Впрочем, с человеком, который заставил тебя ожить, хоть на долю секунду, даже молчание превращается в нечто особенное. Оно увлекает своей новизной. Загадочностью. Неизвестностью.

— Что это? — спросил Сема, коснувшись красного островка на моей коже.

— Аллергия.

Я поникла. Всем своим видом я олицетворяла жалость и безысходность.

— А вот и нет, — улыбнулся Сема. Любимая родинка увеличилась в размере. — Это карта. Нет, это точно она. Просто не каждый сможет ее расшифровать.

Его пальцы блуждали по моей руке, отчего хотелось хихикать, но я держалась.

— Вот это «Остров надежд», — продолжал он, изучая воспаленные блямбы. Его холодный палец завис на самом большом пятне на предплечье. — А это «Обитель дурных мыслей». Вот «Земля запрещенных мармеладок и апельсинок», «Логово чертей», где скопились все страхи, «Место для слюнявых собак» и… «Рай». Хочешь, я отвезу тебя туда, Злата?

Окрыленная странным чувством, я вприпрыжку бежала к дому Нины, улыбалась солнцу и подмигивала жующим коровам. Мне хотелось обнять воздух, погладить бархатистое небо, навязать облако на палочку и откусить кусочек белоснежной ваты. Все прежние разногласия с Павленко перестали иметь какое-либо значение. Я жаждала встречи с ней. Мне нужна была моя вредная Нина. Язык чесался рассказать ей обо всем, что произошло.

— Шарик, привет!

Забыв про манеры, я с ноги распахнула дверь сарая. Как и предполагалось, подруга была здесь. Напуганная внезапным гостем, она в страхе затолкала в рот окурок и, обернувшись, похлопала густыми ресницами.

— Ты чего? — обалдела я, заметив, как позеленело ее лицо.

— Тьфу! — выплюнув сигарету в ладонь, она громко выругалась. — Цветкова, ты совсем ошалела? Зачем так пугать? Я из-за тебя язык припалила!

Приложив ладонь к губам, я тихонько хихикнула.

— А кто знал, что ты опять за старое взялась?

Демонстративно скорчившись, Нинка полезла в ботинок, достала новую папиросу, подожгла и медленно выпустила густую струю дыма.

— У меня стресс. Так, я справляюсь с долбанным стрессом.

— И что же заставило тебя понервничать? — протянула я, усаживаясь на мешок с комбикормом. — Поделишься?

Нинка недовольно фыркнула.

— Да так. Отец ругает за оценки. Мамаша гневается и заставляет носить юбки. Шарик сгрыз моего новогоднего гнома. А эта жара, она просто выматывает… Но, все это меркнет по сравнению с тем, что моя лучшая подруга решила свести счеты с жизнью, а потом, отказалась от меня, когда я захотела ей помочь! Где справедливость?!

Отдышавшись, Нина деловито сделала очередную затяжку.

— Так что осуждать меня не нужно. Я — несчастная баба, взвалившая на свои плечи слишком много обязанностей. Родители требуют от меня не возможного, а подруга — душевнобольная слабачка. Вечно ее на своем горбу таскать приходиться. И за что мне это все?

Я помедлила с ответом и, закинув ногу на ногу, принялась жамкать подол платья.

— Да уж, нелегко тебе. Не церемониться с тобой жизнь. Не жалеет. Да и подруга твоя — настоящее проклятье. Кстати, как звать ее? — я в упор взглянула на нее.

— Неважно, — отмахнулась она. — Не хочу об ее имя язык поганить. Он и без того от нее пострадал.

— Даже так? — нахмурилась я. — Что даже говорить о ней не хочешь? Никогда-никогда?

— Не горю желанием.

— А как же годы дружбы?

— Всего лишь десять лет.

— А данная клятва?

— Личное заблуждение.

— Но ты клялась на мизинчике!

— Потому что средний был сломан!

— Ах так? — задохнувшись, подскочила я. — Вот и славно! Значит, у меня теперь тоже нет подруги! Немного жаль, но она сама сделала свой выбор, потому что была вредная, как редиска! Впрочем, кому нужна такая колотовка?

Нина насупилась. Из ее раздувающихся ноздрей повалил дым.

— Ой, и это мне говорит Апчишка — сопливая мартышка? Больно нужно мне с тобой таскаться!

Апчишка — так она называла меня, когда жутко злилась.

— Прекрасно! Тогда я ухожу!

— Давай-давай, не болей! Проваливай!

