- Чего нет, того нет, - развёл руками побратим, - Узнать бы, куда местный пал делся...

- Вот ты этим и займись, а я пройдусь к городскому кладбищу, посмотрю, откуда мертвяки лезут.

Видя, что мы поели, к нам подошла официантка и начала убирать посуду. Женщина бросала на нас заинтересованные взгляды, набирала в грудь воздух, словно хотела что-то сказать, но постоянно себя одёргивала и продолжала коситься то на меня, то на Харальда. В конце концов, она не выдержала и заговорила:

- Я тут услышала, как вы упоминали молодого паладина.

Мы промолчали, тем самым, не подтвердив, но и не опровергнув её слова.

- Он в нашем трактире останавливался, - закончила свою мысль официантка, чем вызвала наш живейший интерес.

- Когда он съехал из номера?

- Съехал? - Удивилась женщина. - Господин Ван Хельсинг не съезжал, его вещи до сих пор лежат в номере.

- А где же он сам? - Услышав имя паладина, я едва не заржал в голос, но смог взять себя в руки и задать вопрос спокойным тоном.

- Понятия не имею, - пожала плечами дама и развернулась, чтобы унести посуду.

- Уважаемая, - я протянул официантке серебрушку, - нас очень интересует всё, что связанно с паладином. Ответьте, пожалуйста, на несколько наших вопросов.

- Ну да, - женщина впилась взглядом в монету, но продолжала набивать себе цену: - может вы зла желаете нашему постояльцу, а я вам всё и выложу.

- Мы из Святого Синода, - неожиданно для меня, рыкнул Харальд; официантка как-то разом сникла, отведя взгляд от монеты.

Я не выдержал и восторженно пнул побратима под столом ногой, что означало: «Браво, Харальд, браво! Вот что значит школа!». Раньше мне не доводилось слышать о каком-то Святом Синоде, но судя по реакции официантки, это серьёзная организация и местные предпочитают ей помогать, причём безвозмездно.

- Вот именно, - присоединился я к игре варвара и спрятал монету. - Рассказывайте всё, что вам известно о паладине, Ван Хельсинге, и не дай боги (!), если упустите какую-то деталь... мы всё перепроверим.

- Так, а что говорить? - промямлила работница общепита. За последние полчаса, я дважды ставил её на место и впредь постараюсь в это заведение не заходить, без особой нужды - мне почему-то казалось, что она обязательно плюнет в заказанное мною пиво.

- Как часто он приезжал в Бурлос? Чем занимался в городе? Что предшествовало его исчезновению и не говорил ли он куда собирается? С кем паладин встречался и общался?

- Погодите, погодите, - растерянная официантка поставила поднос на соседний пустой стол, нахмурила брови и ответила: - Господин Ван Хельсинг приезжал к нам в город последние три года. Всегда в конце сентября, на две недели и всегда останавливался в нашем трактире.

- Чем он занимался в Бурлосе?

- Отдыхал.

- Уважаемая, - проникновенно спросил я, - как вас зовут?

- Астрид Бишоп.

- Астрид, вы действительно думаете, будто кто-то захочет провести отпуск в Бурлосе?

- Что вы имеете в виду? - окрысилась женщина, готовая отстаивать честь родного города до последнего.

- Только то, что есть места с гораздо более мягким климатом, даже в конце сентября. Поэтому я повторю вопрос: Чем Ван Хельсинг занимался в городе?

- Да ничем особенным... ходил, гулял, общался с людьми...

- С кем именно? - я прервал перечисление глаголов. Далее следовало ожидать: танцевал, охотился, кушал, спал, дышал...

- Со многими, - на несколько секунд женщина задумалась и начала перечислять имена местных жителей. Очень быстро я убедился, что паладин был чрезвычайно общительной личностью, а население Бурлоса не такое уж и маленькое.

- Хорошо, - мне надоело заслушивать перепись населения, и я решил уточнить приоритеты: - нас интересует: с кем он общался больше всего, особенно, в последние дни, перед тем как исчезнуть.

- Со жрецом, его помощником, мэром и секретарём, - не задумываясь, ответила Астрид.

