— Несите их назад, — крикнул полицейский. — На подходе еще одна скорая из Файета!

Первые носилки стали погружать в «скорую», стоящую не далее десяти футов от Джона; вторые, накрытые окровавленной простыней, лежали прямо напротив окна его машины. Ветер завернул угол простыни, и вдруг из-под нее, как бы пытаясь подхватить улетающий покров, выпала белая рука. Джон ясно увидел обручальное кольцо с бриллиантом в форме сердечка. Он услышал, как один из санитаров произнес: «Боже мой!», и снова прикрыл руку.

— Сносите их всех вниз! — крикнул полицейский.

— Пожалуйста, — произнес Джон и схватил полицейского за рукав, — скажите мне, что случилось?

— Они все мертвы, мистер. Все до единого, — он ударил ладонью по капоту «Олдса» и закричал: — А теперь убирай отсюда эту кучу металлолома!

Джон нажал на акселератор. Пока он разворачивался, чтобы ехать домой, подъехала еще одна скорая.

Угли в железной печке, стоявшей в передней парикмахерской Куртиса Рила, пылали как свежепролитая кровь. Вокруг печки располагались стулья, на которых сидели в клубах дыма пятеро мужчин. Здесь было только одно парикмахерское кресло: монстр с красными виниловыми подлокотниками. Оно могло наклоняться назад для облегчения процесса стрижки, и Джон Крикмор часто подшучивал над Рилом, говоря, что тот может стричь волосы, дергать зубы и чистить ботинки клиенту в одно и то же время. Часы с корпусом орехового дерева, утащенные из заброшенной железнодорожной станции, лениво помахивали латунным маятником. На белом кафельном полу вокруг упомянутого единственного кресла валялись обрезки прямых коричневых волос Линка Паттерсона. Сквозь витрину парикмахерской в помещение проникал свет ясного, но очень холодного дня. Издалека, словно писк августовского москита, слышался звук работающей на лесопилке пилы.

— Мне становится не по себе, когда начинаю думать об этом, — нарушил тишину Линк Паттерсон. Он затянулся пару раз сигаретой, а потом бросил окурок в банку из-под персиков, стоявшую на полу рядом с ним. Его гладкие, коротко подстриженные волосы блестели от бриолина. Он был стройным, хорошо сложенным мужчиной с жестко очерченным лбом, темными внимательными глазами и узким костлявым подбородком.

— Этот парень стал двинутым давным-давно. А ведь я видел его по два раза в неделю и ни разу ни о чем таком не заподозрил! Будет тут не по себе!

— Да, — ковыряя в зубах щепкой отозвался Хайрам Келлер. Он состоял сплошь из жесткого мяса и костей, которые выпирали как сучки при каждом его движении. Его лицо украшали серые с проседью усы. Протянув руки, он грел их печным жаром. — Один Бог знает, что произошло в том доме прошлой ночью. Эта симпатичная маленькая девочка…

— Безумный, как пьяный индеец.

Тяжелый зад Ральфа Лейтона, зашевелившись, вызвал постанывания стула. Наклонившись вперед, Ральф стряхнул пепел в предназначенную для этого чашку. Лейтон был крупным мужчиной, не сознающим свои габариты. Из тех, кто может сбить вас с ног, если случайно столкнется на тротуаре. Двадцать лет назад он играл в американский футбол за команду Файетского округа и слыл в родном городе героем, пока однажды в куче-мале из шести человек его нога не сломалась, как ивовый прутик. Для него начались горькие годы возделывания земли и размышлений по поводу того, чей же вес приняла его нога, лишив будущего в футболе. Его угловатое лицо, под стать размерам, казалось вытесанным из камня. Его серые глаза без любопытства глядели на сидящего с противоположной от печки стороны Джона Крикмора, ожидая его реакцию на последнюю фразу.

— Я думаю, что на похоронах гробы не откроют.

— А я стриг этого человека, должно быть, тысячу раз, — Пил вынул изо рта черную трубку и в раздумье покачал головой. — И Вилла тоже стриг. Не сказал бы, что Букер был особенно приветлив. Я обычно стриг его летом и подравнивал зимой. Кто-нибудь слышал, когда будут похороны?

— Говорят, что завтра утром, — ответил Линк. — Я думаю, что они хотят побыстрее покончить с этим.

