Верблюд шел безнадежно медленно, лающие псы следовали по пятам. А кругом лачуги… бесконечные лачуги… и резкий запах коровяка, сушеной рыбы и растительного масла.

Пройдя первое опасное место, они оказались на наезженной дороге и шли по ней остаток ночи. Анжелика с беспокойством следила за светлеющим небом, принимавшим зеленые, розовые и перламутровые оттенки. Заря разгоралась. То тут, то там встречались оливковые деревья, однако чувствовалось приближение пустыни. На повороте дороги показались хижина и сарай. Анжелика не смела задавать вопросов. Тревога росла от того, что она не имела понятия, где они находятся, от невозможности предвидеть препятствия, которые ждали их в пути, обдумать условия успеха… По натуре деятельная, она плохо чувствовала себя в роли груза, перевозимого на муле. Если есть угроза беды или гибели, она, по крайней мере, хотела отдавать себе в этом отчет! Далеко ли этот Фец, где какой-то еврей им даст проводника? Заметил ли Колен Патюрель хижину? Когда на ее пороге появился араб, она с трудом сдержала крик. Араб пошел им навстречу. Колен Патюрель заставил верблюда опуститься на колени и сошел с него.

— Слезайте, милочка, — сказал Колоэнс Анжелике.

Она в свою очередь соскочила с мула. Всем были розданы мешки с провизией. Анжелике достался такой же тяжелый мешок, как всем. Маркиз де Кермев не мог не воспротивиться, проворчав в отворот бурнуса:

— Взваливать такую ношу на хрупкие женские плечи! Это меня коробит, Ваше величество!..

— А есть ли что-нибудь более подозрительное в глазах мусульманина, чем женщина, порхающая налегке среди мужчин, нагруженных, как ослы? — возразил Колен Патюрель. — Мы не должны позволять себе подобные промахи. За нами могут следить.

И он сам взвалил груз на плечи Анжелики.

— Придется нас извинить, малышка. Да и идти придется недолго. Спрячемся на день, а ночью тронемся.

Араб взял верблюда и мула под уздцы и завел их в сарай. Пиччинино отсчитал ему несколько монет, и беглецы двинулись по тропинке, вьющейся среди камней. Вскоре за небольшой возвышенностью показались заросли тростника у берегов речки.

— Мы спрячемся у болота, — объяснил Колен Патюрель. — Каждый выберет себе отдельное укрытие, чтобы не оставлять слишком много сломанного тростника. Ночью я крикну диким голубем, и мы соберемся на опушке леса. У каждого есть провизия и немного воды… До вечера…

Они разбрелись среди высоких шелковистых стеблей с острыми краями. Анжелике попалось место, где росло немного мха, и она прилегла на него. День будет длинным… Над болотом стояла удушливая жара; комары и другие насекомые беспрестанно кружились над ней. К счастью, ее многочисленные покрывала предохраняли от укусов. Она выпила немного воды и съела лепешку. Небо казалось раскаленным добела, длинные острые листья тростника отбрасывали черные тени.

Анжелика заснула. Проснувшись, услышала голоса. Видно, спутники ищут ее. А ведь вечер еще не наступил. Небо все так же слепило, подобно раскаленной стали. Внезапно в двух шагах от себя она увидела мужчину в белой джеллабе. Темное лицо было повернуто в другую сторону, фигура до пояса скрыта тростником.

«Арлезианец или венецианец?» — подумала она, пытаясь рассмотреть этого человека.

Вот он чуть повернул голову. Она увидела лицо цвета хлебной горелой корки, не обязанное своей смуглотой коричневой краске. Это был мавр!

У Анжелики замерло сердце. Мавр, не замечая ее, продолжал разговор со своим спутником, скрытым от ее глаз.

— Тростник неважный, — говорил он, — много поломанного. Видно, какое-то животное бродило здесь. Пойдем на другой берег, а если там не лучше, вернемся.

Она услышала, как они удаляются, не веря еще своему счастью. И вдруг снова вся напряглась: другой голос раздался поблизости. Она его узнала. Это пел Франсис-арлезианец.

«Дурак! — подумала Анжелика в ярости. — Сейчас мавры услышат его и вернутся…» Она вновь замерла, боясь броситься к нему, чтобы заставить замолчать. Потом, видя, что все спокойно, решила тихонько пробраться к месту, где слышала пение неосторожного провансальца.

