— А насчет Томми — я ведь знала, что у него и Рут это ненадолго. Ты теперь, думаю, полноправная преемница.

Произнесено было вскользь, но проницательности Синтия не была лишена, и то, что она не принадлежала к нашей компании, лишь добавляло ее замечанию веса. Я хочу сказать — невольно возникла мысль: Синтия выразила то, что думает каждый, с какого бы расстояния он на все ни смотрел. Как ни верти, мы дружили с Томми не один год, пока не пришло время всех этих парочек. Со стороны я и правда запросто могу выглядеть «полноправной преемницей» Рут. На замечание Синтии я, однако, не отреагировала никак, и она эту тему, которую затронула только мимоходом, развивать не стала.

День или два спустя, когда я выходила из павильона с Ханной, она вдруг подтолкнула меня локтем и кивком показала на группу парней на северном игровом поле.

— Смотри, — сказала она тихо. — Томми. Сидит один-одинёшенек.

Я пожала плечами, словно говоря: «Ну и что?» На том у нас и кончилось, но чуть позже в голову полезли всякие мысли. Что Ханна имела в виду? Что Томми без Рут выглядит каким-то потерянным? И только? Да нет, не похоже — я слишком хорошо знала Ханну. Она так шевельнула локтем и так понизила голос, что было совершенно ясно: она тоже думает обо мне как о «полноправной преемнице» — скорее всего, так думают обо мне многие.

Все это, как я сказала, здорово меня запутало, а ведь до того момента у меня только и было, что план насчет Гарри. Сейчас я на сто процентов уверена, что, если бы не эта история с «полноправной преемницей», Гарри стал бы у меня первым. Я все для этого подготовила, дело было на мази. Я и сейчас думаю, что Гарри — это был хороший выбор на тот момент. Мне кажется, он был бы ласков и тактичен, он понял бы, что мне от него нужно.

Я мельком видела Гарри около двух лет назад в центре реабилитации в Уилтшире. Его привезли после выемки. Я была не в лучшем настроении, потому что мой донор завершил прошлой ночью. Виноватой меня в этом никто не считал — причиной стала небрежно проведенная операция, — и все-таки я чувствовала себя не ахти. Большую часть ночи провела на ногах, дел в таких случаях хватает, и утром была в приемном отделении, собиралась уже уходить, как вдруг появился Гарри. Его ввезли на кресле-каталке — не потому, как я потом выяснила, что он в принципе не мог сам передвигаться, а из-за слабости, — и я более или менее уверена, что он не узнал меня, когда я подошла и поздоровалась. Я думаю, у меня не было причин претендовать на какое-то особое место в его памяти. Кроме той попытки сближения, дела мы друг с другом почти не имели. Для него, если он помнил меня вообще, я, наверно, была дурочкой, которая подкатилась к нему однажды, спросила, как он насчет секса, а потом пошла на попятный. Он тогда, надо сказать, повел себя очень даже по-взрослому: не разозлился на меня, не стал всем говорить, что я динамистка, ничего такого. Так что когда я в тот день увидела, как его везут, возникло чувство благодарности и стало жаль, что не я его помощница. Я огляделась, но того, кто был его помощником, даже не оказалось поблизости. Санитары спешили увезти Гарри в палату, поэтому говорили мы недолго. Я просто поздоровалась, пожелала ему побыстрее набраться сил, он устало улыбнулся. Когда я упомянула о Хейлшеме, он поднял большой палец, но я видела, что он меня не узнал. Если бы мы встретились позже, когда он уже не был таким обессиленным и не так был напичкан медикаментами, он, может быть, постарался бы и припомнил меня.

Но я говорю, собственно, о делах более ранних — о том, как ссора между Томми и Рут нарушила мой план. Вспоминаю сейчас — и мне совестно из-за Гарри. После всех намеков, которые я ему делала целую неделю, вдруг шепчу что-то прямо противоположное. Мне кажется, я думала, что он страшно распален, что мне не так-то просто будет от него отделаться. Помню, всякий раз, как я его видела, я быстро что-то ему говорила и убегала, не дожидаясь ответа. И только гораздо позже, когда я стала об этом думать, мне пришло в голову, что он, может быть, и не хотел со мной ничего. Вполне допускаю, что он был бы только рад, если бы я оставила его в покое, но стоило нам увидеться в коридоре или на территории, я тут же подходила и шепотом принималась объяснять, почему именно сегодня я не могу заняться с ним сексом. Наверно, ему казалось, что я маленько тронулась умом, и не будь он таким тактичным и сдержанным, я моментально сделалась бы посмешищем для всех. Так или иначе, разбиралась я с Гарри недели две — а потом Рут обратилась ко мне с просьбой.

