После душа мисс Такетт надела рабочую юбку цвета хаки и простую хлопчатобумажную блузку. Она носила чулки телесного цвета; ее коричневые кожаные туфли не претендовали на моду, но отличались удобством. Волосы собраны на затылке в аккуратный хвост, единственное украшение – недорогие наручные часы. Она почти не пользовалась косметикой. Капелька румян на щеках, чуть-чуть черной туши на кончиках ресниц, немного розового блеска для губ, и она готова встретить день.

Солнце только вставало, когда Джейнэллен спустилась вниз по еще темной лестнице, пересекла холл на первом этаже и вошла в кухню, где включила лампы дневного света на потолке, залив комнату ослепительным голубовато-белым светом операционной. Она терпеть не могла это яркое навязчивое сияние, лишавшее уюта в остальном традиционно обставленную кухню.

Но Джоди это любила.

Привычным жестом Джейнэллен включила кофеварку. Она всегда скрупулезно выполняла свои утренние обязанности с того самого дня, как рассчитали последнюю жившую в доме экономку. Когда Джейнэллен исполнилось пятнадцать, она объявила, что больше не нуждается в няньке, сама может собирать себя в школу, а между делом приготовит завтрак и для матери.

Мэйдейл, их теперешняя приходящая прислуга, работала только по пять часов в день. Она занималась уборкой и стиркой, готовила кое-что к обеду. Со всеми остальными домашними делами, и это помимо своих обязанностей в «Нефтяной и газовой компании Такетт», успешно справлялась Джейнэллен.

Она заглянула в холодильник, чтобы проверить, есть ли там кувшин с апельсиновым соком, и наполнила сливками молочник. Джоди нельзя пить кофе с такими жирными сливками, но она никого не слушалась, поступая всегда по-своему.

Пока кофеварка шипела и булькала, Джейнэллен налила кипяченой воды в лейку и вышла на крытую заднюю веранду полить папоротники и бегонии.

Вот тогда-то она и заметила пикап. Он показался ей незнакомым, но был припаркован возле задней двери, словно всегда стоял на этом месте. На том самом месте, где Кей обычно…

Джейнэллен повернула назад, чуть не расплескав воду из лейки, торопливо поставила ее на кухонный прилавок. Она выскочила из кухни, добежала через холл до лестницы и, ухватившись рукой за столб, описала полукруг, как некогда в детстве, а затем бросилась вверх по ступенькам. На втором этаже она промчалась по коридору до дверей последней спальни и без стука ворвалась внутрь.

– Кей!

– Что?

Причесывая пятерней темные всклокоченные волосы, он поднял голову с подушки. Часто заморгал, пытаясь ее разглядеть. Потом застонал, прижав руку к боку, и упал на подушку.

– Господи, разве можно так пугать. У меня был подобный случай с бедуином, я чуть было не распорол ему живот, хорошо, вовремя понял, что это один из наших друзей.

Не обращая внимания на выговор, Джейнэллен бросилась на шею к брату.

– Кей! Ты вернулся. Когда? Почему ты нас не разбудил? Ты дома, дома. Спасибо, спасибо тебе, что ты приехал.

Она крепко его обняла и принялась целовать в лоб и щеки.

– Ладно, ладно, я понял. Ты рада меня видеть. – Ворча, он увертывался от ее поцелуев, но, когда ему удалось сесть, на его лице сияла улыбка. – Привет, сестренка. – Он осмотрел ее покрасневшими глазами. – Ну как ты? Седых волос нет. Зубы почти все целы. Прибавила всего пять-шесть фунтов. В общем, не очень постарела.

– Я совсем не потолстела, так и знай. И выгляжу, как обычно. О чем можно только пожалеть. – Безо всякого кокетства она добавила:

– Это вы с Кларком были красавчиками в семье, помнишь? А я невзрачная Джейн. Или, если хочешь, Джейнэллен.

– Зачем ты сразу хочешь меня разозлить? – спросил он. – Почему ты так говоришь?

– Потому что это правда. – Она слегка пожала плечами, как будто все сказанное не имело большого значения. – Хорошо, не будем тратить на меня время. Расскажи о себе. Откуда ты явился и когда?

