— Тогда, — вздыхаю судорожно, — предупреди и меня. Что будет стоить мне жизни? За что ты убьешь меня, внезапно прекратив свои игры?

— Нет такой вещи, Роззи. Играю ли я, или я серьезен — я всегда буду беречь тебя, всегда буду любить, — он чуть потянулся, чтоб коснуться губами моих коленей — прямо через грубую ткань. Затем потерся щекой и вовсе опустил на них голову, обхватывая меня руками за поясницу. — Ты — мое самое главное сокровище. Моя жизнь. Обряд связал нас навеки. Лишь благодаря тебе я живу. Лишь благодаря тебе я живой. И я жив, лишь пока жива ты, моя Роуз. Я жив лишь тобой…

— Но, когда меня не станет… ты разве умрешь — совсем? Ты же говорил, что ты дух, и ты существуешь… — я чуть дернулась под его тяжестью. Хотелось оттолкнуть, но… Он казался таким беспомощным с головой на моих коленях, таким не страшным…

— И я существую, — подхватил он мои слова. — Как бесплотная тень, как безликий туман. Питаясь огрызками чужих страстей, что доносит ветер, да обрывками чужих видений. Это не жизнь, Роззи, это холодное прозябание.

— Ну и что же тебе помешает найти себе другую Роуз — новую, очередную? Разве мало отцов, готовых продать свою дочь незнакомцу в обмен на карточные долги? А по городским подворотням порыскать — так отдадут и за бутылку.

— Отдадут, — спокойно кивает он, — да некому будет взять. Договор, моя Роззи, — пояснил в ответ на мое недоумение. — Мой народ заключил некогда с Деусом договор. И, согласно ему, я могу связать свою жизнь с человеческой девой лишь раз в сто лет. Да и то, далеко не с каждой. Иногда проходят твои сто лет — и ты отправляешься в мир, и ищешь. А подходящей невесты нет… Я восемь лет ждал, когда ты вырастешь, Роуз.

— Ждал? Меня? Но… А если б отец отдал меня другому?

— Не герцогу Александру? — чуть усмехается мое личное чудовище. — Да какая мне разница, кто числится твоим мужем на этой земле? Он проспал бы свою свадьбу, я — нет… Хотя — с герцогом, конечно, идеально получилось, там такая кровь! И по папе и по маме! Даже у королевских деток она похуже…

— При чем здесь его кровь? — тут же пугаюсь я. В памяти вновь встает мертвое тело, беззвучно падающее на ступеньки, и кровь, что толчками вытекает наружу из раны. — Зачем тебе его кровь?

— Мне — незачем, Роззи, что ты? — он даже голову поднимает и рискует взглянуть на меня сквозь спутанные пряди непомерно отросшей челки. — Мне не нужна ни кровь, ни смерть, я питаюсь нематериальным: эмоции, фантазии, мечты, всепоглощающие страсти… Те три идиота в переулке были просто идеальным кормом: столько ненависти, столько жажды убить, растоптать, унизить! Еще б минут двадцать их подоить… Нет, надо было полезть с ножом к моей девочке! Бездарная смерть, от которой одни убытки! Их не доел, тебя напугал, облик развеял… — он садится на пол подле меня, чуть отвернувшись и обхватив руками коленки. Лицо все же прячет. Явно прячет.

— Ну и что же ты так… неаккуратно? — интересуюсь осторожно. Его рассуждения заставляют меня нервно вздрагивать. — Если ты прямо из воздуха… можно ж было сделать не копье, а щит. И не убивать, а оттолкнуть…

— Разозлился, — покаянно признается создание с сиреневыми искрами в волосах. — Не совладал… Столько злости, ярости, ненависти… Я привык их просто тянуть, а тут — испытал сам… Или, может быть, испугался. Я так хорошо все продумал, а тут… Из-за какого-то жалкого человечка — и все потерять!.. — он в некоторой растерянности качает головой, словно и сам до конца не понимает — как же это он так?

— Меня, конечно же, радует, что ты защищал не меня, а исключительно свои планы…

— Роззи!

— А что? Зато честно. Ведь мог бы красиво соврать, что за восемь лет ожидания ты безумно в меня влюбился, но… планы, — чуть усмехаюсь и обхватываю себя руками. Зябко. — Так может, ты столь же честно расскажешь, что именно это за планы? Раз уж я в них… Куда мы едем, и едем ли мы еще куда? Где мы будем жить и будет ли у нас вообще свой дом — или ты так и будешь развлекаться: то конюхом, то плотником? Я как бы твое сокровище, и связана с тобой неким обрядом — но этим самым обрядом ты связал меня с герцогом, разве нет? Ты сказал, что ты — дух, не имеющий материальной формы, но вот человеческий облик ты утратил, а материальную форму — вовсе нет…

— Тише, Роззи, тише. Ты решила вывалить на меня все вопросы разом? Так я забуду первые прежде, чем дослушаю до последних, — знакомо смеется он. Пришел, видимо, в себя, после неожиданно испытанных сильных чувств. Вернулся к привычным несильным. — Едем мы в Аденские горы, — начинает спокойно объяснять, обернувшись ко мне. — Там, в одной из закрытых долин, живет мой народ. Там будем жить и мы. Едем не спеша, останавливаясь во всех встречных городках: я наслаждаюсь человеческой жизнью, ты прощаешься с ней.

