– Но почему ты упорно называешь меня Фиа? – спросила она. – Я же сказала тебе, что я не та леди, за которую ты меня принимаешь.

– Есть только один способ выяснить это, не так ли? – Томас поднял руку к маске. Улыбка на ее лице застыла. Она учащенно задышала.

– Ты не снимешь с меня маску, – прошептала она.

– Почему нет?

– Потому что ты пришел на маскарад, а значит, молчаливо согласился принять его правила. А самое главное правило – не открывать лица тех, кто этого не хочет. – Томас погладил перья, которые украшали края маски. Она продолжила: – И потом я попросила тебя не делать этого.

– Ты так уверена во мне?

– Я знаю таких, как ты.

– Каких?

– Ты джентльмен.

Томас рассмеялся на это. Пожалуй, эта женщина действительно не Фиа. Однажды, еще в замке Уонтон-Блаш, Фиа Меррик была свидетелем того, как он совсем не по-джентльменски предал дружбу ее брата. Помня тот случай, Фиа, конечно, никогда не приняла бы его за джентльмена. И вела она себя совсем не как Фиа, как бы ни возмущался он ее поведением. Фиа двигалась и говорила как настоящая леди, с подлинным изяществом, а эта женщина больше похожа на цыганку. И смеется она так охотно и так громко. И глаза ее, похоже, того же цвета, что у Фиа, но все-таки маска мешает рассмотреть их более ясно. Они искрятся и сверкают подлинным весельем, а глаза Фиа, хоть и такие же синие и глубокие, смеются редко.

Незнакомка протянула руку и погладила его по щеке кончиками пальцев. Горячее желание, с которым невозможно было совладать, мгновенно проснулось в нем. Томасу это не понравилось, но незнакомка успела понять, что с ним произошло.

– Слабый сердцем не добьется леди, мосье пират. Почему ты останавливаешься, когда мы почти достигли понимания? – Голос звучал немного натянуто, но за ним слышалось другое чувство. Гнев Томаса мгновенно улегся, и он подумал о возможностях, которые предоставляет ситуация. Он посмотрел на незнакомку, пытаясь определить, кто все-таки скрывается под маской. Фиа? А если нет? Что тогда нужно от него незнакомке?

– О каком понимании ты говоришь?

– Ну, – незнакомка кокетливо склонила голову, – о понимании, которое возникает между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине. Ты же знаешь, как утолить свое желание, так поделись своим знанием со мной. – Голос ее звучал сейчас как-то горько, но она не пыталась этого скрыть.

– А чего желаешь ты?

– Господи, неужели мужчинам это интересно?

– Если ты думаешь, что отношения между мужчиной и женщиной обязательно заканчиваются тем, что мужчина доставляет себе наслаждение, зачем ты ищешь понимания между нами?

Лицо незнакомки сделалось серьезным. Томас понял, что она не ожидала такого вопроса. И это ей не понравилось.

– Фу, сэр, – она с неудовольствием отвернулась от него, – вы самое простое удовольствие превращаете в скучную работу.

– Что-то подсказывает мне, мадам, что простые удовольствия вам не знакомы.

Она опять повернулась к нему, на лице ее снова сияла улыбка. Кажется, ее настроения такие же подвижные, как ртуть, как игра света и тени на ее платье.

– Быть может, сэр, вы и правы. Удовольствие, ради которого надо потрудиться, ценится выше.

– Вы говорите туманно, мадам. Прошу вас, объяснитесь.

– Хорошо, постараюсь, – промурлыкала она, упершись руками в бока. – Меня часто обвиняли... – Неожиданный порыв ветра зашуршал юбками и приподнял локоны на парике. – Но если вы хотите начистоту, я скажу вам, что имела в виду. Я имела в виду игру случая, карточную игру. – Она указала в сторону одиноко стоящей пустой скамьи неподалеку от них.

С невольной осторожностью Томас посмотрел в ту сторону. Черт побери, все-таки она – Фиа. Ни одна другая женщина не смогла бы так подействовать на него.

– А ставки?

Она приложила палец к губам, призывая к молчанию, однако Томаса было не так-то просто одурачить. Он не сомневался, что для себя она уже давно решила вопрос о ставках, а здесь перед ним разыграла спектакль, который придумала заранее, предвидя все, что произойдет. Томасу очень не понравилось, что его так легко обвели вокруг пальца, использовали как простую марионетку.

