Видите ли, пока я стоял на том крыльце, я понял, что неправильно воспринял всю эту историю с клоном. Меня сбила с толку эта сказочка о девочке-сироте, близнецах и все такое. А клоны нужны совсем для другого. Насколько я могу верить своим глазам, этот парень совсем не похож на меня. Отсюда следует, что клон Мэрджин будет совсем не похож на нее. Скорее всего это будет пухленькая блондинка с вьющимися волосами. И не такая заносчивая. И я знаю, что мы с клоном Мэрджин прекрасно поладим. Для себя я все решил. У меня есть двенадцать долларов девяносто пять центов и полный пакет обкусанных ногтей Мэрджин. Все это я и посылаю в адрес компании «Клоны, инк.». Я далеко не тупица.

На почте оказалось письмо от Клири. Я положила его в рюкзак вместе с журналом для миссис Талбот и вышла на улицу отвязать Стича.

Он натянул поводок насколько мог и сидел полузадушенный за углом, наблюдая за снегирем. Стич никогда не лает, на птиц тоже. Он ни разу не взвизгнул, даже когда отец накладывал ему швы на лапу; просто продолжал сидеть в том же положении, в каком мы нашли его на крыльце: подняв лапу, чтобы отец ее осмотрел, и чуть-чуть вздрагивая. Миссис Талбот говорит, что он отвратительный сторожевой пес, но я рада, что он не лает. Расти лаял постоянно, и это его в конце концов погубило.

Мне пришлось притянуть Стича поближе, и, только когда поводок провис, я смогла ослабить узел. Это оказалось не так-то просто: снегирь, видимо, ему очень понравился. «Признак весны, приятель?» — сказала я, пытаясь растянуть узел ногтями, и сорвала ноготь. Замечательно! Теперь мама захочет узнать, не заметила ли я, что у меня ломаются другие ногти.

Руки у меня вообще черт знает на что похожи. За эту зиму я уже раз сто обжигала их об нашу дурацкую дровяную печь. Особенно одно место, прямо над запястьем: ему достается снова и снова, так что оно никогда не успевает зажить. Печь у нас недостаточно большая, и, пытаясь засунуть туда слишком длинное полено, я каждый раз задеваю о край топки одним и тем же местом. Мой глупый брат Дэвид всегда отпиливает их длиннее, чем нужно. Я сто раз просила его отпиливать поленья короче, но он не обращает на меня никакого внимания.

Я просила маму, чтобы она велела ему отпиливать их короче, но она этого не сделала. Она никогда не критикует Дэвида. Он, по ее мнению, всегда поступает правильно, только потому, что ему двадцать три года и он был женат.

— Он делает это нарочно, — сказала я ей. — Надеется, что я совсем сгорю.

— Для четырнадцатилетних девочек паранойя — это убийца номер один, — ответила мама. Она всегда так говорит, и меня это настолько бесит, что я порой готова ее убить. — Он делает это не нарочно. Просто нужно быть аккуратней с печкой.

Но все это время она держала мою руку и смотрела на незаживающий ожог, словно перед ней была бомба с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется.

— Нам нужна печь побольше, — сказала я и отдернула руку.

Нам действительно нужна большая печь. Отец отключил камин и установил эту, когда счета за газ выросли до небес, но печь была маленькая, потому что мама не хотела, чтобы она выпирала в гостиную. Тем более что мы собирались пользоваться ею только по вечерам.

Но новой печи не будет. Они все слишком заняты работой над этими дурацкими теплицами. Может быть, весна придет раньше и рука у меня наконец хоть немного заживет. Хотя вряд ли. Прошлой зимой снег продержался до середины июня, а сейчас только март. Тот самый снегирь, за которым следил Стич, отморозит себе свой маленький хвост, если не улетит обратно на юг. Отец говорит, что прошлая зима была особенная и в этом году погода должна нормализоваться, но он тоже в это не верит, иначе не стал бы строить теплицы.

Как только я отпустила поводок, Стич, словно послушный ребенок, вернулся из-за угла и сел, ожидая, когда я закончу сосать палец и наконец отвяжу его.

— Пора нам двигаться, — сказала я ему, — а то мама с ума сойдет.

