Савари подбежал к арабу, вскоре вернулся и проскользнул к Анжелике.

— Этот человек — действительно тот Али Мехтуб, о котором вам говорили, и у него есть племянник Мохаммед Раки, но тот живет в Алжире. Однако дядя помнит, что племянник ездил в Марсель по делам белого человека, на которого долго работал в Судане, где тот занимался добычей золота.

— А как выглядел тот человек? Не может ли он описать его?

— Не теряйте спокойствия! Я ведь не мог сразу задать ему тысячу вопросов. Но я увижусь с ним еще раз сегодня вечером или завтра, и тогда мы поговорим подольше.

— Как вы это устроите?

— Это уж мое дело. Будьте уверены, сумею.

Корьяно развел их. Анжелику повели под стражей во французский квартал города. Уже темнело, и из открытых дверей кафе доносились звуки тамбуринов и флейт.

Дом, куда ее привели, был похож на небольшую крепость. Это было владение д'Эскренвиля, обставленное на полуевропейский лад: красивая мебель и портреты в золотых рамах вместе с восточными диванами и неизбежным кальяном. Сильно пахло гашишем.

Флибустьер пригласил ее выпить кофе — в первый раз после сцены на острове богинь.

— Так вот, моя красавица, мы прибыли в порт. Через несколько дней все любители красивых женщин, готовые заплатить хорошую цену за редкий товар, смогут полюбоваться вашими формами и разглядеть их в подробностях. И мы их торопить не станем, уж поверьте!

— Вы очень циничный человек, — презрительно возразила Анжелика, — Но все-таки, думаю, у вас не хватит наглости продавать меня… продавать меня обнаженной!

Пират расхохотался.

— Думаю, чем больше я вас обнажу, тем скорее получу свои двенадцать тысяч пиастров.

Анжелика вскочила с пылающими глазами.

— Никогда этому не бывать! На такой позор я не соглашусь. Я не рабыня. Я знатная французская дама. Никогда, никогда я не допущу этого! Только попробуйте так со мной обращаться… Вы сто раз пожалеете, что даже подумали об этом.

— Наглая баба! — заорал флибустьер и ожег ее хлыстом.

Но тут опять вмешался одноглазый помощник.

— Оставьте ее, хозяин. Так вы ее загубите. Можно обойтись по-другому. Посидит немного в темнице и научится держать язык за зубами.

Маркиз не внимал этим доводам, но помощник просто толкнул его на диван, и тот оказался там, выронив хлыст. Корьяно же схватил Анжелику за руку, но она высвободилась, сказав, что может идти сама. Она никогда не испытывала симпатии к этому коротышке с руками, покрытыми татуировкой, как у дикаря. Он выглядел именно тем, кем был — пиратом низшего сорта, с черной повязкой на глазу и красной повязкой на голове, из-под которой выбивались сальные волосы, падавшие на плохо выбритые щеки. Он пожал плечами и пошел впереди по разным коридорам этого странного дома, полукрепости, полукараван-сарая. Наконец они спустились по каменной лестнице и остановились перед большой дверью, обитой железом на средневековый манер. Корьяно вытащил связку ключей, вставил один в скважину, дверь со скрипом отворилась, и он скомандовал:

— Входите!

Молодая женщина остановилась у порога, вглядываясь в темноту. Он подтолкнул ее, усмехаясь, и запер за ней дверь.

Анжелика осталась совсем одна в темнице, где едва светилась маленькая лампадка, подвешенная на перекрещивающихся железных полосах. Больше там ничего не было, даже соломы на полу, только в стены были вделаны три цепи с кольцами. Хорошо хоть, что этот дикарь не посадил ее на цепь. «Они боятся „загубить“ меня», — подумала Анжелика.

Удар хлыста оставил болезненный след на ее плечах. Она опустилась на утоптанный пол. По крайней мере можно будет подумать спокойно, хоть и без удобств. Спокойствие пришло к ней, когда Савари успел шепнуть несколько слов о своем разговоре с арабским купцом Али Мехтубом. Анжелика повторяла про себя эти слова, черпая в них надежду. Да, у купца был племянник, которого звали Мохаммед Раки, и тот рассказывал о белом человеке, искавшем золото в Судане, ради которого он потом поехал в Марсель. Нет, она не ошиблась. Она правильно сделала, что приехала в Кандию, несмотря на все беды и опасности. Ведь ниточка не оборвалась, и где-то впереди мерцал лучик надежды. Не следовало, однако, обольщаться. Может быть, еще долго не удастся узнать ничего определенного. Как и когда ей удастся встретиться с племянником Али Мехтуба? Она ведь не знала даже, как вернуть себе свободу, как избежать ужасной судьбы узниц гарема.

