— Я ухожу, — сказала я, больше не в силах находиться в этой компании.

— Постой, — лицо Рыбина снова стало воодушевленным. — Я девок не трогаю, так и есть. Но, ведь, я здесь не один.

Из моего рта вырвался нервный смешок.

— Саша не такой, я знаю. Он нормальный.

После этих слов Соколов поднялся на ноги, сунул руки в карманы и склонил голову набок.

— Не путай понятия: нормальный и наглухо отбитый.

Моя челюсть была готова отвалиться. Сердце пронзило молнией. Именно той, которую он так старательно вырезал на дереве. Казалось, это были два разных человека. Старый Саша защищал меня и никогда бы не стал угрожать расправой. Это самое низкое, что мог сделать парень. Пусть даже на словах.

— Красавец, — ехидно улыбнувшись, похвалил его Рыбин.

Боже, он сделал его своей игрушкой для расправы.

Саша подошел ко мне, отчего я пошатнулась. Что с ним? Куда делась жизнь в его глазах? Куда подевался он сам? Я познакомилась с парнем, он играл на гитаре и обожал охоту, а теперь, передо мной стоит человек, который ненавидит меня. Не за что. За просто так. Но, определенно ненавидит. Я чувствую это каждой клеточкой своего тела. Каждым волоском на руке. Каждым миллиметром своего сердца.

— Саша, — пропищала я, взывая его к благоразумию. — Не надо.

Соколов ухмыльнулся. Ее позабавило это. Ныне идеальные черты лица помрачнели. Он сделал еще один шаг и между нами осталось несколько сантиметров. Я заставила себя посмотреть на него.

«Я тебе этого никогда не прощу», — говорили мои слезившиеся глаза. — Никогда.

«Мне плевать на тебя. Мне на все плевать», — отвечал он.

«Одумайся», — молила я.

«Сейчас я буду тебя учить, а ты поймешь, как была не права.»

— Ну чего ты ждешь? — заскучал Рыбин. Или же ему просто не нравился наш обмен взглядами. Со стороны он походил на ревнивца.

Мои руки затряслись. Горло покарябал ком стекла. По губам скатилась горячая струйка — кровь пошла носом. Что ж, этого следовало ожидать.

Лицо Саши моментально смягчилось.

— Пойдем, Рыба, — развернулся он, — здесь нам нечего делать.

— Блин, ты это серьезно? — разочарованию Рыбина не было предела. — Снова простим?

Соколов скривился.

— Да ты посмотри на нее, — пренебрежительно кинул он. — Ее уже давно жизнь наказала. Не хочу прикасаться к заразной.

Они ушли. Я же не тронулась с места, пока их спины не исчезли из виду.

Сделал ли это Саша нарочно или же пожалел меня — я не знала. Но в любом случае, это бы не поменяло того, что я сейчас чувствую. А чувствую я презрение. Брезгливость. Отвращение. Целый спектр чувств, которые едва ли можно назвать светлыми. Это сплошное черное полотно, на котором нет места белой краске.

В прошлом, я познакомилась с парнем, он играл на гитаре, вырезал луну на дереве, любил охоту и прыгать с тарзанки. Но теперь этого парня нет. Какая-то черная сила поселилась в нем. Аспидно-черная. Она поедает его изнутри, превращая в настоящего монстра.

Смертельно жаль, ведь, когда-то я думала, что полюбила его.

— Даже не думай выходить из своей комнаты. Меньше всего я хочу подхватить от тебя псориаз. В школу тоже не пойдешь. От тебя и без этого все чураются. Даже пацанка твоя не заходит. — Дверь со звуком захлопнулась.

Да уж, тетушка не щадила моих чувств, отметив мою аллергию.

Красные пятна на теле были вовсе не псориазом — это лишь предсказуемая реакция на стресс, который я пережила. Впрочем, пусть это будет хоть псориаз, хоть оспа, главное, что мне не придется ходить в школу несколько дней. За это время я восстановлюсь и постараюсь забыть весь этот кошмар. Надеюсь, что и братство «V» поуспокоится. А пока я пластом лежу на исхудалом матрасе, изучаю потолок, дышу и лишь изредка моргаю.