– Что ж, – проговорила она, не пытаясь скрыть вдохновения, неожиданно охватившего ее, – поскольку вы уверены, что я дама из общества, которую вы знаете, если вы выиграете, я позволю вам снять с меня маску.

– А если выиграете вы?

– Тогда... тогда я получаю право поцеловать вас.

– По-моему, ставки неравные, – хищно произнес Томас. – Разве я могу проиграть?

В ответ она улыбнулась, но ее улыбка была такой же хищной, как и его голос.

– Не очень-то вы любезны, я надеялась на большее. Ее слова укололи Томаса, но он не сомневался, что именно такова была ее цель.

– Вы не считаете особой наградой разрешение поцеловать себя? Вы цените себя так дешево?

– Ах, – она игриво погрозила пальчиком, – как похоже на мужчину – слышать то, что он хочет услышать, а не то, что говорят. Я сказала: я поцелую вас, а не наоборот. А вы должны будете оставаться совершенно неподвижным. Что вы скажете?

Томас принял серьезный вид. По крайней мере, она выбрала игру, в которой не относилась предвзято к сдающему. Он никогда бы не стал играть с ней в фараона. Дочь Карра была воспитана за игорным столом, и Фиа, если эта леди и в самом деле Фиа, конечно, имела массу преимуществ.

– Что ж, миледи, начнем!

– Ваш первый ход, мосье пират, – проговорила одетая в черное незнакомка.

Толпа, собравшаяся вокруг них, загудела. У нее получилось! Она добилась своего: все вокруг знали, на что они играют. Среди зрителей был Джонстон. Он поспешил за незнакомкой, которая пообещала поцеловать Томаса в случае своего проигрыша и разрешить снять с себя маску в случае его выигрыша.

Томас посмотрел на карты. У нее – король червей, у него – король бубен. Он не отрывал взгляда от карт. Сейчас он вел, имея на руках пикового туза, зная, что если у нее нет пик, ей придется ходить с козыря или она проиграет. У нее оказалась козырная восьмерка бубен.

– Это мое, – сказала она, собирая карты. И сразу пошла с валета бубен, еще одного козыря.

Томас задумался. В ответ на валета он пошел козырной дамой и разыграл восьмерку пик. Пик у нее не было, и это означало, что она должна пойти козырем или проиграть. Если у нее больше нет козырей, то у него они есть – девятка бубен. Вряд ли у Фиа есть десятка бубен и еще какой-нибудь козырь. Она пошла тройкой бубен. Взяла взятку, и счет сравнялся.

– Момент истины настал, – прошептала она.

– Нет, миледи. Это настал момент, когда вам придется открыть свое лицо, достаточно спектаклей.

Она положила десятку бубен. Их взгляды скрестились. Глаза ее сверкали.

– Я выиграла!

– Только эту партию, миледи, – уступил Томас. Он встал. – Я с нетерпением жду, когда вы получите свой выигрыш.

Она тоже поднялась.

– Ну что ж, вам не придется долго ждать, я заберу его сейчас же.

Он холодно посмотрел на нее.

– А это будет публичное представление или вы предпочтете уединиться?

– Разве вам решать? Я что-то не припомню, чтобы мы обсуждали, когда и где проигравший вознаградит победителя, – произнесла она с вызовом. Широко разведя руки, она повернулась к публике. – А что скажете вы, джентльмены?

– Она обошла тебя, сынок, – послышался голос какого-то денди, наряженного турком. Другие, включая Джонстона, поддержали его.

– А я что-то не припоминаю, что согласился призвать публику в свидетели при получении выигрыша. – Томас вынужденно улыбнулся.

– Вы – нет, – подтвердила она, опуская руки, – но я должна призвать на помощь ваше чувство справедливости и честности. Вы честны?

– Вы сомневаетесь в этом? – вырвалось у него.

– Я? Я знаю вас, сэр, не лучше, чем вы меня. – Голос ее стал неожиданно холоден. – По крайней мере, у меня преимущество в том, что я понимаю, чего не знаю, но это, – неожиданно ее голос снова потеплел и словно начал поддразнивать его, – не относится к делу. Я полагаю, что вы справедливый человек, и прошу только одного: если бы вы выиграли, вы бы согласились снять с меня маску не сразу, а потом, несколько позднее? – Она опять загнала его в угол.