Должно быть, она крепко заснула, потому что, проснувшись, обнаружила рядом с собой медный поднос с чашкой ароматного кофе, кучкой засахаренных фисташек и медовых пряников. Это угощение приготовила женская рука, и Анжелика поняла чья, нащупав рядом свернутую циновку маленькой рабыни Эллиды.

Она кончала завтрак, когда в подземном коридоре послышались голоса, потом шаги, в скважине заскрипел ключ, и одноглазый грубо втолкнул в помещение еще двух женщин, громко кричавших и упрекавших его по-турецки. Он нещадно выбранил их на том же языке, запер дверь и ушел, продолжая ругаться.

Новые узницы жались в углу, бросая испуганные взгляды на Анжелику, пока не поняли, что это женщина. Тогда они начали безумно смеяться.

Анжелика уже привыкла к полумраку и разглядела, что одна из женщин, голова которой была укрыта покрывалом, одета в широкие шальвары, черную шелковую кофту и бархатную безрукавку. Ее густые черные волосы были собраны под красной бархатной шапочкой, из-под которой спускалось газовое покрывало, закрывавшее лицо. Видя, что мужчин тут нет, она сняла его; показались длинные, подкрашенные синим ресницы и глаза газели. Она была бы красавицей, если бы не слишком большой нос. На шее у нее была надета золотая цепочка с золотым же крестиком. Вытащив его, она набожно приложилась к нему и потом широко перекрестилась справа налево. Проследив, какое впечатление этот жест произвел на Анжелику, она подсела к ней и заговорила, как ни удивительно, по-французски, совершенно правильно, хотя медленно и останавливаясь иногда в поисках слов. Она была армянка из Тифлиса, православная, а французский усвоила от иезуита, обучавшего ее братьев. Свою русоволосую спутницу она представила как московитку, захваченную турками под Киевом.

Анжелика спросила их, когда они попали в руки д'Эскренвиля. Оказалось, что лишь недавно, так как их привезли из Бейрута, в Сирии, где они оказались после долгого мучительного пути, миновав Эрзерум и Константинополь. Обе считали, что им очень повезло, так как в Кандии с ними не станут обращаться, как со скотом, и не выведут нагишом на публичный рынок, а будут продавать в закрытом помещении, как «ценный товар».

Анжелика слушала и все более недоумевала. Эту госпожу Чемичкян столько месяцев тащили по Леванту, выставляли на продажу на базарах, но никто не снял с нее тяжелых золотых браслетов (у нее было их несколько на запястьях и на лодыжках), не отнял тяжелого пояса, набитого золотыми монетами и раза три обернутого вокруг талии. На ней был не один фунт золота. Сколько же стоит здесь выкуп?

Армянка рассмеялась. Дело даже не в деньгах: надо отыскать такого доброхота-защитника, у которого есть власть и престиж. Она была уверена, что здесь это легче сделать, потому что еще недавно этот город принадлежал христианам, он остается излюбленным портом европейских пиратов и сюда приходят торговые флотилии с Запада. Она видела на улице православных священников, это внушает надежду.

Славянка держалась более сдержанно или была менее говорлива. Казалось, будущее не слишком заботило ее. Она скоро улеглась на циновке Анжелики, заняв большую часть, и тут же уснула.

— А вы не думали убежать? — спросила Анжелика у армянки.

— Убежать? А куда я денусь? До Кавказа очень далеко и надо пробираться через огромную турецкую империю. Ведь Кандия принадлежала христианам, а турки и ее захватили. И мои родные места на Кавказе захвачены турками. Они убили моего отца и старших братьев, а младших оскопили у меня на глазах, чтобы продать как белых евнухов каирскому паше. Нет, самое лучшее для меня — найти господина помогущественнее.