Немного погодя она опять услышала скрип ключа. Кто-то входил в каюту, и она выпрямилась, готовая ко всему.

Но это был лишь помощник капитана Корьяно в сопровождении негритенка с подносом. Он прислонил свой фонарь к окошку каюты, поднос поставил на пол, медленно оглядел узницу своим единственным глазом. Потом ткнул толстым пальцем в перстнях в блюдо и скомандовал:

— Ешьте!

Когда он ушел, Анжелика не устояла против аппетитного запаха, подымавшегося от подноса. Там были оладьи из креветок, суп из ракушек и апельсины. Еще стояла бутылочка хорошего вина. Анжелика жадно проглотила все. Она была измучена усталостью и волнением.

Услышав медленно приближавшиеся шаги маркиза д'Эскренвиля, она подумала, что сейчас закричит. Пират отпер дверь и вошел. Он был высокого роста, так что ему пришлось пригнуться под низким потолком каюты. Красноватый фонарик освещал его снизу, и твердое лицо со светлыми глазами и серебристой сединой на висках могло показаться красивым, если бы не злая ухмылка, кривившая губы.

— Итак, — он бросил взгляд на опустевшую посуду, — госпожа маркиза покончила с кормежкой?

Анжелика не снизошла до ответа и отвернулась. Он положил руку на ее голое плечо. Она вывернулась и бросилась в угол тесной каюты, ища глазами хоть какое-нибудь оружие. Но ничего не было. А он следил за ее движениями, как жестокая кошка.

— Нет, ты от меня не убежишь. Сегодня не убежишь. Сегодня вечером сводят счеты, и ты заплатишь по своим.

— Но я ведь ничего вам не сделала.

— Не ты, так твои сестры… Нечего! Другим ты много чего сделала, так что сторицей заслужила наказание. Сколько там за тобой волочилось? Скажи, сколько?

Охваченная ужасом от безумного огня, метавшегося в его глазах, она искала выход.

— А, тебе стало страшно? Это мне больше нравится… Уже не задираешь нос? Скоро станешь умолять меня. Я умею за таких браться.

Он отстегнул перевязь и бросил ее вместе со шпагой на кушетку. Потом туда же полетел его пояс, и с циничным бесстыдством он стал расстегиваться.

Она схватила скамеечку, единственное, что было под рукой, и швырнула в него. Он уклонился и нагнулся над Анжеликой, обхватив обеими руками. Когда его лицо придвинулось, она укусила его в щеку.

— Ах ты, волчица!

Охваченный безумной яростью, он хотел швырнуть ее об пол. В узком пространстве каюты завязалась отчаянная борьба. Стенки каюты скрипели и звенели от ударов мечущихся в страшном напряжении тел. Оба молчали.

Наконец, Анжелика почувствовала, что ее силы иссякли. Она упала. Д'Эскренвиль навалился на нее, задыхаясь, и прижал всей тяжестью своего тела к полу. Она уже не могла сопротивляться, только отворачивала голову, чтобы не видеть эту жестокую ухмылку.

— Спокойно, спокойно, моя милая… Вот так, не шевелись, будь послушнее… Дай-ка я тебя разгляжу получше.

Он разорвал корсаж и впился жадными губами в ее грудь. Дернувшись от омерзения, она попыталась вырваться, но он крепче сжал объятия, овладевая ее протестующим телом. В последнюю минуту она вновь попыталась вырваться. Он выругался и ударил ее с такой силой, что она закричала от боли. Бессчетные минуты она должна была терпеть бешеную ярость, с которой он набросился на нее, подминая и подчиняя себе, словно зверь в берлоге.

Когда он поднялся, она сгорала от стыда. Он приподнял ее, вгляделся в мертвенно-бледное лицо и швырнул назад. Она тяжело упала к его ногам.

— Вот в таком виде женщины мне нравятся. Недостает только слез.

Он привел в порядок свой костюм из красного сукна, застегнул пояс. Опираясь на одну руку, Анжелика другой пыталась прикрыться обрывками платья. Ее светлые волосы упали вперед, открывая затылок.

Д'Эскренвиль бросил ей напоследок:

— Плачь же, что ты не плачешь, плачь!

Она заплакала только тогда, когда он ушел. Целый поток жгучих слез залил ее лицо. С трудом приподнявшись, она села на край кушетки. Жестокие страдания последних дней, эти непрерывные стычки с взбесившимися мужчинами сломили, кажется, ее мужество и упорство. В голове у нее повторялись, словно кружась в адской карусели, слова старого каторжника: «Рыба — баклану, добыча

— пирату, а женщина — всем».

