В 14.00 23 марта «Минога» отошла от пирса для первого практического плавания после зимнего отстоя. Уже в этот момент случилось небольшое происшествие. Лейтенант Гарсоев не рассчитал выбега лодки при движении задним ходом, и «Минога» ударилась кормой о борт стоявшей у пирса угольной баржи. При этом раскололся укрепленныый на ахтерштевне золоченый двуглавый орел. Обе его головы утонули. Происшествие произвело самое тягостное впечатление на команду. Были предложения вернуться в Либаву, но Гарсоев прекратил эти разговоры.
Лодка при столкновении, однако, не пострадала и продолжала свой путь в сопровождении портового буксира. Около 16.00 оба судна подошли к Либавскому маяку, и Гарсоев приказал боцману Гордееву передать на буксир флажным семафором сообщение о намерении погрузиться и далее следовать под водой заранее согласованным курсом. Выполнив приказ, Гордеев свернул сигнальные флажки и сунул их, как ему казалось, под решетчатый настил мостика, а на самом деле — под тарелку клапана вентиляционной шахты.
Перед погружением никто не обратил внимания на ненормально закрытый клапан, и сразу же после ухода под воду в лодку стала поступать вода. В результате она получила отрицательную плавучесть и затонула на глубине 30 метров. С продуванием цистерн главного балласта командир опоздал. Поэтому он приказал отдать аварийный буй и попытаться заглушить трубу вентиляции, так как закрыть клапан из-за злополучных флажков не представлялось возможным.
Всплывший на поверхность буй заметили на буксире. Моряки с буксира подошли на шлюпке к бую и после достаточно длительного изучения (команда буксира не была знакома с подобными устройствами и перед выходом в море соответствующих инструкций не получила) обнаружили внутри него телефон. Выяснив по телефону, что «Минога» терпит бедствие, буксир полным ходом направился в Либаву, подавая при этом тревожные гудки.
Время было вечернее, и поэтому выход в море спасателей из Либавы удалось организовать лишь после 19 часов.
Положение в отсеках затонувшей лодки между тем ухудшалось с каждой минутой. Поступление воды внутрь корпуса удалось замедлить, но не прекратить полностью. Воздух в отсеках постепенно становился не пригодным для дыхания. Поступающая вода подходила к аккумуляторам, что грозило выделением хлора и полным отравлением атмосферы.
В этой обстановке Гарсоев принял единственно правильное решение: он приказал продуть кормовую дифферентную цистерну. Корма лодки оторвалась от грунта и всплыла на поверхность, а находившаяся в корпусе вода потоком перелилась в носовые отсеки и толстым слоем мгновенно залила аккумуляторную батарею, что существенно уменьшило выделение хлора.
Подошедшие к месту катастрофы спасательные суда, подъемный кран, килектор, буксиры, водолазные боты очень скоро обнаружили кормовую оконечность погибшей лодки, на флагштоке которой развевался Андреевский флаг (лодки в те годы уходили под воду, не спуская флага). Под нее подвели стропы и приподняли, пока из воды не показался кормовой входной люк.
Дальнейшая эвакуация из лодки людей, большинство из которых уже не могли двигаться самостоятельно, была делом техники. Всех спасенных немедленно отправили в госпиталь, однако среди них не обнаружили виновника аварии — Гордеева.
Последнего удалось найти в прочной рубке по стуку, которым он давал знать о себе. Лодку подняли еще выше. Наконец из воды показался рубочный люк, и Гордеев вышел из рубки живым и невредимым, просидев там около 12 часов. Оказалось, что объем воздуха в прочной рубке вполне достаточен для дыхания одного человека в течение длительного времени.
Успешному спасению экипажа и последующему подъему «Миноги» на поверхность способствовала отличная погода. Окажись судьба менее благосклонной к подводникам, ошибка Гордеева могла бы иметь трагические последствия. «Миноге» повезло, а как сложится ситуация на АГ-15, было еще не известно.
Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2-го ранга Забелина: «В 21 час 45 минут пришли с моря ПЛ АГ-12 под брейд-вымпелом начальника дивизии подводных лодок и эскадренный миноносец „Боевой“. По утверждению водолазов, с носа на стук все время отвечали, с кормы же около 18 часов 30 минут больше ответа не давали. В 23 часа 04 минут лодка начала очень сильно травить воздух носом. Скоро появился на поверхности первый из выбросившихся из лодки людей. Вслед за ним выбросилось из лодки еще 4 человека, последний из них появился в 23 часа 10 минут. Через полторы минуты, когда воздух травился значительно слабее, выбросился старший офицер лодки лейтенант Матыевич-Мациевич. Выбросившихся подхватывали на шлюпки стоявшие у места аварии, держась под веслами, и отправляли в лазарет на „Оланд“. После старшего офицера лодки больше никого не появлялось и, когда воздух стал травиться совсем слабо и исчезла надежда на то, что остальные пять человек могут спастись, вновь приступили к работам, надеясь спасти людей, оставшихся в кормовом отделении».
