— Ммм. Холодненькая. Хочешь? Просто попроси.

— Да ты то еще дерьмо, Рыбин, — с весельем приговаривал Саша. — Сначала — мучаешь, потом — помогаешь. Ты еще пожалей ее!

Жгучая смесь проникла в легкие и устроила там настоящий пожар. Я закричала. А точнее — заскулила. Так жалобно, что разорвала собственное сердце. Мне стало жаль себя. Искренне. До слез. Такие муки мне не по силам.

— Неприятно, правда? — продолжал Рыбин, гладя меня по спине грубыми пальцами. — Мне тоже было неприятно, когда ты обижала меня. Понимаешь, я не хочу ругаться, Злата. Я хочу жить в мире. Только вот ты, этого явно не желаешь.

Я бы не ответила ему, даже если бы могла. Единственное, что мне сейчас хотелось, так это нащупать ближайший камень и разбить подонку голову. Впрочем, треск действительно послышался, только это была не голова, а стекло. Кто-то разбил школьное окно. Я поняла это по стеклянному дождю, который посыпался на землю.

— Что это? — удивленно спросил Саша.

— Не знаю. Пойдем, глянем.

— А как же она?

— Да куда она денется? Максимум, доползет до ближайшей лавочки. Погнали.

Они ушли. Где-то неподалеку слышались возмущенные крики учителей и учеников. Тот, кто разбил это долбанное окно был как никогда кстати.

В позе слепого щенка, я перебирала руками сырые окурки и прочий мусор. Что я искала? Не знаю. Каплю воды, наверное. Ну или гранату, чтобы выдернуть чеку и расквитаться со злейшими врагами.

Неожиданно сильные руки подхватили меня за талию и подняли над землей. Кто-то уносил прочь ноги, вместе со мной. Так лихо, словно я ничего не весела. А еще, этот кто-то явно не объезжал ямы, потому что меня трясло, как в старой телеге.

— Привет, свинюшка.

Ну спасибо тебе незнакомец, своровал меня да еще свиньей назвал.

— Ты кто? — визжала я, хватаясь то за его уши, то за шею.

— Я? Бери бумагу и записывай, — парень явно задыхался от бега, но все-равно отвечал: — Я - самый долгожданный подарок судьбы, ускользающее из твоих рук счастье, несбыточная мечта, я тот, кто улыбнулся солнцу, и оно засияло, сечешь? И вообще, мое имя слишком известно, чтобы его называть.

— Постой-ка, — мои руки коснулись его лица, а следом, головы.

— Эй! Аккуратно с кепкой! Упадет, ведь! А я как бы немного занят!

— Сема? — моментально осенило меня.

— Молодец! Держи леденец! Правда, он в кармане и немного подтаял…

Я испытала невероятное облегчение, несмотря, на то, что была близка к потере сознания. Сема снова это сделал — появился из ниоткуда и спас меня.

Поток ветра, растрепавший мои волосы, был наглядным показателем насколько Семен был быстр. Меня трясло от злости, трясло на кочках и от волнения. Романтичнее момента мой мозг и придумать не мог, только если бы я не была подкинута в воздух и не упала бы в дурно-пахнущую воду. Школьная форма намокла и тянула на дно, так же, как и километровые волосы.

После нескольких окунании, коварные чары Рыбина поутихли, и я смогла открыть глаза. Яркий свет приказал мне закрыть их снова. Мы договорились только через пару попыток.

Семка стоял по колено в грязном пруду и наблюдал за надувшимися от воздуха трениками. Я же ощущала, как горит моя кожа и «аромат» тухлой воды, с нотками забродившей тины в композиции с полудохлой рыбой, а еще смердящее илистое дно, в котором мои ноги утопли по щиколотку. Мерзость.

— Здесь нас не найдут, — начал Семка, довольно уткнув руки в бока. — Ну и адреналинчик! Класс, да? Это я разбил окно. Отвлекающий маневр, все дела. Не думал, что ты такая тяжелая, на вид так грамма два. Ну да ладно, здорово побегали. Ты видела лица этих дубин, когда я забрал тебя? Ах, ну да, ты ничего не видела, но это было лучшее зрелище. Кажется, мой брат был таким разочарованным, только когда узнал, что деда Мороза не существует. Хотя нет. Когда мама выкинула его коллекцию червяков, он был пуще расстроен. Черт, какой же он болван! Как можно сожалеть о червяках и при этом вспарывать брюхо родному отцу? Дикая бредятина.

