— Интересно, Федор видит нас сейчас? — спросила Нина, с грустью смотря на небо.

В горле собрался комок горечи. Пазухи носы заныли от боли.

— Эй, дед Федор, вы слышите нас? — разоралась подруга. — Если я узнаю, кто сделал это преступление, то откручу ему голову! В огороде закопаю! На куски порву! Можете на меня надеяться! Я не подведу! — она закашлялась. — Как там в Раю, дед Федя? Мошкара не кусает? Рыба клюет?

Мне стало совестно. Больно. Казалось, все внутренности обмотало колючей проволокой. Эту боль нельзя сравнить с обычной. Она ни на что не похожа.

Даже моя подруга была готова расквитаться с убийцей дедушки, а я продолжала бесстыдно молчать, позволяя ему свободно расхаживать по улицам и творить самосуд. Я развязала ему руки и, с каждым днем, я все больше ненавижу себя за это.

— Златка, — тихо позвала Нина и приподнялась на локти. — Почему ты до сих пор молчишь о том дне? Прошло достаточно времени, ты можешь мне открыться и…

— Нет, — обрубила я. — Не могу. Я ничего не помню.

— Вообще ничего?

— А какой мне смысл молчать? — выдавила я, всеми силами сдерживая слезы.

Поджав губы, Нинка снова упала на траву. Она сомневалась. Не понимала меня. Я вижу это. Чувствую. Но как я могу рассказать ей, если на эту тему наложен жесткий запрет? Никак.

Молчание — стало для меня самым суровым наказанием.

— Эх, как целоваться хочется, — с загадочной улыбкой на лице, сказала Нина. Это был отличный повод сменить тему. Расслабиться. Подумать о хорошем. — Цветкова, тебя целовали когда-нибудь? Хотя, я и так знаю, что — нет.

Ее заявление тонкой иголочкой кольнуло между ребер.

— Не совсем так, — воодушевилась я. — Вчера меня поцеловали. А точнее, я поцеловала.

Подруга подскочила на колени и нависла надо мной, округлив свои огромные глаза.

— Брешешь!

— А вот и нет, — по-хитрому улыбнулась я.

— С кем?! Кто этот загадочный слюнявчик? Соколов?! Нет, это точно Соколов! Он? Он?!

Мои щеки залились румянцем. Поджав губы, я коротко кивнула.

Раскрыв рот, Нина, как следует, набрала воздуха в легкие.

— Дьявол меня побери! Вот это вы лихо! Ну и как, понравилось?

— Да, — смущалась я, — кажется.

— Фантики…

Странно, но подруга выглядела радостнее меня. Я ожидала любой ее реакции, но эта, меня приятно удивила. Он хлопала густыми ресницами так часто, будто хотела взлететь. Всего лишь один малюсенький поцелуй осчастливил несколько человек. Чудеса.

— И когда это вы с Сашком успели помириться? М? А когда он тебя целовал у Рыбина разрешения не спрашивал?

Я поперхнулась.

— Причем здесь Саша? — слишком эмоционально возмутилась я. — Я говорила про Сему.

Улыбка спала с лица Нина. Она содрогнулась, словно получила удар под дых и перестала моргать.

— Сема? — одними губами повторила она. Казалось, девочка пыталась убедить саму себя, что не ослышалась. — Что ж, здорово…

Я вскинула бровями.

— Что-то не так?

— Нет, нет. Все нормально.

— Ненормально, Нина. Я же вижу, что ненормально.

— Нет, — девочка в неверия затрясла головой и приподнялась на ноги. — Прости, Златка, но я пойду. Мне идти нужно. Я совсем забыла, что должна была помочь в огороде. Моим родителям нужна помощь.

— Но ты никогда не помогаешь родителям! Нина!

Проигнорировав мой протест, девочка ринулась в бегство. Я смотрела ей вслед, пока та не скрылась из виду. Я обидела ее, а точнее — мое признание. Какая же из меня подруга, раз мне в голову не пришло, что Семен до сих пор ей небезразличен?

Упав на траву, я вернулась к привычной картине. Только теперь небо не казалось мне светлым и безмятежным. Напротив, надо мной сгущались тучи, словно сам дедушка Федор негодовал, что воспитал такую эгоистку.

Что теперь мне делать? Я чувствовала себя камушком, который втиснулся в чужой ботинок и мешает ходьбе. Я мешала друзьям. Я была лишней в этом дуете, но нагло встала между ними. Так? Или я просто девчонка, которая пытается жить дальше, мечтающая о счастье, как когда-то мечтала о сказке на ночь? Так?

