Вопрос задел Элис, хотя в такой ситуации он был вполне логичен. Перед ее мысленным взором мелькнул подтекст этого разговора в будущем. Достаточно ли она соображает, чтобы понять суть сказанного? Не слишком ли поврежден ее мозг и расстроено сознание, чтобы осознать информацию? К ней всегда относились с большим уважением. Если ее духовная сила постепенно обернется душевным недугом, что придет на смену уважению? Жалость? Снисходительность? Неловкость?

— Да, — ответила Элис.

— Еще я хотела бы прояснить одну вещь — в случае если результат будет положительный, генетический диагноз ничего не изменит ни в вашем лечении, ни в прогнозах.

— Я понимаю.

— Хорошо. Тогда давайте поговорим о вашей семье. Элис, ваши родители живы?

— Нет. Мама погибла в автокатастрофе, когда ей был сорок один год, отец умер в прошлом году от печеночной недостаточности, ему был семьдесят один год.

— У них не было проблем с памятью? У кого-нибудь находили признаки деменции[19] или изменения личности?

— С мамой все было в полном порядке. Отец всегда пил. Он был тихий человек, но к старости стал непредсказуем, с ним невозможно было разговаривать. Не думаю, что в последние годы он меня узнавал.

— Его водили на прием к неврологу?

— Нет. Я решила, что все это из-за алкоголизма.

— Когда, вы говорите, начались эти перемены?

— Когда ему было немного за пятьдесят.

— Он был мертвецки пьян каждый день. И умер от цирроза, а не от Альцгеймера, — вмешался Джон.

Элис и Стефани выдержали паузу, мысленно позволив ему думать так, как он хочет.

— У вас есть братья или сестры?

— Моя единственная сестра погибла в автокатастрофе вместе с мамой. Братьев у меня нет.

— Тети, дяди, кузены, бабушки, дедушки?

Элис выложила Стефани все, что знала о болезнях и обстоятельствах смерти своих родственников.

— Хорошо, если у вас нет вопросов, сейчас придет медсестра и возьмет у вас кровь на анализ. Результат будет готов через две недели.

Они ехали по Сторроу-драйв. Элис смотрела в окно — холодно, темно, хотя только полшестого, на набережной Чарлз-ривер ни души: никто не осмелился бросить вызов непогоде. Никаких признаков жизни. Джон выключил приемник. Ничто не отвлекало ее от мыслей о поврежденной ДНК и отмирающих тканях мозга.

— Ответ будет отрицательным, Эли.

— Ну и что? Отрицательный ответ не означает, что у меня этого нет.

— Формально нет, но тогда появляется множество вариантов.

— Например? Ты говорил с доктором Дэвисом. Он уже протестировал меня на все возможные виды деменции.

— Послушай, я считаю, что ты поторопилась обратиться к неврологу. Он рассмотрел набор твоих симптомов и увидел болезнь Альцгеймера. Но это его специальность, что еще он мог увидеть? Помнишь, в прошлом году ты ушибла колено? Если бы ты обратилась к хирургу-ортопеду, он бы увидел порванные связки или изношенность хрящей и захотел тебя оперировать. Он хирург, и хирургическое вмешательство для него — единственное решение. Ты же просто перестала бегать, принимала ибупрофен и через две недели прекрасно уже себя чувствовала. Я считаю, ты переутомилась, менопауза действует на твою нервную систему, и я думаю, у тебя депрессия. Мы справимся, Эли, нам просто надо говорить друг с другом.

С ним трудно было спорить. Маловероятно, что в ее возрасте может быть болезнь Альцгеймера. У нее менопауза, она переутомилась. И возможно, это депрессия. Вот почему она не стала бороться и смирилась с диагнозом. Это совсем на нее не похоже. Наверное, у нее стресс, переутомление, менопауза, упадок сил. Может быть, у нее и нет болезни Альцгеймера.

Когда они вошли в кабинет, Стефани сидела за столом, но на этот раз не улыбалась.

— Прежде чем мы обсудим результаты обследования, не хотите ли вы освежить в памяти нашу последнюю беседу? — поинтересовалась она.

