Марк также был удовлетворен проведенным днем. Он подружился с Бонафу, который почему-то хотел сфотографироваться во всех мыслимых ракурсах.

— Он такой же комедиант, как и все остальные, — сказал Марк, — я даже видел, как он пытался загипнотизировать паралитика. Но самое удивительное вот — смотри! — Он вытянул свою левую руку. — Она у меня никогда полностью не распрямлялась — что-то там в суставе, какое-то затвердение связок. Он сразу заметил и предложил выправить. Взял мою руку, тряхнул ее несколько раз и поставил какую-то припарку на локоть. Потом положил обе руки мне на крестец… Крестец и локоть — вроде никакой связи, но я сразу почувствовал во всем теле чудесное тепло. Как будто кровь закипает. Очень приятно.

Марк упаковал свой небольшой чемоданчик и легко поднял его левой рукой.

— Видишь, раньше я так не мог. — Потом он осторожно уложил в черную сумку свои фотопринадлежности. — Переезжаешь к ней?

— Да.

— Надолго собираешься остаться?

— На несколько дней. До конца недели.

— Но теоретически ты еще в отеле? Я имею в виду, если они захотят тебе позвонить.

— «Они» — мне понравилось множественное число. «Ими» могли быть только Берни и Ким.

— Скажи «им», что они могут позвонить мне во время ленча. Я здесь буду питаться, по крайней мере, днем.

— Почему бы тебе не позвонить самому? Это гораздо проще.

— Не хватает смелости, Марк.

— И ты действительно считаешь, что получишь таким образом суперисторию?

— Это весьма обширная тема, — уклончиво ответил я. Ощущение радостной легкости и свободы от какой-либо ответственности не покидало меня с тех пор, как я решил остаться (с тех пор, как она решила за меня).

— Но завтра — последний срок, Серджио. У меня как раз осталось время проявить пленку.

— У них есть моя первая статья. Другая пойдет в следующий номер.

— Значит, это — история в несколько серий?

— Кто знает? Мы заключили кровавый договор.

— Что?

— Мы смешали нашу кровь. Это значит, что теперь ничто не сможет нас разлучит в.

— Ты шутишь?

— Нет. Посмотри.

Я показал ему след от укола, который был виден на кончике моего мизинца, и рассказал, как Тереза взяла булавку, проколола сначала мой, а потом свой палец, затем, бормоча какое-то заклинание, приложила их друг к другу и немного повращала, чтобы кровь смешалась. Похоже, Марку не очень понравилась эта затея, но он постарался не подать вида.

— Попрощайся за меня. Мне уже некогда ее навестить.

Он закинул на плечо свою сумку и взял чемоданчик.

— Чао, Серджио. Ты все-таки остерегайся.

— Остерегаться чего?

Он не ответил и стал спускаться по лестнице. Мы оплатили счет в холле. Я сообщил Лорагэ, что мой друг уезжает, а я нашел комнату в городе. Если на мое имя придут какие-то письма, пусть он оставит их для меня, и если кто-нибудь позвонит, пусть скажет, чтобы перезвонили в любой день во время ленча — Это было в пятницу.

— Я буду в Париже в понедельник рано утром, — сказал я Марку, когда, выйдя из гостиницы, мы пожали друг другу руки.

— Надеюсь, картинки получатся.

— Я тоже надеюсь.

— Какого черта ты здесь?

Это было в среду, в полвторого. Берни рычал в телефонную трубку.

— Ты мне нужен. Слыхал новости? Закрыли «Ля Каж».

— Что такое «Ля Каж»?

— Клуб в Сен-Жермен-де-Прэ. Полиция закрыла его, и знаешь почему? Тайная проституция. Ты был прав. Ты часто бываешь прав — это мне всегда нравилось в тебе.

Я еще не знал, как себя вести.

— Что с тобой? Ты как будто не совсем проснулся. Мне нужна та история про девок, и быстро. Мы должны опубликовать статью, прежде чем они закроют еще какой-нибудь клуб. Сейчас самое время. Вержю (другой фотограф) не знает, что делать. Он ждет тебя. Возьми машину напрокат, приезжай любым способом, только скорее.

Он собирался повесить трубку, но я поймал его как раз вовремя.

— Как вышли картинки у Марка?

— Какие картинки?

— Наша история.