Мне нужно было зайти еще в магазин и поискать семена томатов, но солнце ушло уже далеко на запад, а до дома добираться как минимум полчаса. Если я не вернусь до темноты, меня отправят спать без ужина и я не успею прочесть письмо. И потом, если я не зайду в магазин сегодня, им придется отпустить меня завтра, и тогда мне не нужно будет работать на этой дурацкой теплице.

Иногда мне просто хочется ее взорвать. Кругом грязь и опилки. Дэвид как-то резал пленку и уронил кусок на плиту; она расплавилась, и в доме жутко воняло. Но никто, кроме меня, этого не замечает. Они только и говорят о том, как будет здорово, когда летом у нас появятся домашние дыни, помидоры и кукуруза.

Я не могу понять, почему следующее лето должно чем-то отличаться от прошлого, когда взошли только салат и картофель. Ростки салата не больше моего сломанного ногтя, а картошка твердая как камень. Миссис Талбот говорит, что это из-за высоты, но отец объясняет все необычной погодой и тем гранитным крошевом, которое здесь, у пика Пайка, называется почвой. Он сходил в библиотеку, что приютилась позади магазина, взял книгу о том, как самому построить теплицу, и принялся крушить все вокруг. Теперь даже миссис Талбот заразилась этой идеей.

— Для людей, живущих на такой высоте, паранойя — это убийца номер один, — сказала я им вчера, но они были слишком заняты распиливанием планок и крепежом пластика, чтобы обратить на меня внимание.

Стич бежал впереди, натягивая поводок, и, как только мы перебрались через шоссе, я сняла с него ошейник. Его все равно невозможно удержать на обочине. Я пробовала вести его на поводке, но он вытаскивал меня на середину дороги, и мне всегда попадало от отца за то, что я оставляла следы. Поэтому я стараюсь ходить по замерзшему краю дороги, а Стич носится вокруг, обнюхивая каждую яму. Когда он отстает, мне стоит только свистнуть, и он тут же меня догоняет.

Я старалась идти быстро, потому что становилось холодно, а на мне был только свитер. Добравшись до вершины холма, я посвистела Стичу. До дома оставалось еще около мили, и оттуда, где я стояла, был виден пик Пайка. Не исключено, что отец прав насчет весны: снег на пике почти сошел, а обгоревшая сторона выглядела уже не такой черной, как прошлой осенью. Может быть, деревья оживут.

В это же время год назад весь пик был совершенно белым. Мне это запомнилось, потому что тогда отец, Дэвид и мистер Талбот отправились на охоту. Снег шел постоянно, и их не было почти целый месяц. Мама чуть с ума не сошла. Каждый день она выходила на дорогу смотреть, не возвращаются ли они, хотя снега навалило футов пять и следы от нее оставались не хуже чем от Снежного Человека. Расти, который ненавидел снег так же, как Стич ненавидит темноту, она брала с собой. И ружье. Однажды она споткнулась о поваленное дерево, упала в снег, растянув лодыжку, и едва не замерзла, пока добралась до дома. Мне все хотелось сказать ей: «Для матерей паранойя — это убийца номер один», но тут встряла миссис Талбот и сказала, что в следующий раз я должна идти с ней. Вот, мол, что случается, когда людям разрешают ходить куда-нибудь в одиночку. Имелись в виду и мои походы на почту. Я ответила, что могу сама о себе позаботиться, но мама сказала, чтобы я не грубила миссис Талбот и что миссис Талбот права, и завтра я должна идти с ней.

Мама не стала ждать, когда ее нога заживет, затянула ее бинтом, и мы пошли на улицу на следующий же день. За весь путь она не проронила ни слова, с трудом ковыляя по снегу. Она даже ни разу не подняла глаз, пока мы не добрались до дороги. Снегопад на какое-то время прекратился, и облака приподнялись ровно настолько, что стал виден пик. Все напоминало черно-белую фотографию: серое небо, черные деревья и белая гора. Пик покрыло снегом целиком, и угадать, где проходило шоссе, было невозможно.

Мы собирались подняться на пик Пайка вместе с семейством Клири.

— Позапрошлым летом Клири так и не приехали, — сказала я, когда мы вернулись домой.

Мама сняла варежки и остановилась у печки, отдирая комочки налипшего на них снега.