Только тогда после опроса спасшихся, и в первую очередь после доклада старшего офицера, стало возможным выяснить картину происходившего внутри подводной лодки.
В первую минуту катастрофы лейтенант Матыевич-Мациевич собрал большую часть команды в носовом отсеке, успев задраить за собой переборку. Первоначальным планом лейтенанта Матыевича-Мациевича было отсидеться в отсеке до прихода спасателей. Однако обстановка сложилась иначе. Силой давления воды на переборку средняя цистерна сдвинулась с места, а сама переборка выпучилась и дала небольшую течь. Свет у подводников был только от 2-вольтовой лампочки батарейки компаса Сперри, да и то было очевидно, что надолго ее не хватит. Видя, что вода все больше и больше прибывает (это значило, что трещина увеличивается), решил создать противодавление воздухом. Эта грамотная мера значительно уменьшила поступление воды в отсек, но не могла его задержать окончательно, так как герметичность переборки была уже нарушена и воздух выходил наверх. Стук по корпусу спустившеюся водолаза вселил в людей уверенность, что не все еще потеряно. Однако потом, когда стуки прекратились (водолазы в это время занимались заведением буксирных концов для транспортировки АГ-15), среди матросов началось уныние. Чтобы поддержать дух, Матыевич-Мациевич велел заводить граммофон и петь хором русские народные песни.
Между тем уровень воды постепенно повышался. Вскоре вода затопила обеденный стол. Совершенно мокрые, моряки дрожали от холода, силы их быстро убывали, запас воздуха уменьшался, а вместе с ним убывала и надежда на спасение.
Все взоры были обращены к одному человеку — лейтенанту Матыевичу-Мациевичу. От него ждали некого спасительного решения, и лейтенант старался что-нибудь придумать.
Вначале старший офицер предложил желающим выбрасываться из торпедного аппарата, но, так как это было очень рискованно (в ту пору выход из лодки через торпедную аппаратуру еще не отрабатывался), таковых не оказалось. Тогда Мациевич решил послать письмо. Сначала его хотели написать на киоте корабельной иконы, как единственно оставшейся деревянной части, но потом отказались от этого, так как подумали, что выкинутый наверх образ сочтут за чудо.
— Пока будут спорить, людьми сделана запись на иконе или Божьим промыслом, до нас может дело не дойти! — здраво рассудил Матыевич-Мациевич. — Надо искать другой вариант!
После недолгих споров записку написали на бумаге и выпустили торпеду, но она вышла из торпедного аппарата и тут же упала на грунт. Пришлось писать вторую записку и выпускать вторую торпеду. Ее отстрел прошел более успешно. Как мы уже знаем, эта торпеда была замечена с плавбазы, и записка попала в руки спасателей.
Тем временем более слабые не выдерживали и, теряя сознание, тонули в ледяной воде, уровень которой доходил до груди. Паники не было. Люди держались до конца и, погибая, прощались с остальными.
Из документа расследования обстоятельств трагедии АГ-15: «Вскоре живых остались 5 человек. Сколько было времени, они не знали, но чувствовали, что поздно. Вода прибыла настолько, что можно было ходить только с приподнятой головой. Мертвецы плавали тут же. Видя, что воздуха осталось только две группы, старший офицер заявил, что в лодке оставаться больше нельзя, и предложил выбрасываться через люк. Это было единственное, что осталось попытаться сделать. Тогда все надели капковые бушлаты и по очереди подходили к люку. Старший офицер, дав воздух в лодку, сравнял давление со столбом воды, и люк был открыт. Вода хлынула в него и затопила отсек, потухла последняя лампочка. От поступающего из баллона сжатого воздуха образовалась у комингса воздушная пробка. Все стояли у люка с приподнятыми ртами и поочередно, держась за трап, влезали в узкую горловину люка и выбрасывались со страшной силой наверх. Старший офицер Мациевич, стоя у трапа, в абсолютной темноте прощупывал каждого влезающего в люк. Не успел он еще пропустить 4-го, как услышал слабый стон, и, когда нужно было пропускать 5-го, то, обведя руками вокруг, он его не нашел. Тогда он понял, кто стонал, будучи отброшенным от люка сильной струей. Тогда он сам полез в люк и с молниеносной быстротой был выброшен на поверхность моря. Эти 84 фута он пролетел так быстро, что впечатления от этого не могло быть никакого. Все 5 человек, полежав несколько часов в лазарете для отдыха, чувствовали себя вполне здоровыми».