В то лето в Хейлшеме возникла и держалась до осени, пока не стало прохладно, странноватая мода слушать по очереди музыку на траве. С прошлогодних Распродаж у нас начали появляться кассетные плееры, и тем летом их уже было в употреблении по меньшей мере штук шесть. Считалось, что самое оно — это когда несколько человек сидят на открытом месте вокруг одного плеера и передают друг другу наушники. Согласна, довольно глупый способ слушать музыку, но ощущение было и правда приятное. Послушаешь секунд двадцать, снимешь наушники, передашь. И спустя какое-то время, когда раз за разом крутится одна кассета, становится на удивление похоже на то, как если слушаешь все подряд. Мода, как я сказала, появилась только тем летом: выйдешь в большую перемену — и наверняка увидишь несколько компаний на травке вокруг плееров. Опекуны не были в восторге, говорили, что так передаются ушные инфекции, но запрещать не запрещали. Без этих дневных сидений-лежаний с плеерами мне последнее хейлшемское лето и не вспоминается. Кто-нибудь подойдет, спросит: «Что слушаем?» — и если ответ его удовлетворит, сядет в круг и станет ждать очереди. Атмосфера почти всегда была очень дружелюбная, и я не помню, чтобы кому-нибудь отказались дать наушники.

Так я проводила однажды время с несколькими девочками, когда подошла Рут и позвала меня поговорить. Я сразу поняла, что разговор важный, без единого слова оставила подруг, и Рут повела меня в наш спальный домик. В комнате я села на ее кровать у окна — одеяло было нагрето солнцем, — а она на мою у противоположной стены. Летала большая муха, и мы со смехом немножко поиграли в «теннис», гоняя обалдевшее существо туда-сюда ладонями. Наконец муха вылетела в окно, и Рут сказала:

— Я хочу, чтобы мы с Томми опять были вместе. Поможешь мне, Кэти?

Потом она спросила:

— Да что с тобой?

— Ничего. Просто я немножко удивилась — после всего. Конечно, помогу.

— Я никому до тебя не говорила, что хочу помириться с Томми. Даже Ханне. Только тебе могу доверять.

— Что мне сделать?

— Просто поговори с ним. Ты же всегда знала, с какой стороны к нему подойти. Тебя он выслушает и не будет думать, что ты пудришь ему мозги.

Какое-то время мы просто сидели на кроватях, покачивали ногами. В конце концов я сказала:

— Ты правильно ко мне обратилась. Я лучше других это смогу, наверно, — поговорить с Томми и все такое.

— Хочу начать с ним все сначала. Теперь мы, похоже, квиты: оба понатворили глупостей, только чтобы друг друга помучить. Но все уже, хватит. Ну Марта X., ну поганка — слов просто нет! Может, он сделал это, чтобы меня насмешить? Если так, цель достигнута, можешь ему сказать, — в общем, счет у нас опять равный. Хватит, большие уже — все надо забыть и начать с нуля. Ты сможешь его убедить, Кэти, я уверена. Ты самый лучший подход к нему найдешь. А если и сейчас не образумится — значит, нечего с ним вообще иметь дело.

Я пожала плечами.

— Общий язык мы с Томми всегда находили, в этом ты права.

— Да, и он тебя очень уважает. Я знаю, он часто мне об этом говорил. Что у тебя есть характер, что ты всегда как скажешь, так и сделаешь. Он сказал, что в трудном положении скорее хотел бы иметь рядом тебя, чем любого из мальчишек. — Она усмехнулась. — Согласись, это действительно комплимент. Вот и получается, что, кроме тебя, выручать нас некому. Мы с Томми созданы друг для друга, и он тебя послушает. Помоги нам, Кэти, хорошо?