— Кто там идет? — спросил он. — Ах, это вы, очаровательная Анжелика!

Она вся дрожала от злости и возбуждения.

— Вы что, сумасшедший? Распеваете здесь, а мавры как раз пришли резать тростник! Я видела двоих… Ведь это чудо, если они вас не услышали…

Веселый парень позеленел:

— Черт! Я об этом не подумал. Я вдруг почувствовал себя таким счастливым, впервые на свободе за восемь лет! Ну, и припомнил старые напевы родины. Вы думаете, они слышали?

— Будем надеяться, что нет. Только уж больше не шумите.

— Ну, если их только двое… — процедил сквозь зубы арлезианец.

Он достал из-за пояса нож, потрогал пальцем лезвие. Потом, зажав нож в кулаке, принялся мечтать:

— У меня суженая в Арле. Как думаете, она меня дожидается?

— Меня бы это удивило, — отвечала Анжелика сухо. — Восемь лет, это долго… Скорее всего у нее теперь целая куча ребятишек… от другого.

— Да? Вы так считаете? — протянул он разочарованно.

По крайней мере, теперь он не запоет от переполняющей его сердце радости. Они замолчали, прислушиваясь к шороху тростника. Анжелика взглянула вверх и сдержала вздох облегчения. Небо, наконец, порозовело. Скоро вечер, а там и ночь-сообщница наступит, чтобы вести их по своим звездам.

— Куда мы, собственно, идем? — спросила она.

— На юг.

— Как вы сказали?

— Это единственное направление, по которому Мулей Исмаил не станет разыскивать нас. Какие рабы-северяне побегут на юг, в пустыню?.. Мы потом свернем на восток, а там и к северу, обойдем Фец, и уж после с проводником проберемся к Сеуте или Мельвилю. Конечно, все это удлиняет путь, зато уменьшает опасность. Мышь хитрит с котом. Пока он нас подстерегает на севере или западе, мы на юге и востоке. А когда мы пойдем в нужном направлении, ему, Бог даст, уже наскучит гоняться за нами. Во всяком случае те, кто выбирал прямую дорогу, никогда не достигали цели. Значит, стоит попытаться сделать наоборот… Не надо забывать, что старейшины селений головой отвечают за нашу поимку. И я вас уверяю, что службу они свою знают… Даже собак натаскали для розыска беглых христиан…

— Тихо! — перебила его Анжелика. — Вы слышали зов?

Наползла фиолетовая темнота, пропитанная болотными испарениями. Несколько раз проворковала дикая горлица. Со всяческими предосторожностями беглецы выбрались из своих тайников, в молчании проверили, все ли на месте, и тронулись в путь.

Шли всю ночь, то лесом, то по обширным каменистым пространствам, где было трудно не заблудиться. Стараясь избегать селений, прислушивались к пению петухов и лаю собак, чтобы вовремя отойти подальше. Ночи стали холодней, но некоторые мавры ночевали в полях, охраняя неубранный урожай. Нюх Пиччинино-венецианца улавливал самый слабый запах дыма, а тонкий слух маркиза де Кермева — любой подозрительный шум. Он часто прикладывал ухо к земле. Один раз им пришлось укрыться в зарослях, пропуская двух всадников, по счастью, ехавших без собак.

Поутру они спрятались в лесу и провели там целый день. Запас воды кончался, жажда уже мучила их. Пустились на поиски и по кваканью лягушки нашли в лесу болотце с гниющей водой, кишевшей насекомыми. Все напились, процедив эту мутную жидкость через кусок полотна. Потом Анжелика прилегла отдохнуть неподалеку от собравшихся вместе мужчин. Ей грезилось купание султанш в прозрачной воде, пахнущей розами, вспоминались заботы предупредительных служанок. Ах, выкупаться бы, освободиться от этих пропотевших тряпок, так противно липнущих к коже. А этот мучитель Колен Патюрель еще заставляет закрывать покрывалом лицо.

Анжелика погрузилась в раздумья о грустной доле мусульманских женщин из бедных слоев. Наконец она поняла, что попасть в гарем, в эту роскошную обстановку, было для них верхом удачи, как в случае с Фатимой. В довершение всего ее терзал голод. Желудок, привыкший к сдобе и сластям, не хотел смириться, получая изо дня в день лишь лепешку из грубой муки.