ведь ни один серьезный мыслитель не в состоянии принять ее, если эти важные каналы сознания останутся за ее пределами, – ее надлежит строить скорее на ментальном, нежели на физическом фундаменте[38].
Эрнст Феер и Сюзанна-Виола Реннингер пришли к выраженному не столь высокомерно, но сходному выводу:
В эпоху просвещения и секуляризации такие ученые, как Чарльз Дарвин, шокировали современников, ставя под сомнение особый статус человеческого существа и предпринимая попытки определить его место в континууме всех прочих видов. Люди были лишены всякого сходства с богами. Современная биология отчасти вернула им прежнее возвышенное положение. По-видимому, наш вид – единственный, чье генетическое строение способствует самоотверженности и поистине альтруистическому поведению[39].
Во избежание недоразумений отметим, что целью этой книги не является утверждение, будто бы эволюции не происходило. В конце концов есть палеонтологическая летопись. Несмотря на многочисленные изъяны в ней, свидетельства указывают, что эволюция все-таки была. Скорее, вопрос в том, является ли эволюция человека совершенно естественным процессом, который происходит без смысла, цели, направления или замысла в сугубо материалистской вселенной. В этой книге представлены свидетельства нейробиологии и других естественнонаучных дисциплин, опровергающие подобные взгляды.
В стремлении к пониманию человеческой природы сугубо материалистским образом некоторые наезженные дороги оказываются просто тупиками. Один из таких тупиков – попытка продемонстрировать, что альтруизм или духовность на самом деле являются неким неявным дарвиновским механизмом выживания. Да, мы можем сделать ряд основанных на фактах выводов о психологии наших давних предков – к примеру, из сведений о древних погребальных обычаях можем заключить, что у предков имелись некие религиозные верования. Но у нас нет достоверного способа узнать, повысили ли эти верования вероятность выживания предков. В целом духовность положительным образом ассоциируется со здоровьем и счастьем в современном обществе, однако в отсутствие свидетельств мы не в состоянии допустить, что так было всегда. Действительно ли для неандертальцев было «адаптацией» зарывать полезные орудия вместе с умершими? Или мотивацией служило нечто за пределами дарвиновской приспособляемости?
А как же наши ближайшие родственники в мире животных – шимпанзе и другие крупные приматы? Некоторые ученые всю жизнь проводят рядом с ними, подробно изучая этих животных и надеясь разобраться в человеческой природе.