Сглатываю, мгновенно бледнея:

— П-прощаюсь? Это как? Почему?

— Потому что мы не люди и живем в своей долине совсем иначе, — он лишь улыбается на мои страхи. — И ты постепенно станешь… Получишь способности, о которых и не мечтала, возможности, которые людям и не снились, свободу, человеческой деве попросту недоступную… Обряд соединил нас, и теперь мы словно сообщающиеся сосуды: ты получаешь мои возможности, я твои, и чем дальше — тем сильнее взаимопроникновение. И именно потому, что это взаимопроникновение уже началось, полностью потерять материальную форму я уже не могу. Я вновь становлюсь собой — тем, кем был до проклятия Богини.

— Какой еще богини?

— Старой. Мы потом ее свергли, примкнув к Деусу. Но бог оказался не так силен, как хотел казаться, и проклятия снять не смог, хотя обещал расплатиться именно этим. Обманул. Ну, значит, и сам будет однажды обманут… Не важно, Роззи. Пока ты жива, я вновь буду самим собой. Ну а мой человеческий облик — это пока, чтоб тебе привыкнуть, — резко оборвал он откровения. — И его надо восстановить, пока к нам не сбежались все святые отцы округи. Они мне без надобности, и пусть это будет взаимно. Ты ведь поможешь мне, Роззи?

— Как?

— Просто, милая, очень просто, — он поднялся с пола, потянувшись ко мне. — И даже приятно, — его рука легла мне на затылок, а губы оказались совсем близко. — Вот так.

Я нервно сглотнула. Я все понимала — и чего он хочет, и что он непременно это получит. И даже то, что с ним я уже целовалась — и мне это нравилось. Но… тогда он был человеком… он выглядел человеком… он казался… А сейчас…

Его лицо было так близко, что даже полумрак не спасал. Я видела тьму, клубящуюся в его глазницах. Да я только тьму там и видела! И отшатнулась, попытавшись вырваться из его рук, уклониться от его губ. Не пустил.

— Прости, Роззи, — шепнули мне губы, казавшиеся в сумраке кроваво-красными. И сомкнулись с моими — жестко, требовательно, сминая сопротивление и буквально выпивая дыхание.

Голова закружилась, но не от удовольствия от его сказочных колдовских ласк. От нехватки воздуха, от накатившей внезапно слабости, от ужаса. Если бы я не сидела, жестко зафиксированная в его объятиях, я бы, наверно, упала, а так — просто обвисла в его руках.

— Нет, так никуда не годится, Роззи, ну что ты? — он оторвался от моих губ, взглянул изучающе в мое безжизненное лицо. — Давно ты стала падать в обморок от моих поцелуев? Это же я, Роззи. Всегда — только я.

— Да… я понимаю… просто… Я не могу! Мне страшно! Я не могу сейчас! Мне нехорошо… — одна мысль о том, что, возможно, поцелуями он ограничиваться не собирается, вызывала едва ли не дурноту. Не сейчас. Я не настолько сильная. Мне надо хоть как-то привыкнуть… Не колдун, нет. И не безвредный бесплотный дух. Настоящий демон, пожирающий человеческие страсти! И сейчас собирающийся подзакусить мной!

— Что ж, — вздыхает мой демон. Не печально, нет. Коварно! С предвкушением! — Я вижу, первый урок не усвоен. Придется нам повторить, — он взмахивает рукой, и в ней оказывается плотная черная лента. — Не люблю повторяться, но ты просто не оставляешь мне выбора.

— Ох, нет…

— Да, Роззи. Ты знаешь, что да, — и лента оказывается у меня на глазах, на мои слабые попытки сопротивляться он просто не обращает внимания. — Ты моя. И ты будешь послушной девочкой. Очень послушной, — рывок, и я падаю на мешки животом, а он заводит руки мне за спину, и в одно мгновение сковывает наручниками. Этот характерный щелчок — едва ли я скоро смогу забыть. — Ну вот, уже значительно лучше, — удовлетворенно замечает этот гад, видимо, вдоволь налюбовавшись на свою работу. — Оковы освобождают, Роззи. От ненужных метаний, сомнений, страхов. От необходимости реагировать «правильно». Вставай, моя радость. Вот так, — он тянет меня на себя, заставляя подняться на ноги и сделать несколько шагов назад. — А теперь наклонись вперед. Сильнее, — и он тянет вверх мои скованные за спиной руки. Я вскрикиваю — это больно, плечи еще от его прошлых забав не отошли — но вынуждена подчиниться. Я склоняюсь все ниже, стремясь уменьшить боль в задираемых вверх руках, пока мое тело не оказывается параллельным полу.