- Очевидно, Ван Хельсинг пытался понять, что происходит в городе, - пробормотал я. - А что он делал в день своего исчезновения? Возможно, паладин как-то странно себя вел. Подумайте.

- Нет. Всё было как обычно. Утром господин Ван Хельсинг отправился в храм Велада и вернулся, аккурат, к обеду. Я начала накрывать на стол, когда раздался этот жуткий вой, паладин вскочил и куда-то убежал... больше его никто не видел.

- Что за вой? - Насторожился Харальд.

- Да собаки, - отмахнулась официантка, как от незначительной детали, - вот уж правду говорят: бешеному псу руби хвост по уши.

- Я тебя правильно понял, женщина, - побратим придавил Астрид взглядом. - Среди белого дня, вдруг, не с того ни с сего завыли собаки? - Официантка кивнула головой, и Харальд продолжил: - А не тогда же крысы ушли из города?

- Вот чего не знаю - того не знаю, я не слежу за этими хвостатыми паразитами, а в нашем трактире их отродясь не было.

Варвар недоверчиво хмыкнул и посмотрел на меня:

- Что думаешь, Серый?

- Думаю, что тут мы закончил, - я встал из-за стола и вежливо поклонился Астрид. - Спасибо, было очень вкусно и не держите на меня с братом Харальдом зла, - кто его знает, может после моих слов, когда мы сюда зайдём в следующий раз, она не плюнет нам в пиво?

Когда мы вышли на улицу, я остановился и обернулся к побратиму:

- И чем же тебя так заинтересовал собачий вой?

- Собаки чуют тёмную волшбу, - ответил Харальд. - Они охраняют дом не только от воров или грабителей, но и от зла. Если же в городе, разом, завыли все собаки...

- В Бурлосе происходит что-то неладное, - продолжил я мысль побратима. - Чем дальше в лес, тем толще партизаны... Уверен, мы на правильном пути, только куда он нас приведёт мне всё больше и больше не нравится.

Харальд уже знал, кто такие партизаны, поэтому никак не отреагировал на малознакомое в этом мире слово. Варвар оправил пояс, проверил, как вынимается кинжал из ножен, демонстрируя свою готовность к любым неприятностям, и поинтересовался:

- Куда теперь?

- В храм - это последнее место, куда ходил паладин перед исчезновением. Переговорим с младшим жрецом и посмотрим на кладбище - корень всех бед.

Храм Велада отличался от остальных зданий в Бурлосе также как варвар-северянин от утончённого эльфа. Его массивные, сложенные из тёмно-серых каменных блоков стены гораздо больше соответствовали моему представлению о крепости, чем элегантная ратуша, притворявшаяся замком. Кто и когда воздвиг храм - история умалчивала, но именно в нем прятались горожане, когда к Бурлосу подступали вражеские войска и надо было где-то переждать напасть.

Кладбище (местные называли его «Старым»), упиралось в задний фасад храма и отгородилось от жилых домов ржавым забором, который красили, наверное, во времена, когда людей на земле ещё не было, настолько ржавым и убогим он был. Последние лет двадцать здесь хоронили только именитых горожан, ввиду чего кладбище пришло в некоторое запустение: заросло бурьяном, подорожником, крапивой и шиповником.

Ржавая калитка противно скрипнула, и мы вошли на погост. Плохо различимая в траве дорожка петляла меж разорёнными могилами, с расколотыми плитами, вокруг были разбросаны комья земли, обломки монументов. Мы прошли мимо склепа, накрытого сверху плющом, словно снегом; миновали куст шиповника, на колючей ветке которого висел жёлто-коричневый обрывок ткани - все, что осталось от погребального савана. Множество следов костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что веселье здесь разыгралось не на шутку.

Я внимательно осматривался вокруг и вскоре убедился, что все до одной могилы пусты. По сути дела, с места снялась и куда-то упёрлась целая прорва мертвецов, никого не предупредив.

Когда мы миновали центр кладбища я замер, открыв рот, не в силах оторвать взгляд от НЕГО - огромного, исполинского дуба. Размерами великан не уступал храму, а его раскидистая крона накрывала тенью половину погоста.

- Ирмунсулем, - прошептал восторженный Харальд.

- Кто? - Переспросил я друга.