— Получилось не так интересно. Да и девушка не такая уж хорошенькая. Кстати, я сократил твою статью. На первом месте теперь убийца детей. Но я дам тебе первую страницу для девочек. Обещаю. И вообще, какого черта ты делаешь в этой Богом забытой дыре? Может, тебя околдовали или?.. В общем, передаю трубку Ким, она стоит рядом со мной.

— Здравствуй, дорогой! У тебя все в порядке?

В гостинице не было настоящей телефонной будки. Я стоял в углу у двери, и то и дело кто-нибудь проходил мимо меня в уборную и обратно.

— Все хорошо, дорогая. Берни совсем спятил. Он хочет пятьдесят страниц, и когда я обливаюсь кровавым потом, чтобы сделать их, он еще недоволен.

— Почему ты не позвонил мне?

— Дорогая, здесь один телефон на все это захолустье, и размен…..

— Я знаю. Ты скоро вернешься?

— Сегодня вечером. Завтра утром, в крайнем случае.

— Я очень скучаю без тебя.

— Я тоже очень скучаю. — Произнося эти слова, я украдкой оглядывался по сторонам. Казалось, вся мебель в холле готова обрушиться и придавить меня.

— У тебя не очень убедительный тон, — усмехнулась она.

— Погода хорошая? Здесь ужасно. Осень. — Я не знал, что еще сказать.

— Если мне удастся достать машину, я приеду в середине ночи и разбужу тебя.

— Да? — обрадовалась она. — Да!

Оплатив счет и докинув гостиницу, я ощущал такую же бодрость духа, как муха в сетях паука. Одна часть моего «Я» приказывала мне совершать некоторые действия, другая цеплялась за все, что угодно: теплое солнце, осенние паутинки. Или, например, за доктора Казаля, которого я встретил у крепостных стен по пути к дому Терезы.

— Вы еще здесь?

— Я уехал и вернулся.

— А что теперь?

— А теперь опять уезжаю… Если не останусь. Не знаю. Да, не знаю.

Он обвел окрестности одним из своих широких жестов.

— Этот город — ловушка. Возьмите к примеру меня: с тех пор, как я поселился здесь тридцать лет назад, никогда не тороплюсь. Зачем торопиться, если все время видишь одно и то же? — Он взял меня за локоть. — Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Он зашел в подлесок, прыгая с камня на камень.

— Остерегайтесь гадюк! — крикнул я.

Вскоре я увидел на голой округлой вершине холма часть старой стены, поросшую зеленью. Казаль остановился.

— Вот, — сказал он, — здесь когда-то стоял дом знаменитого мага.

Мне это было неинтересно. Я страдал от жары. Солнце напекло мне голову.

— Я должен вернуться в Париж. — В моей фразе прозвучали по меньшей мере три вопросительных знака.

— И что вы ожидаете найти, когда вернетесь?

— Мою жену. Работу. Друзей. Мою жизнь. Привычки. — стал перечислять я, словно перебирая четки. В четках у буддийских монахов сто восемь бусин. А у меня только пять. — Вы были здесь во время немецкой оккупации?

— Да.

— Что это за история со святилищем?

— Каким святилищем?

— В доме Дувов.

— Посмотрите, — показал он рукой. — Отсюда можно видеть часть парка. Вон тон клочок земли.

— Ну да.

— Как видите, это стратегический пункт, дающий превосходный обзор всей долины. Вам известна теория Кригсортера? Не важно. Некий Шеффлинг, немец, доказал, что на протяжении всей истории армии встречаются в одних и тех же местах. Эта долина как раз одно из тех мест, где обычно проходили орды завоевателей. Во всяком случае, в один прекрасный вечер у дома Дувов остановились три грузовика. Они доставили команду саперов, которые начали выгружать разное снаряжение, динамит, и на следующий день из Дакса прибыл бульдозер. Тем временем капитан вручил Дуву приказ покинуть это место. Немцы собирались укрепить дом, в парке поставить зенитные пулеметы, построить склады боеприпасов, вырыть бункеры.

— Вы знали старого Дува?

— Немного. Он был высокий, довольно суровый на вид, говорил очень мало.

— Он тоже был колдун?

— Сам я не видел, но, говорят, по ночам там совершались какие-то странные обряды. Дув и его двоюродный брат Бонафу, в то время совсем молодой, возродили старинный колдовской ритуал, восходящий к средневековью, — они посвятили это место.