Раз, два, три, четыре,

Мы уже в твоей квартире;

Пять, шесть, семь, восемь,

Не пугайся, очень просим…

Ты накройся одеялом —

Мы искать тебя не станем…

Но, как только нас увидишь,

Приговор себе подпишешь…

Ты лежи тогда спокойно

И умрешь вполне достойно…

Если станешь вдруг кричать

Иль на помощь кого звать —

Будем очень сильно мучить —

Мы молчать тебя научим…

И не думай ни о чем,

Помни только об одном:

Где бы ты не находился,

Как от нас бы ты не скрылся —

Не исчезнешь никуда,

Мы найдем тебя всегда…

Восемь, семь, шесть, пять,

Мы идем тебя искать,

Четыре, три, два, раз —

Мы убьем тебя сейчас…

Глава#1.

Начало 90-х. Поселок "Каменка".

Устав теребить ленту на траурном венке, иссиня-черный ворон взмахнул крыльями и скрылся в густой листве деревьев. Пахло гниющими в земле желудями. Белоснежные облака, как воздушные корабли грациозно проплывали по небу. Их беззвучное движение убаюкивало, заменив самую сладкую колыбельную.

На кладбище было так тихо, что я слышала хруст крапивы, которую с аппетитом жевала Нинка. Если волоски на листьях предварительно примять, то крапива не будет обжигать рот и руки. Лакомство кислое, но очень полезное.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что мертвые наблюдают за нами? — чуть слышно спросила Нина, губы которой стали зелеными. — О том, что подслушивают наши разговоры?

— А как же обещанный покой? — зевнула я, чувствуя, как колючие камушки вонзаются в спину.

Мы лежали на прогретой солнцем земле возле могилы моих родителей. Легкий ветер без стеснения задирал наши платья, оголяя сухие коленки. Здесь, мы могли себя чувствовать свободными и не боялись осуждения.

— Его не существует, — уверенно прошептала Нина. — Иногда мне кажется, что каждый раз, когда я включаю бабушкин радиоприемник, то слышу ее ворчанье за спиной. Будучи живой, она строго-настрого запрещала трогать его. Била костылем. За ворот тягала. И даже после ее смерти, я не решаюсь переключить волну. Просыпаюсь, пускаю крокодильи слезы и каждый раз надеюсь, что «Дружок» найдется.

Сердце дрогнуло. Глаза намокли. Песня о потерянном щенке, казалась мне самой грустной на свете. По радио ее крутили целыми сутками, и порой мне казалось, что «Дружок» действительно существует. Скитается голодный пес по лесу, где одиноко и страшно, волком воет, тоскует по хозяину и ищет дорогу домой.

— Щенок белоснежный, лишь рыжие пятна, лишь рыжие пятна и кисточкой хвост, — фальшиво напевали мы дрожащим голосом. — Пропала собака, пропала собака, по кличке «Дружок».

— Хватит, — всхлипнула Нина, утирая тонкую слезу, — а то снова кровь носом пойдет.

Только вот волновалась подруга не за себя. С самого детства слабые сосуды носа были моим проклятьем. Любое неверное движение могло спровоцировать обильное кровотечение. Процесс неприятный и пугающий. Практически в каждой моей школьной тетради были листочки, которые украшали кровавые блямбы. Привыкшая к сею факту Нина, часто подрисовывала к ним рожки, лепестки, а иногда соединяла пятнышки одной линией, превращая их в жуткие бусы.

Возле уха послышалось учащенное дыхание. В нос ударил неприятный запах псины.

— Каштанка, прекрати! — взвизгнула я, когда овчарка прошлась шершавым языком по моему лицу. — Фу! Нельзя!

Послушавшись, собака оставила меня и принялась гонять птиц. Ее игривый лай эхом раздавался по округе.

— А если бы Каштанка потерялась? — безжалостно представила Нина. — Что бы тогда ты делала?

Думать об этом было выше моих сил.

— Искала, — нахмурившись, ответила я. — Днями и ночами. До тех пор, пока бы не нашла.

— А если бы не смогла найти?

— Не знаю, — выдохнула я. — Умерла бы от горя.