– Твоя телефонограмма дошла до меня через тот лондонский телефонный номер, который я тебе оставил, – пояснил он, широко зевая, – Я ее получил в Саудовской Аравии. Добирался три или четыре дня. Трудно сказать сколько, когда пересекаешь много часовых поясов. Вчера прилетел в Хьюстон, а сюда прибыл уже где-то ночью.

– Почему ты нас не разбудил? Чей это пикап? Сколько ты с нами пробудешь?

Он рукой зачесал волосы назад и при этом сморщился, как от боли.

– Прошу тебя, давай все по порядку. Я не разбудил вас, потому что было поздно, какой в этом смысл. Я взял пикап у приятеля в Хьюстоне, он через пару дней должен доставить самолет в Лонгвью. Тогда заберет грузовичок и поедет на нем обратно. И… какой там был последний вопрос?

– Сколько ты с нами пробудешь? – Джейнэллен сложила руки под подбородном, словно маленькая девочка, молившаяся на ночь. – Только не говори, что несколько дней. Не говори, что одну неделю. Скажи, что будешь с нами долго-долго.

Он взял ее сложенные руки в свои.

– Мой контракт с той нефтяной компанией в Аравии все равно почти закончился. Сейчас у меня нет никаких планов. Так что не будем точно устанавливать срок моего отъезда. Подождем и посмотрим, как я тут приживусь, договорились?

– Договорились. Спасибо тебе, Кей. – Слезы блестели в ее прекрасных синих глазах. Что касалось этой семейной черты, то тут судьба ее не обделила. – Мне не хотелось беспокоить тебя из-за этих наших событий, но…

– Какое это беспокойство.

– Тем не менее беспокойство. Я бы не стала тебя вызывать, но я подумала, что твое присутствие как-то… улучшит положение.

– В чем дело, Джейнэллен?

– Мама. Она больна, Кей.

– Опять скачет давление?

– Хуже. – Джейнэллен ломала пальцы. – У нее начались провалы памяти. Я это не сразу заметила. Потом Мэйдейл рассказала о нескольких случаях, когда мама теряла вещи и обвиняла ее, что она их нуда-то засунула. В разговоре мама без конца повторяется.

– Ей уже немало лет, Джейнэллен. Может быть, это первые признаки старческой дряхлости.

– Все может быть, но я другого мнения. Боюсь, что это серьезней, чем просто старение, бывают дни, когда я вижу, что ей нездоровится, хотя она пытается это скрыть.

– А что говорит доктор?

– Она не хочет его видеть! – в отчаянии воскликнула Джейнэллен. – Доктор Паттон прописал ей лекарство от гипертонии, но это было год назад. Она заставляет фармацевта выдавать ей лекарство по старому рецепту и твердит, что этого достаточно. Она не желает меня слушать, когда я предлагаю пройти обследование у другого врача.

Кей понимающе усмехнулся:

– Это в ее характере, точно. Знает все и обо всем лучше всех.

– Пожалуйста, Кей, не суди ее строго. Помоги ей. И мне тоже.

Он ласково похлопал ее по щеке.

– Ты слишком долго одна несла эту ношу. Пора мне прийти к тебе на помощь. – Он стал серьезным. – Если у меня получится.

– Обязательно получится. Теперь у вас с мамой будут другие отношения.

Недоверчиво хмыкнув, он сбросил простыню и опустил ноги на пол.

– Подай-ка мне джинсы.

Джейнэллен уже готова была повернуться, чтобы взять с кресла-качалки лежавшие комом джинсы, как вдруг заметила у него повязку.

– Что с тобой случилось?! – воскликнула она. – А лодыжка, что с твоей лодыжкой?

Он небрежно ощупал распухшую ногу.

– Немного беспокойное возвращение домой.

– Как все произошло? Это серьезно?

– Нет. А теперь подай мне джинсы.

По-прежнему сидя на краю постели, он протянул руку. Джейнэллен были знакомы эти упрямо сжатые челюсти и желваки на небритых щеках; она подала ему джинсы, а потом, встав на колени, помогла продеть в штанины босые ступни.

– Смотри, как раздулась лодыжка, – озабоченно проговорила она. – Ты можешь наступать на ногу?

– Врач мне посоветовал этого не делать, – отрывисто сказал он. – Помоги мне.

Она поддерживала его, пока Кей, опираясь только на левую ногу, натянул на бедра джинсы. Застегивая ширинку, он улыбнулся ей озорной улыбкой, перед которой не могли устоять даже самые добродетельные женщины.