Сердце колотилось. Уши заложило. Все что говорил Семен не имело никакого значения, я думала совершенно о другом. О том, о чем бы здравомыслящий человек никогда бы не подумал, стоя в протухшей в воде, да еще с ожогами на лице.

Но, мне было пятнадцать, и…

— Эй, Злата, ты в порядке? Чего ты так уставилась?

Ах, чего я уставилась? Чего уставилась?! Эта фраза не престает меня преследовать.

Вычеркнув из своей жизни такие понятия как «логика» и «здравомыслие», я ринулась вперед и вцепилась губами в своего спасителя. Воспаленные губы коснулись чего-то мягкого, прохладного и влажного. Парень оторопел от такого действия и на время попросту застыл.

Ну а что? Ведь, мы уже целовались, а поцелуев много не бывает. Да и Сема заслужил. Вопрос только — это ли награда для него?

Мне было пятнадцать, и я целовалась. Второй раз. Единолично и без участия партнера. Я помилую себя за это лет так в тридцать, потому что мне было пятнадцать и класть я хотела на свод правил, которые правильные девочки, зазубривают с малых лет, как «Отче наш». И пусть за этот грех меня больше не допустят в Рай — чихать. Меня облили ядовитой смесью, назвали свиньей, окунули в зловонные помои — какие ж тут манеры? Какое ж тут целомудрие?

Первым отпрянул Сема. Одним движением руки он убрал мой поцелуй со своих губ, отчего любимая родинка перестала блестеть. Я поникла. Упала с небес. Как ледяной град на голову посыпалась вся моя мнимая уверенность, провоцируя неприятную боль в висках.

Соколов выдохнул. Банально выпустил воздух, и больше ничего. Задумался. Кажется, о бесконечном двигателе. Усмехнулся, покачал головой и несколько раз выругался себе под нос. И, наконец, посмотрел на мое пылающее от стыда лицо.

— Если это было «спасибо», то я немного не расслышал. Спорим, ты засачкуешь повторить это снова?

***

С большим усердием, я выжимала белые гольфы, которые стали серо-зеленого цвета. Кожа покрылась мурашками. Туман рассосался, а только показавшееся солнце, несправедливо поторопилось спрятаться за горизонтом. Мы сидели на берегу пруда, восстанавливали силы и задумчиво молчали.

Первой начала я:

— Так значит, ты больше не злишься на меня? — я украдкой поглядывала на Семена, так как сильно смущалась.

Облокотившись на локти, Семка скинул с себя мокрые кроссовки.

— Смеешься? Злиться на тебя, Злата, тоже самое, что сердиться на младенца, за то, что гадит в штанишки.

— Да уж… Я действительно облажалась.

— Ой, только не загоняйся. Ты сама придумаешь себе высокие рамки, а потом сама же не в силах из них выйти. Все не так плохо.

— Не так плохо? — возмутилась я. — Ты шутишь? Твой брат затравил меня, как постельного клопа!

— Уверен, в глубине души он этого не хотел.

Гольфы выпали из моих рук.

— Ушам своим не верю — ты защищаешь его?!

Семка помедлил с ответом, а потом принялся натирать переносицу, словно не желал отвечать.

— Он мой брат, Злата. Я всегда буду искать повод, чтобы оправдать его. Даже самый крохотный.

Эгоизм взял надо мною вверх.

— Ах так? Может, тогда и Рыбина оправдаешь? Возьмешь огромную лупу и рассмотришь этот крохотный повод?

Он невесело хохотнул. Последние лучики заката пробежались по его красивому лицу.

— Понимаешь, из любого навоза можно слепить конфетку. Но, это будет конфетка из навоза. Так что, Рыбину ничего не поможет.

Я принялась нервно теребить кулон на шее, и Семен это заметил.

— Помнишь, ты расстроилась, когда думала, что потеряла его? — спросил он. Я кивнула, не понимая, к чему он клонит. — Так вот, твое золото оставалось всегда при тебе и остается до сих пор. Правда, оно хромает на одну ногу и придумывает дурацкие стишки. Пашка — твое золото, Злата. Наша семья — наше богатство. Я не могу так просто отказаться от брата, только потому что у него поехала кукуха. Не могу.

Ох, Сема лихо перевел тему в нужное русло. Да и гневаться на человека, который вызволил тебя из лап жестокого братства — глупо. Несправедливо. И, поэтому, я выбрала молчать.