Показав язык этой забияке, я пошагала к выходу.

Вы только на нее посмотрите!

Хлопнув дверью, я остановилась и заглянула в небольшую щель.

— Что еще? — буркнула Нина, явно пожалев о своих словах.

Мои глаза сузились. Взгляд стал хитрым.

— Ну так если мы больше не подруги, — напевала я ехидным голоском. — Значит, сейчас же, тетя Зина узнает, что ее дочь — вонючая пепельница!

— Что? — закашлялась Нинка и откинула окурок в сторону. — Стерва! А ну иди сюда!

Заверещав, я метнулась прочь от ее дома. Глаза слезились от ветра, адреналина и смеха. Резвая Нина догоняла меня, но, я не намеревалась сдаваться. Напротив, изо всех сил я перебирала ногами, надеясь на усталость подруги.

— Я все-равно догоню тебя, бестия лохматая! — слышалось за спиной.

Добежав до конца улицы, я свернула на лесную тропу. Мое лицо собрало десяток паутин. Я вдоволь наглоталась мошкары и пыли. Грудь разрывалась от нехватки воздуха, горло саднило. И, кажется, был не долог тот момент, когда кровь хлынет из моего носа. А когда я выбежала на желтеющий луг, то ноги предательски запутались в платье. Я упала лицом в сухую траву, перевернулась на спину и громко расхохоталась.

— Чего ржешь, дубина? — рядом со мной повалилась Нинка. — Нет, ты и вправду больная. Когда так бегать научилась?

Сердце стучало в висках. Солнце, похожее на один яркий одуванчик, светило прямо в глаза. Я не переставала смеяться, словно боясь, что собравшийся во мне смех разорвет легкие.

— Ну хватит, Златка! — молила Нина. — Курила я, а ржешь — ты, это как-то нелогично. Сейчас тебе жука в трусы затолкаю, если не престанешь дурачиться. Где тут у нас навозник?

Я закрыла рот руками. Нинка ни капли не лукавила, когда пригрозила насекомым. У меня не было выбора, как перестать хохотать. К тому же мышцы живота стали побаливать.

— А помнишь, я тебя, словно «тачку», за ноги по этому лугу таскала? — спросила я, наблюдая за облаками.

— Когда ты мной землю вспахивала? Конечно, помню. Особенно помнятся мои руки, угодившие в коровью кучу, — пробормотала подруга. — А ты помнишь, как мы Пашку на речку взяли? Якобы на льду покататься?

— О, господи! Помню! — я снова рассмеялась, но теперь Нинка поддержала меня заливистым смехом.

Это был отвратительный день. Теперь вспоминая тот поход, я улыбаюсь, но тогда забавного было мало. Пашке было пять. Карапуз напросился с нами на речку, а точнее, дедушка приказал взять его с собой. После нескольких часов катаний, мы решили вернуться домой — через дворы, чтобы сократить путь. Перекидывая мальца через высокий забор, я и предположить не могла, что тот зацепиться дубленкой. Вот смеху было. Особенно сильно хохотала Нина, провоцируя Пашку на аналогичную реакцию. Встав под ним, я призывала его опереться мне на плечи и соскочить с деревянного копья, но лишь почувствовала, как по моей шапке покатились дымящиеся струи. Он обмочился! Прямо на меня! Да еще имел совесть хохотать! Мне было одиннадцать, но даже тогда меня пробило на отборные ругательства. Я ушла, оставив обоссанное чучело пугать ворон. Дедушка вернулся за ним, чуть позже. Мне тогда сильно досталось. Что ж, только сейчас я понимаю почему была поругана.

— А когда мы домашнее вино нашли в трехлитровой банке? — продолжала Нина. — Целый погреб с банками!

— Ага. И с натянутыми на них резиновыми перчатками. Целы погреб рук!

— Да уж, — усмехнулась она. — Вино мы испробовали, а вот надеть обратно перчатку уже не смогли.

— А дедушка нашел нас только под утро.

— В бане.

— На полу.

— И с красными от вина губами.

— А потом ходили с красными от ремня жопами…

Теплые воспоминания сменились грустью. Как же быстро летит это время. Стоит тебе лишь на мгновение забыться, как уже пора прятать куклы на пыльные чердак, переставать верить в эльфов, снимать подорожник с колен, прощаться с детством, вставать в оборонительную позу и быть готовой встретиться лицом к лицу с реальностью. С реальностью, которая не церемониться.