Суббота, 27 июля 2002 года

По дороге в тюрьму, которая находилась в Алькале под Севильей, Фалькон позвонил ее директору, которого хорошо знал, и объяснил ситуацию. Директор был дома, но сказал, что позвонит кому надо. Фалькон с Алисией Агуадо могут повидать заключенного сразу же, как приедут. Единственное условие — обязательное присутствие тюремного психолога и санитара на тот случай, если Себастьяну Ортеге потребуется укол успокоительного.

Тюрьма на выжженном участке земли по дороге в Антекерру была похожа на мираж в потоках горячего воздуха, восходящих от земли. Они миновали ворота в ограде с колючей проволокой наверху, подъехали к стенам тюрьмы и там остановились.

После немилосердной уличной жары проверка сотрудниками службы безопасности в холодных казенных коридорах показалась облегчением. В той части, где держали заключенных, гораздо сильнее ощущался жуткий запах людей, сидящих в камерах. В воздухе будто пульсировала тоска живых существ, стремящихся спрессовать время, выдыхающих крепкий коктейль концентрированного отчаяния. Фалькона и Алисию отвели в комнату, где единственное окно под потолком было зарешечено снаружи. В комнате стоял стол и четыре стула. Они расселись. Через десять минут вошел и представился дежурный тюремный психолог.

Психолог знал Себастьяна Ортегу и считал его неопасным. Он сказал, что заключенный не все время молчит, просто говорит редко и разве что самое необходимое. Санитар должен был вот-вот прийти, тогда они будут готовы к любым последствиям, включая насилие, хотя психолог не думает, что до этого дойдет.

Двое охранников привели Себастьяна Ортегу и усадили за стол. До этой встречи Фалькон не видел фотографий Себастьяна и не ожидал, что он так красив. В нем не было ничего от отца. Стройный, метр восемьдесят пять, светлые волосы, глаза табачного цвета. Он двигался плавно и грациозно и сел, положив руки с длинными пальцами перед собой на стол. Тюремный психолог представил присутствующих. Себастьян Ортега ни на секунду не отводил глаз от Алисии Агуадо, и когда психолог умолк, он слегка подался вперед.

— Простите, — обратился он к ней высоким, почти девичьим голосом. — Вы слепы?

— Да, — ответила она.

— Против такой болезни я бы не возражал, — сказал он.

— Почему?

— Мы слишком доверяем своим глазам, — ответил он, — а потом нас поджидают чудовищные разочарования.

Тюремный психолог объяснил, что Фалькон приехал сообщить кое-какие новости. Ортега не ответил, но кивнул и откинулся на спинку стула, не убирая со стола постоянно двигающихся рук: пальцами одной руки Себастьян нервно поглаживал пальцы другой.

— Себастьян, мне очень жаль, но твой отец умер сегодня в три часа утра, — сказал Фалькон. — Покончил с собой.

Реакции не было. Прошло больше минуты, красивое лицо оставалось неподвижным.

— Ты слышал, что сказал инспектор? — задал вопрос тюремный психолог.

Короткий кивок, у Себастьяна чуть дрогнули веки. Сотрудники тюремного ведомства переглянулись.

— У тебя есть вопросы к инспектору? — спросил психолог.

Себастьян вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Он написал тебе письмо, — сказал Фалькон, выкладывая конверт на стол.

Рука Себастьяна, прекратив неосознанные движения, метнулась, чтобы сбросить письмо на пол. Когда оно скользнуло на плитки пола, тело Себастьяна напряглось, на руках вздулись вены. Он схватился за край стола, как будто пытался не упасть навзничь. Мышцы закаменели, лицо исказилось, как от страшной боли: глаза зажмурены, зубы оскалены. Он отбросил стул и упал на колени. Алисия Агуадо протянула к нему руки, ощупывая воздух перед собой. Тело Себастьяна содрогнулось, он упал на пол.

Только теперь мужчины в комнате опомнились. Отодвинули стол и стулья, встали вокруг Себастьяна: он лежал в позе эмбриона, обхватив себя руками, голова запрокинута. Юноша давился беззвучными рыданиями, как будто в его груди застряли осколки стекла. Санитар присел, открыл сумку и достал шприц. Охранники стояли рядом. Алисия на ощупь обошла вокруг стола и нашла бьющееся на полу тело Себастьяна.