Мне было пятнадцать, и я окончательно запуталась.

Происходило что-то неладное. Я походила на разорванную в клочья куклу, которая зашивала себя самостоятельно. Каждый шов получался кривым, но я не сдавалась. Надеялась и верила, что вот-вот все закончиться, меня поставят в стеклянный сосуд и больше ничего не будет мне угрожать. Я буду неприкосновенной тканью, набитой мягким синтепоном. Но, никто не поспешил уберечь меня. Напротив, все только и норовят пройтись по мне ногами или оторвать кусочек. С каждым днем, я покрываюсь безобразной штопкой и похожу на уродливое чучело, которым пугают детей да птиц.

Только через несколько часов, я решила вернуться обратно. Было грустно. Так тоскливо, что хотелось хныкать. Вышагивая по лесной тропинке, я выковыривала из косы мелкие травинки и тихо подвывала себе под нос грустную мелодию. Но, притормозила, когда услышала громкий язвительный смех, он словно едкая отрава пролился по моим венам и заставил содрогнутся. Эти «Улюлю» означали только одно — братство «V» двигалось мне на встречу.

Не теряя ни секунды, я стряхнула с себя все остатки травы и нырнула в кусты сирени. Запутавшись в ветках, я молила почерневшие листья продержаться на палочках еще несколько минут, не опадать и не выдавать моего убежища. Но если те вошли в мое положение, то сердце предательски колотилось в груди, будто нарочно пыталось привлечь всеобщее внимание. Ох, я пошла бы на то, чтобы оно и вовсе остановилось лишь не попасться на глаза этим отморозкам. Зубы застучали. В коленях поселилась дрожь.

— Сокол, где твой нож? — послышался голос Рыбина, и я замерла. — Если я встречу белку, то хочу вспороть ей брюхо. Выдерну толстую кишку и накормлю ею Трофимова. Этот «ходячий труп» не принес обещанный червонец. Надо бы наказать наглеца.

— Нож всегда при мне, — с гордостью ответил Саша. — А не проще вспороть брюхо самому Трофимову? Уверен, он не пожалеет денег, чтобы сохранить свои внутренности.

— Подождем еще. А вот если гнида соскочит — покромсаем на куски.

Мне поплохело. Стало жутко и страшно. Лучше бы я гордо прошла мимо них, чем сейчас, попадусь в таком унизительном положении. Рыбин и Саша говорили страшные вещи, а остальные ребята подбадривали их похвальными возгласами да омерзительным смехом.

— Я так зол, что готов перерезать пол деревни, — без стеснения признался Рыбин. — Они меня все раздражают. Все до единого.

— Телку тебе надо, Рыба, — усмехнулся Саша. — Твои нервишки давно шалят. Ты становишься опасным. Даже безумным.

— Да не в этом дело, Сокол. Просто я с детства коллекционирую лишь ненависть и презрение к окружающим. Но, теперь я создал свою семью. Меня окружают нормальные парни, а тот, кто отличается от нас, пусть лучше не попадается нам на глаза. Буду давить, как блох.

Они приближались. Звук бьющихся цепей был похож отпевающую речь. Мне нужно было пережить долю секунды, когда несколько ботинок прошагают мимо кустов и у меня появиться шанс на побег. Это всего лишь короткое мгновение без воздуха в легких и пульса в руке.

— Кстати, о блохах, — на этих словах Саша притормозил, а я попрощалась с белым светом. Мне были видные его штаны и болтающийся на ремне нож. Перед глазами заплясали полуобморочные искорки. Саша неспеша нагнулся и подобрал с земли резинку для волос. Мою резинку. Пальцы коснулись косы — ничего. Наверное, я обронила ее, когда избавлялась от травы. — Откуда она здесь?

— А что это? — с недоверием поинтересовался Рыбин. — Браслет?

— Это заколка Цветковой, — пояснил Саша, и в воздухе повисла гробовая тишина. Даже на расстоянии я слышала, как тяжело задышал Соколов. Он словно вынюхивал меня.

— Выкинь ты эту гадость! Заразишься! — рявкнул Рыбин.

— Дело не в этом. Она была здесь, — холодный тон Саши сделал соответствующим воздух. — Или, она еще где-то здесь.

Страх взял надо мною вверх. Я нашла уйму причин чтобы рвануть прочь отсюда и ни одной, чтобы продолжить прятаться. Но, сейчас трепетала даже душа, что уж там говорить о теле — я не могла сдвинуться с места. Я буквально пустила корни, намертво приковав себя к сырой земле.