Как же болит это сердце. Мучает. Колет. Изводит. Этот ненавистный мне орган требует слишком много внимания. Несправедливо. Есть еще много других органов, которые скромно трудятся на благо нашего организма, но не заставляют страдать. А вот сердцем мы любим. Ненавидим. Сожалеем. Ох, не верьте сердцу, оно ошибается в людях. А потом еще долго будет травить тебя чувствами и добивать воспоминаниями.

Я пробыла дома около недели, но так и не испытала желаемого спокойствия. Каждую ночь меня мучали дурные сны. Я просыпалась в холодном поту и ненавидела настоящее. Я не была пожизненно заключенным и смертельно-больным человеком, но жаловалась на жизнь. Да, существовали люди, которые испытывали пущие проблемы, но…

Мне было пятнадцать, и я считала себя самой обиженной на свете.

Красные пятна прошли слишком быстро, они начали исчезать уже на второй день, но мне так не хотелось выходить из дома, поэтому, я всячески расчесывала ноги и руки, продолжив имитировать никому неизвестную болезнь. Морщась от боли, я карябала воспаленную кожу, обеспечивая себе безопасность. Дико, знаю, но другого выхода я попросту не видела.

— Мерси, — грустно сказал Пашка, и уволился на соседний матрас. Он вернулся со школы каким-то опечаленным, но меня больше волновали мои пальцы на ногах. Задрав ноги к потолку, я шевелила короткими обрубками, изображая игру на фортепиано. В причудливой голове играл «Собачий вальс».

— Что еще за «мерси»? Не поняла тебя.

— Поздоровался с тобой, дуреха, — невесело пробурчал братец. — Позорище, даже я испанский знаю.

— Испанский? Это «спасибо», но только по-французски, дубина. Хотя, у тебя и с русским-то туго. Я, ведь, тебе уже миллион раз говорила, чтобы ты возвращался в свою комнату. Всю ночь фанишь, как тухлый барсук.

Братец промолчал, что было крайне удивительно. Кажется, он был чем-то расстроен. Хотя какие у него могут быть проблемы? То ли дело моя катастрофа. Я в один миг лишилась друзей, нажила злейших врагов, а теперь собственноручно уничтожаю себя, уродуя собственное тело.

— Это тебе, — чуть слышно сказал Паша и бросил в меня клочком бумаги. Мне хватило доли секунды, чтобы из беззаботного подростка превратиться в параноидальную психичку.

Кровь застыла в венах. Голова стала бетонной. Проглатывая страх, я развернула чертово письмо, но буквы плыли перед глазами. А когда они соединились в несколько предложений, то перестала дышать.

Ты накройся одЯялом —

Мы искать тИбя не станем…

Но, как только нас увидЕшь,

Приговор себе поТпишешь…

В этот момент, моя надежда, что «братство позабыло обо мне», собрала все манатки в авоську, закинула ее на плечо и хлопнула дверью.

— Откуда это у тебя? — с ужасом прохрипела я, словно болела ангиной. — Где ты взял эту бумажку?

Малец тяжело вздохнул.

— Рыбин попросил передать…

Я, наконец, взглянула на Павлика и оторопела. Под его глазом красовался лилово-синий фингал, он уже начал наползать на верхнее веко. Подскочив с матраса, я ринулась к нему и стала трясти его за хрупкие плечи.

— Кто это сделала? Кто? Это был Рыбин? Признавайся! Это был он?

Кучерявая голова норовила отвалиться.

— Отвянь, бешенная! Не он это! Я с однокашником подрался!

Я отпустила его, но не успокоилась.

— Что произошло?

— Мы на физкультуре были, — хныкал малец. — Васька сказал, что бы быть мужиком, нужно уметь драться. И Жорке так сказал. Вот мы и вцепились. Только вот у Жорки кулак тяжелее и ноги здоровые, а моя, зараза, подвела, — он нагнулся к колену и принялся натирать его. Совсем как дедушка Федор.

— Так значит, все-таки Рыбин, — с уточнением произнесла я и сползла на пол. — Мерзавец. Какой же он мерзавец…

Рыбин сделал ход. Поставил условия. Он нарочно спровоцировал драку между детьми дабы насолить мне. Так сказать: выкурить из собственного убежища. А я наивно предполагала, что все обойдется. Теперь я не могла сидеть дома, не могла прятаться, иначе все это слишком дорого мне аукнется. Пашке угрожала опасность. Рыбин не смотрел под ноги, когда шел к желаемой цели и, поэтому, мог сильно заиграться. Только вот мой брат не должен в этом участвовать.