— За тебя, — негромко произнес Тай, чокаясь с Дженни.

— Это так… Я никогда… Я чувствую себя так, словно меня оглушили топором, — прошептала Дженни, взглянув через плечо, не смотрят ли на них музыканты сквозь увитый розами трельяж. Официант исчез бесследно, да и был ли он только что здесь?

— Тебе нравится?

— О святые небеса, конечно! Это как… — Но она не могла найти подходящее сравнение, потому что ничего хотя бы отдаленно похожего ни на этот садик, ни на этот вечер не было среди ее житейских впечатлений. — О Тай! — выдохнула она, не сводя с него глаз. — Благодарю тебя. Я буду помнить этот вечер до конца своих дней. — Крошечная морщинка набежала ей на лоб. — Когда ты открывал эту дверь, я подумала…

Он придвинул свое кресло поближе к ней, взял ее руку и поднес к губам. Жар этого поцелуя проник сквозь перчатку, и Дженни была рада, что сидит. Ни один мужчина еще не целовал ей руку, а если бы поцеловал, она бы расхохоталась. Но теперь она не смеялась.

— Дженни, у этого вечера два пути — по твоему выбору. Мы можем с удовольствием поесть, поговорить и вернуться к Грасиеле в наш номер на втором этаже. А можем с тем же удовольствием поесть и поговорить, а потом воспользоваться спальней, которую ты видела внизу.

Рука Дженни, зажатая в его ладони, задрожала — Дженни вспомнила о страстных поцелуях, которыми они обменивались всю неделю в те часы, когда Грасиела спала.

— Я думаю, ты понимаешь, чего я хочу, — прошептала она, не в состоянии говорить громко.

— Я не хотел бы никаких недоразумений, Дженни, — заговорил Тай, глядя на ее губы. — Это было бы несправедливо по отношению к нам обоим.

Дженни отхлебнула вина, глядя на Тая поверх бокала.

— Ты обещал, что я не обзаведусь ребенком.

— Этого не будет. — Он коснулся косточками пальцев ее щеки. — Я очень увлечен тобой, но мы оба признали, что не склонны обзаводиться семьей. Что бы ни произошло нынче ночью, это не повлияет на нашу дальнейшую судьбу. Договорились?

— Ты сукин сын, — пробормотала Дженни, прикрывая глаза и выгибая шею под прикосновением его пальцев. — Скольких женщин ты одурачил подобными речами?

— Я думаю прежде всего о тебе. Не хочу создавать у тебя неверное впечатление. Сегодняшняя ночь — это встреча двух людей, радующихся друг другу, вот и все. Или я ошибаюсь? — произнес он голосом, хриплым от страстного желания.

Она поймала его руку, прежде чем его горячие пальцы добрались до ложбинки между грудями, поднесла эту руку и губам и прикусила указательный палец, отдающий солью и мылом. Тай застонал, и этот стон обрадовал ее и придал решительности.

Подняв бокал, Дженни залпом выпила вино и слегка вздрогнула, когда официант, словно материализовавшись из воздуха, снова наполнил бокалы. Едва официант исчез, Дженни нагнулась вперед, намеренно показывая Таю грудь, чтобы понаблюдать за его реакцией.

— Музыканты и официант могут услышать, о |чем мы говорим?

Тай посмотрел на ее груди, и Дженни усмехнулась, заметив испарину у него на лбу.

— Нет.

— Хорошо, ковбой, — резко проговорила Дженни. — Я здесь для того, чтобы удовлетворить сильное влечение, которое довело меня почти до сумасшествия, особенно в последние несколько дней. Единственное обязательство, которое я возлагаю на тебя, — это чтобы у меня не было ребенка. Твои свобода и независимость останутся при тебе. Я хочу от тебя только эту ночь. — Она подождала, пока он переведет взгляд с ее груди на ее глаза. — Как только придет к концу наше путешествие, мы расстанемся — и никакой связи в дальнейшем. Ты удовлетворен?

Внезапно ее словно толкнула мысль о будущем, и прелесть этого вечера с его музыкой и запахом цветов померкла.

Итак, им предстоит расстаться. Дженни смотрела на Тая, и вызывающее выражение мало-помалу исчезало из ее глаз. Примерно через две недели они должны найти слова прощания и произнести их. Она уйдет из его жизни так же молниеносно, как ворвалась в нее, и должна будет приспосабливаться к прежнему существованию.

— Я рад, что мы нашли общий язык, — проговорил он, глядя ей в глаза и перебирая ее пальцы.

