— Он тебе подходит, — сказала она. — Ты сам напоминаешь орла. Свободного и неукрощенного. — Она провела пальцем по семи острым концам, окружавшим орла. — Что они означают?

— Это знак индейцев, — грубо ответил он. — Тебе в самом деле интересно? — Ему вдруг захотелось обидеть ее.

— Да.

Его охватили сомнения, но было видно, что она говорит совершенно серьезно. Уэйд пожал плечами.

— Четыре острия означают север, юг, восток и запад. Два для неба и земли.

— А седьмое?

— Это для самого человека. Юты верят, что человек и земля едины. Они почитают небо и землю, растения и животных. Убивают только если это необходимо для выживания, но и тогда бормочат извинения животному или растению.

Она молчала. Ей хотелось сказать ему, что она поедет с ним, но не смогла. Ей хотелось сказать ему, что она понимает, но и это она не смогла. Она не понимала. И, наверное, уже никогда не поймет.

— Я хочу понять, — произнесла Мэри Джо.

— Ты не сумеешь, — возразил он. — Мне не следовало даже просить тебя поехать. Ты не можешь понять, что у них отняли. Их землю, их охотничьи угодья, их бизонов, их достоинство. А у них действительно есть достоинство и честь, даже в большей степени, чем у белых. Юты стараются изо всех сил ужиться с белыми, без конца уступают им новые земли, а правительство все равно давит на них. И продолжает давить и отбирать, а люди, вроде тех трех старателей, продолжают спокойно убивать, зная, что правительство и пальцем не пошевелит. Индейцы для них это те же животные, которых можно истребить, вырезать, как бизонов. — Он замолчал, потом тихо добавил: — Как моего сына.

Она отступила, словно ее обожгли его слова, но прежде чем успела что-то сказать, они оба услышали лай Джейка, возвестивший о возвращении Джеффа и работников.

Мэри Джо посмотрела на блузку, словно для того, чтобы удостовериться, на месте ли все пуговицы. Она откинула со лба волосы, обвязала косу лентой. Но лицо ее раскраснелось, а губы вспухли. Уэйд заметил это. Могли заметить и остальные.

— Уэйд!

Снаружи раздался голос Джеффа, и Уэйда охватила незаслуженная радость. Смерть сына оставила в нем пустоту, которая никогда не заполнится, но искренняя привязанность Джеффа уменьшала горе, делала его терпимым. Уэйд распахнул дверь, и в комнату влетел Джефф.

— Я боялся, что ты оставил нас.

— Я бы не сделал этого, не предупредив тебя, — мягко произнес он. — И не мог же я забрать твоего коня.

— Я знаю, но… — Джефф запнулся и метнул взгляд на мать, ожидая помощи.

Ей нечего было сказать. Видимо, она тоже думала, что он снялся с якоря, решил Уэйд, просто исчез из их жизни, как те, другие. Впрочем, ни у матери, ни у сына не было больших оснований доверять ему. Да им и не следовало этого делать.

— Вы получили клеймо? — вступила в разговор Мэри Джо.

Джефф расплылся в широченной улыбке.

— Да. «Круг Д». Такер говорит, я могу завтра посмотреть, а может даже и помочь. — Он был вне себя от возбуждения.

Мэри Джо так и застыла.

— Я не уверена…

Уэйд видел, как улыбка Джеффа померкла.

— Такер хороший работник, — сказал он, нарушив собственное правило не вмешиваться. — Он не допустит ошибки.

— Это опасно.

— Здесь все опасно, — сказал Уэйд. — Я тоже там буду завтра и проверю, чтобы с мальчиком все было в порядке.

— Но вы говорили…

— Я поеду послезавтра.

Джефф, весь сияя, повернулся к матери за разрешением.

— Ну ладно, — сказала она. — Ты голоден? Джефф снова заулыбался, широко и радостно.

— Как всегда.

— Тогда умывайся и ступай к столу. — Она посмотрела на Уэйда. — Вы присоединитесь к нам?

— Прошу вас, — заныл Джефф.

— Мне тоже нужно умыться.

А еще ему нужно было подумать, взять власть над своими чувствами, обуздать их, как он поступил много лет назад — пока однажды не вернулся в свою хижину. С того дня его обуяло неистовство.

Джефф улыбнулся и мигом шмыгнул за дверь. Мэри Джо повернулась к Уэйду.

— Спасибо, что не разочаровал его.

— А тебя?