— Нет, — ответила Элис.

— Вы по-прежнему хотите знать, каковы результаты?

— Да.

— Мне жаль, Элис, но ответ на мутацию PS1 — положительный.

Что ж, вот оно, абсолютное подтверждение, без всяких прикрас и экивоков. Пилюлю не подсластили. Ей придется подсесть на коктейли заместительной терапии эстрогенами, на ксанакс и прозак и провести следующие шесть месяцев в Каньон-Ранч, отдавая сну по двенадцать часов в день. И это ничего не изменит. У нее болезнь Альцгеймера. Она хотела взглянуть на Джона, но не смогла заставить себя повернуть голову.

— Как мы уже говорили, эта мутация имеет характер аутосомно-доминантного наследования, она связана с развитием болезни Альцгеймера, так что полученный результат соответствует диагнозу, который вам поставили до нашей встречи.

— Какой рейтинг доверия у вашей лаборатории? Что это за лаборатория? — спросил Джон.

— Это лаборатория диагностики «Афина», их позиция — девяносто девять процентов точности при диагностике такого рода мутаций.

— Джон, все верно, — сказала Элис.

Она уже могла смотреть на него. Его худое лицо, обычно жесткое и решительное, показалось ей вялым и каким-то чужим.

— Мне жаль, я знаю, вы оба надеялись найти доказательства, что диагноз неверен, — сказала Стефани.

— Как это отразится на наших детях? — спросила Элис.

— Да, это серьезный вопрос. Сколько им лет?

— От двадцати до тридцати.

— Стало быть, пока мы не можем распознать у них какие-либо симптомы. У каждого из них есть пятьдесят процентов вероятности наследовать эту мутацию. Можно провести пресимптоматические генетические тесты, но тут нужно многое взвесить. Захотят ли они жить с этой информацией? Как это повлияет на их жизнь? Что, если у одного из них положительный результат, а у другого — отрицательный? Как это скажется на их взаимоотношениях? Элис, им вообще известно о вашем диагнозе?

— Нет.

— Вам следует подумать о том, как рассказать им об этом в ближайшее время. Я знаю, это слишком серьезно, чтобы выложить все сразу. Тем более, как я понимаю, вы еще сами не привыкли к этой мысли. Но это прогрессирующая болезнь, вы можете откладывать разговор с детьми, но тогда, возможно, наступит момент, когда вы уже будете не в состоянии объяснить им все так, как сделали бы это сейчас. Или вы бы хотели, чтобы это сделал Джон?

— Нет, мы поговорим с ними, — сказала Элис.

— У кого-нибудь из ваших детей есть дети?

«Анна и Чарли».

— Пока нет, — ответила Элис.

— Если они планируют завести детей, эта информация будет иметь для них очень большое значение. Я собрала кое-какие данные, которые вы можете им передать, если захотите. И еще. Вот моя визитка и визитка терапевта, он специалист по работе с семьями, которые прошли через генетическое обследование. У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? Я постараюсь ответить.

— Нет, кажется, все.

— Мне жаль, что я не смогла предоставить вам результаты, на которые вы надеялись.

— Мне тоже.

Никто из них не проронил ни слова. Они сели в машину, Джон заплатил за парковку и вырулил на Сторроу-драйв. Уже вторую неделю дул промозглый ветер, и температура держалась ниже ноля. Непогода разогнала любителей пробежек по домам. Тренажер или ожидание — больше им ничего не остается. Элис терпеть не могла тренажеры. Она ждала, что Джон скажет хоть что-нибудь. Но он не проронил ни слова. Всю дорогу домой он плакал.

Элис вскрыла пластиковую упаковку дозатора и высыпала на ладонь семь маленьких синих таблеток, назначенных на понедельник. Джон зачем-то зашел в кухню, но, увидев, что у нее в руке, развернулся на сто восемьдесят градусов и вышел, как будто застал свою мать голой. Он не мог видеть, как она принимает лекарства. Его можно было перебить на полуслове, сбить с мысли, но, если она брала в руки дозатор, он уходил из комнаты. К этому нечего было добавить.