Отчасти я говорила правду. Каштанку мне подарили на Святую Пасху, когда мне было восемь, после чего наш дом сгорел, а вместе с ним сгорели мои родители. Немецкая овчарка стала практически единственным уцелевшим воспоминанием о них, и мысль о том, что я могу ее лишиться казалась мне невыносимой.

Собака заменила мне няньку, потому что дедушка не успевал следить за мной и за моим младшим братом. Пашке был всего год, поэтому он требовал повышенного внимания, а вот мной занималась Каштанка. Рвала моих кукол, чтобы я не отвлекалась от уроков. Оглушала лаем и приучила просыпаться в шесть утра. Слишком часто пачкала мои вещи, прививая любовь к стирке. Порой мне казалось, что родители заранее предположили свою гибель и предусмотрительно завели лохматую надзирательницу, дабы не было мне спуска.

— Скучаешь по родителям? — бесцеремонно спросила Нина, уставившись на выцветшие надгробные фото.

Еще одна покрытая толстым слоем сажи тема, которую я не любила поднимать. Нина знала об этом. Просто ей было пятнадцать, и она не умела сочувствовать.

— Конечно, скучаю.

— Интересно, они сейчас видят нас? Слышат, о чем мы болтаем? — задумалась она, а потом принялась размахивать руками в воздухе. — Эй, тетя Катя, дядя Миша, салют! Мы здесь! Вы слышите нас?! Теперь вы знаете, кто накидал тухлой рыбы в колодец, но поругать уже не можете!

С Павленко Ниной мы дружим с первого класса. Мы были единственными девочками, которые придя на линейку не подарили учителю цветы. Нас сразу же записали в «нелюбимые ученики» и усадили вместе. И если Нина сделала это нарочно, предварительно подметя хризантемами пыльную дорогу, то у меня на это была веская причина.

Аллергия. Буквально на все. Милые цветочки превращали мое лицо в пунцовый шар и провоцировали сильную чихоту, а она в свою очередь, способствовала очередному кровотечению из носа. Ягоды, фрукты, конфеты — практически все, вызывало кожную сыпь и невыносимый зуд. Тривиальное выражение, что весна — это пробуждение, стало для меня приговором. Вместо того чтобы наслаждаться весенним пением птиц, вдыхать ароматы молодой зелени, я бесконечно держала у лица носовой платок, боясь цветочную пыльцу, как угарного газа.

До сих пор не понимаю, что энергичная Нина нашла в такой дохлячке, как я. Эта девчонка обожала все экстремальное, в то время как я, за километр обходила кусты с ромашками. Так было всегда. Нина с разбега прыгает с дамбы — я сижу под деревом, прячась от знойного солнца. Нина катиться с горы на телеге — я наблюдаю за этим с округленными глазами и грызу ногти. Нинка стрижется под мальчика и лазает на деревья за яблоками — я рощу длинную косу и давлюсь косточками от тех самых яблок. Мы — это две противоположности, которые притянулись благодаря хризантемам.

— Златка! Златочка! — послышался встревоженный голос Пашки. — Караул!

— Твоя сопля? — прислушавшись, поинтересовалась подруга.

— Кто ж еще.

Приподнявшись на локти, я смерила младшего брата недовольным взглядом. В кепке, зафиксированной на голове резинкой от трусов, он выглядел очень глупо, но дедушку было не переубедить. Шестилетний Паша слишком часто терял головные уборы, поэтому было принято альтернативное решение. «В следующий раз, гвоздями прибью!», — ругался дедушка, угрожающе стуча пальцем по столу. Так что, мой братец еще легко отделался.

— Что опять? — выдохнула я устало, решив, что он снова утопил тапки в бочке и теперь не может достать их самостоятельно.

— Что-что? Карандашиком в плечо! Сашка и Семка на плотине! — задыхался он, размахивая руками. — Прыгать собрались! Все из-за тебя, змея! Руки себе связали! Златка, помрут они! Ей богу, помрут!

Воздуха вокруг стало мало, а сердце сжалось в точку, словно его ужалила пчела. И немудрено, ведь Пашка не шутил.

Нинка открыла зеленый рот, прибывая в легком шоке.

— Ну чего же ты уставилась? Беги, спасай парней! — громко взмолился мальчишка. — Убьются же!

Подскочив на ноги, я одернула подол платья.

— Отведите Каштанку домой! — скомандовала я, и что есть силы, побежала.