— Осторожно, не трогайте его, — предупредил один из охранников.

Но она дотронулась до затылка Себастьяна, гладила его, шепотом звала по имени. Конвульсии стихли. Он чуть расслабился. До сих пор он рыдал без слез, но теперь слезы хлынули из глаз. Он пытался закрыть лицо руками, но казалось, у него на это не хватало сил. Охранники отошли, теперь они были не озабочены, а слегка смущены. Санитар убрал шприц в сумку. Психолог оценил ситуацию и решил не мешать.

Через десять минут сотрясающих тело рыданий Себастьян перекатился на колени и уткнулся лицом в руки, безвольно лежащие на полу. Его спина вздрагивала. Психолог решил, что его нужно отвести в камеру и все же дать успокоительное. Охранники пытались поднять Себастьяна, но казалось, ноги его не держали. В таком состоянии с ним ничего нельзя было поделать, они положили его на пол и пошли за каталкой. Фалькон поднял письмо и протянул психологу. Охранник вернулся с каталкой из тюремного госпиталя, и юношу увезли.

Психолог решил, что письмо стоит прочесть, вдруг его содержание еще больше расстроит Себастьяна. Фалькон увидел, что на странице всего несколько слов.

Дорогой Себастьян, Я сожалею сильнее, чем смогу когда-либо выразить. Пожалуйста, прости меня.

Твой любящий отец,

Пабло.

Фалькон с Алисией покинули блеклый тюремный пейзаж, чтобы вернуться в сокрушительную городскую жару. Алисия Агуадо отвернулась к окну, безжизненная местность мелькала перед ее невидящими глазами. Фалькона мучили вопросы, но он их не задавал. После такого проявления эмоций все казалось банальным.

— Вот уже много лет, — заговорила Алисия, — я поражаюсь ужасающей силе разума. Будто отдельное существо живет у нас в голове и, если мы позволим, может полностью уничтожить личность, мы никогда уже не станем прежними… И все же, оно — это мы и есть, это часть нас самих. Мы даже не представляем, что носим на плечах.

Фалькон ничего не сказал, да ей и не нужен был ответ.

— Сейчас мы наблюдали нечто подобное, — сказала она, махнув рукой в сторону тюрьмы, — но представить себе не можем, что произошло в голове этого человека. Что было у них с отцом. Казалось, известие о смерти отца попало ему в самое сердце, вспороло его и выпустило все эти невероятно мощные, безудержные, противоречивые эмоции. Возможно, он почти не жил, просто автоматически существовал. Он заточил себя в тюрьму, в одиночную камеру. Общение с людьми сведено почти к нулю. Себастьян, казалось бы, сознательно прекратил жить по-человечески, но разум все равно продолжал жить своей жизнью.

— Почему ты считаешь, что он был рад там оказаться, как говорил твой друг?

— Полагаю, он в какой-то момент испугался того, что может сделать его неконтролируемый разум.

— Думаешь, ты сможешь с ним поговорить?

— Я была рядом в кризисный для Себастьяна момент: он узнал, что его отец покончил с собой. Думаю, между нами возникла некая связь. Если тюремное начальство разрешит, уверена, я смогу ему помочь.

— Я хорошо знаком с директором тюрьмы, — сказал Фалькон. — Скажу ему, что твоя работа может оказаться ценной для расследования смерти Веги.

— А ты считаешь, что смерть Пабло и Веги как-то связаны? — спросила она.

— Да, но пока не уверен, как именно.

Фалькон завез домой Алисию Агуадо и снова попытался соединиться с Игнасио Ортегой, но его мобильный был все еще выключен. Позвонила Консуэло и спросила, не хочет ли он вместе с ней пообедать в таверне «Каса Рикардо», на полпути от ее ресторана до дома Фалькона. Он решил поставить машину в гараж и пройтись, остановился на аллее апельсиновых деревьев и пошел открывать ворота. Стоило достать ключи, как с другой стороны улицы его окликнула какая-то женщина. Мэдди Крагмэн только что вышла из магазинчика, торгующего расписанной вручную плиткой. Она перешла дорогу. Маделайн выглядела удивленной, но Фалькон не поверил, что встреча случайна.