Она улыбнулась, и ему показалось, будто из густых облаков выглянуло солнце.

— И меня.

Он поднес руку к ее лицу, погладил.

— Вы удивительная женщина, миссис Вильямс.

Она на секунду прижалась к его ладони, и этот жест доверия согрел ему душу. Хотя он и не заслужил его.

Глядя на Мэри Джо, Уэйд думал, как легко ему было бы забыть и Манчеса и Клея Келли. Но он понимал, что его залитое кровью прошлое навсегда опозорило его. И он не мог допустить, чтобы оно опорочило — или даже еще хуже, разрушило — тех, кому он был небезразличен.

— Я скоро приду, — сказал он.

Она все медлила, стараясь подольше остаться рядом с ним.

— Ты хотел завтра уехать в горы…

Он пожал плечами.

— Коню Джеффа нужно дать отдых. Я уеду на рассвете на следующий день.

Так у него будет шанс увидеть за работой Такера и Эда, судить об их опыте. И отдых ему был нужен не меньше, чем Кингу Артуру. Он пока полностью не восстановил силы, рука болела, да и нога тоже.

Но съездить в горы нужно было обязательно. Он добудет лошадей и быстро вернется на тот случай, если Клей Келли затеет какую-нибудь каверзу. Келли с легкостью обнаружит место его обитания. В городишке явно любили посплетничать, а последней новостью скорее всего было появление нового управляющего на ранчо, где хозяйствовала женщина.

Терзаемый долгом, он отвернулся от Мэри Джо. Он не хотел никаких обязательств, а теперь…

Он сам не понимал, как это все случилось. Вся его проклятая жизнь полетела в тартарары.

Ужин для Мэри Джо был сплошным мучением.

Ее тело разбудили, как и ее сердце, и она теперь не знала, что с этим делать.

Оба помощника испарились сразу после ужина, прошедшего в молчании. Ничего, только лучше запомнят, что ели, подумала она с насмешкой. Эд и Такер, и даже Джефф уплетали за обе щеки, сметая все с тарелок. Уэйд, напротив, был тих и насторожен.

Покончив с едой, работники поспешили уйти из дома, где им было явно не по себе. Уэйд тоже хотел ретироваться, но Джефф остановил его.

— В городе говорили об индейцах, что им следует убраться в Юту.

Уэйд сощурился и слегка сжал губы.

— А ты что думаешь? Джефф посмотрел на него.

— Не знаю, — честно признался он, пожав худенькими плечиками, — Тебе они, кажется, нравятся?

Мэри Джо было ясно: все, что нравилось Уэйду, обретало для Джеффа значение, хотя ее сын знал о техасских войнах с индейцами.

— Да, — просто ответил Уэйд.

— Почему?

Любимый вопрос Джеффа заставил Уэйда немного расслабиться. Уэйд взглянул на Мэри Джо, словно ожидал, что она возразит. Он прекрасно знал, что она думает по этому поводу. Но Мэри Джо хранила молчание.

— Мой сын, — медленно произнес он, — не так уж сильно отличался от тебя. Он тоже всегда спрашивал «почему?». Ему нравилось ловить рыбу, играть, он хотел знать, как происходят разные вещи, почему небо голубое, а трава зеленая.

Пока он говорил, его глаз коснулась печаль. Глубокая, болезненная печаль никогда его не покидала, но теперь она вышла наружу, чего не случалось с той ночи, когда он метался в бреду. Мэри Джо подозревала, что в тот раз он впервые позволил себе по-настоящему ощутить потерю. Наверное, он потому и отказывался говорить об этом, признать свое горе, что потеря оставалась для него гноящейся раной, которая никогда не заживет. И Мэри Джо поняла, что теперь эта рана кровоточит.

— Он был наполовину ютом, — тихо продолжал Уэйд так, словно в комнате он один. — Его мать была самым кротким человеком, какой только может быть, а его дядя, Манчес, души в нем не чаял. — Он снова запнулся, потом взглянул прямо в глаза Мэри Джо, словно бросая ей вызов, и добавил: — Манчес — мой брат.

Джефф вытаращил глаза:

— Твой настоящий брат?

— Мой кровный брат, а кроме того, шурин, — произнес Уэйд изменившимся голосом в ответ на внезапное оживление Джеффа, вновь подавляя свое горе. — Он скачет на коне, как ветер. Ездит без седла и на полном скаку может наклониться и поднять с земли какой-нибудь предмет.