— Крикмор, — тихо произнес Лейтон, — что-то ты сегодня молчалив.

Джон пожал плечами и, затянувшись сигаретой, зажатой между пальцами, выпустил дым в сторону спрашивающего.

— Но ты же часто рыбачил вместе с Букером, не так ли? Выходит, что ты должен знать его лучше нас. Что заставило его сделать это?

— Откуда я знаю? — тон голоса Джона выдавал его напряжение. — Я просто рыбачил с ним, а не был его сиделкой.

Ральф оглядел сидящих, а затем поднял брови.

— Джон, ты был его другом, так? Следовательно, ты должен был знать, что он ненормальный задолго до вчерашнего дня…

Лицо Крикмора покраснело от гнева.

— Ты пытаешься меня обвинить в случившемся, Лейтон? Ты лучше следи за тем, что говоришь!

— Он не хотел тебя обидеть, Джон, — вмешался Линк, успокаивающе помахивая рукой. — Слезь с этой лошади, пока она не сбросила тебя. Черт возьми, мы все сегодня на нервах.

— У Дейва Букера была мигрень. Это все, что я знаю, — продолжал настаивать Джон, а затем умолк.

Куртис Пил раскурил свою трубку и прислушался к далекому пению пилы. На его памяти это было самое ужасное происшествие в Готорне. Пил имел в городе особое положение: обо всех происшествиях он обладал информацией даже большей, чем шериф Бромли или преподобный Хортон.

— Хэнка Вайтерспуна забрали в госпиталь в Файет, — сообщил он. — У бедного старика мотор почти отказал. Мей Макси рассказала мне, что Вайтерспун услышал выстрелы и решил посмотреть, что случилось. Войдя в дом, он обнаружил голого Букера, сидящего на софе. Похоже, тот упер оба ствола себе под подбородок и пальцем ноги нажал курки. Потому Хэнк не смог сразу определить, кого это он нашел. — Прежде, чем еще раз затянуться, он выпустил из уголка рта струйку голубого дыма. — Я думаю, остальных нашли полицейские. Мне нравилась Джули-Энн. У нее всегда находилось доброе слово. А их дети, такие прелестные, как цветок в петлице выходного костюма. Боже всемогущий, какое несчастье…

— Полицейские все еще в их доме, — сказал Лейтон, рискнув бросить быстрый взгляд на Джона. Он не любил этого сукиного сына, женатого на женщине, которая больше индианка, чем белая. Он, как и все, сидящие вокруг печки, слышал рассказы о ней. Она не часто бывает в городе, но когда появляется, то держит себя так, будто ей принадлежит вся улица, и Лейтон считал, что такой женщине как она так себя вести не подобает. По его мнению, ей следовало на коленях ползти в церковь и молиться за свою душу. А этот ее темнокожий щенок ничуть не лучше ее. Лейтон считал, что его двенадцатилетнему сыну следует выбить всю чертовщину из этого маленького недоноска. — Подчищают, что осталось, я думаю. Чему они удивляются, так это тому, куда подевался мальчик.

— Мей Макси рассказала мне, что вся его кровать была залита кровью, вся-вся. Но возможно, что он убежал и спрятался в лесу.

Джон тихонько хмыкнул. Мей Макси была готорнской телефонисткой и даже спала с телефонной трубкой у уха.

— Слава Богу, все это закончилось, — вслух произнес он.

— Нет, — глаза Хайрама блеснули, — еще не закончилось. — Он взглянул на каждого сидящего и остановил свой взгляд на Джоне. — Был ли Дейв Букер ненормальным, не был ли, а если был, то насколько: все это не имеет значения. То, что он сделал, — чистое зло, которое, будучи выпущенным на свободу, сразу пускает корни, как чертова лоза кадзу. Конечно, были в Готорне бедствия и до этого, но… Попомните мои слова, это еще не закончилось.

Открылась входная дверь, заставив звякнуть маленький колокольчик, висящий на притолоке, и в помещение вошел Ли Сейер, одетый в коричнево-зеленый жилет, на котором, словно знаки доблести, виднелись кровавые пятна. Он быстро закрыл дверь препятствуя проникновению холода, и подошел к печке обогреться.

— Холодно, как у ведьмы за пазухой.

Он снял коричневую кожаную кепку и повесил ее на крючок. Встав рядом с Джоном, он начал мять руки по мере того, как они оттаивали.