— Но помни — никаких последствий, слышишь? — Дженни облизнула губы. — Мне не нужен ребенок, который поломает мне жизнь.

Он рассмеялся — негромко и доверительно.

— Ты так хороша сегодня вечером. Ты выглядишь точно так, как я и представлял. Великолепно.

— Ладно, — сказала она, чувствуя жар растущего напряжения, — если все улажено, давай спустимся и займемся этим.

Она убрала салфетку с колен и начала подниматься с кресла, но остановилась, увидев его улыбку.

— Что такое? — нахмурившись, спросила она.

— Ох, Дженни, таких, как ты, больше нет на свете. Сядь, пожалуйста.

Она снова опустилась в кресло, а он снял с ее руки одну перчатку и покрыл поцелуями ладонь.

— Я обещаю тебе, что мы займемся любовью. И обещаю, что тебе будет хорошо. Но сначала мы должны поужинать. Потом посидим за кофе и сигарами при свечах. Я уже давно сказал себе, что ничего между нами не произойдет, пока ты не попросишь об этом. Теперь настало время. И все произойдет.

Да, подумала Дженни, произойдет. Ее сотрясала внутренняя дрожь.

— Попроси официанта поскорее подать еду, — прошептала она.

За едой они разговаривали о детстве, о книгах, которые читали, о местах, в которых бывали. О музыке, которую оба не знали и не понимали по-настоящему, о жизни на ранчо, которая была им хорошо знакома, — и ни он, ни она не могли бы вспомнить, о чем говорили минуту назад.

Пальцы ласкали ножки хрустальных бокалов, дразнящие губы целовали серебряные вилки. Колени соприкасались под столом. Еда появилась, потом исчезла, но они не могли бы сказать, ели что-то или же официант так и унес полные тарелки.

К тому времени, как подали чашки с ароматным кофе, обоих лихорадило, оба были одержимы неистовым желанием. Дженни откликалась на каждое прикосновение, на каждый пронизывающий взгляд.

— Я умоляю, Тай, — произнесла она хриплым шепотом, опуская трепещущие веки. — Я умоляю, возьми меня, пока я не умерла от страсти к тебе.

— Повтори это, — попросил он изменившимся голосом.

— Пожалуйста. Прошу тебя, прошу тебя, прошу…

Именно эти слова он хотел услышать. Он встал так быстро и решительно, что кресло опрокинулось, поднял Дженни на ноги, взвалил себе на плечо и, обхватив, понес вниз по лестнице, не обращая внимания на ее беспомощный смех. В спальне он поставил ее возле кровати. Когда она увидела огонь, пылающий в его глазах, и твердую, решительную линию рта, смех замер у нее на устах. Покачнувшись, она положила руку ему на грудь, чтобы сохранить равновесие, и ладонью ощутила сжигающий его огонь, опаливший в ту же секунду и ее сердце.

— О Боже, — задыхаясь, шеятала она, — я так дрожу, что…

— Не двигайся, — приказал он. — Дай мне раздеть тебя.

— Ты поцелуешь меня всю, как ты… говорил… раньше?

Ловкие пальцы расстегивали ей платье, а горячие губы прижимались к шее.

— Все твое тело, — хрипло пообещал он. Голова Тая приникла к груди Дженни, язык коснулся ложбинки между грудями.

Дженни повалилась на край кровати, как подстреленная. Лава бурлила у нее внутри, ей казалось, что она сейчас задохнется. Оглушенная страстью, она смотрела вверх на Тая, смутно видела, что у кровати горят свечи, и не могла понять, не могла вспомнить, кто и когда их зажег.

— Я тоже расцелую тебя всего, — пообещала она: справедливость есть справедливость.

Мысль о столь удивительном поступке кружила ей голову, а может, голова кружилась оттого, что Тай трогал ее соски и жарко целовал при этом плечи, спуская с них короткие рукава.

Дженни решила, что с нее довольно этих дразнящих ласк, этой огненной пытки. Хватит до конца дней. Всю неделю они ласкали и разжигали друг друга. Больше она не выдержит ни минуты. Выскользнув из объятий Тая, она сбросила с себя платье, отшвырнула в сторону чертов абрикосовый шелк. «Скорее, скорее», — бормотала она, стягивая с себя белье.

Когда она подняла глаза, ругаясь от злости на то, что крючки корсета не поддавались непослушным пальцам, Тай стоял перед ней совершенно нагой.