Отчаянные рыдания сотрясали ее, и она лежала так, пока не услышала тихое царапанье в дверь.

— Кто там?

— Это я, Савари.

— Разрешите войти? — шепнул старик, просовывая в приоткрытую дверь свое лицо, черное от «пиньо».

— Конечно, — отвечала Анжелика, пытаясь как-то прикрыться. — Повезло еще, что этот негодяй не запер меня на ключ.

Савари хмыкнул, увидев красноречивый беспорядок в каюте, и уселся на дальний краешек кушетки, стыдливо опустив глаза.

— Увы, сударыня. Надо признаться, что с тех пор, как попал на этот корабль, я не могу больше гордиться своей принадлежностью к мужскому полу. Прошу у вас прощения за всех мужчин.

— Вашей вины тут нет, мэтр Савари. — Анжелика энергичным движением вытерла мокрые щеки и вздернула голову. — Я сама виновата. Меня достаточно предостерегали. Что ж, вино налито, надо пить… В конце концов, я осталась жива. И вы тоже, а это самое главное… А что с бедным Паннасавом?

— Плохо, лежит в беспамятстве.

— А вы? Вы не рискуете, что с вами расправятся за то, что пришли ко мне?

— Плетка, дубинка, а то подвесят за большие пальцы на нижней рее, — смотря что придет в голову почтенному маркизу.

Анжелика вздрогнула.

— Это ужасный человек, Савари! Он способен на все.

— Он курит гашиш, — объяснил, нахмурившись, старый аптекарь. — Я это сразу понял по его взгляду. Это арабское растение вызывает у тех, кто его употребляет, настоящие вспышки безумия. Наше положение опасно…

Он потер свои худые белые руки. У Анжелики сжалось сердце, она подумала, что теперь у нее нет другой защиты, кроме этого хрупкого старичка в лохмотьях, с жалкими остатками седых волос.

Мэтр Савари стал тихо говорить, что не надо терять мужества. Через несколько дней им, возможно, удастся бежать.

— Бежать! О, неужели это возможно, мэтр Савари? Но как же…

— Ш-ш! Это дело нелегкое, но нам могут помочь, потому что Паннасав принадлежит к людям Рескатора. Вы и сами об этом догадывались. Он один из множества корабельщиков, рыбаков и купцов, которые помогают Рескатору в его делах. Так вот, Паннасав мне это растолковал. У них так ведется, что самый скромный перевозчик «пиньо», будь он мусульманин или христианин, уверен, что ему не придется гнить в трюме работорговцев. Рескатор всегда устраивает так, чтобы спасти своих людей. Потому столько народу и работает на него.

Савари нагнулся, шепча еле слышно:

— У него всюду есть сообщники. Даже на этом корабле. В непромокаемом пакете у марсельца между флагом мальтийских рыцарей и знаменем со знаком герцога Тосканского хранился еще один потаенный пропуск, по которому его узнают и помогут ему сторожащие его матросы.

— Неужели вы думаете, что среди стражи этого ужасного д'Эскренвиля могут быть сообщники Рескатора? Ведь они рискуют жизнью…

— Или фортуной! В сообществе перевозчиков серебра те, кто помогает устроить побег, получают сказочные суммы, как говорят. Так распорядился этот неведомый правитель, Рескатор, которого нам довелось уже встретить. Неизвестно, откуда происходит Рескатор, кто он — бербер, турок или испанец, христианин или ренегат, или просто родился мусульманином, — но одно бесспорно: он не вступает ни в какие отношения с купцами-корсарами Средиземноморья, ни с белыми, ни с черными, потому что все они торгуют рабами. Его сказочное богатство нажито незаконной торговлей серебром. Это приводит в бешенство остальных купцов, которые не могут понять, как это у пирата хорошо идут дела, если он не ведет торга людьми. Все против него: венецианцы, генуэзцы, мальтийские рыцари, алжирцы Меццо-Морте, турецкие купцы из Бейрута. Но он всесилен, потому что всем, кто работает на него, хорошо. Вот Паннасаву, например, удалось спасти часть своего груза, и ему хватит денег, чтобы купить другое судно, не хуже «Жольеты». Придется, однако, подождать, пока наш бедный марселец оправится от раны, а потом уж можно рисковать.