Я широко зевнула, попрощалась с кормильцем и устроилась на соломенной подстилке.

Место казалось мне знакомым. Нет, не место — пространство. Изогнутые хрустальные стены смыкались высоко над головой, под ногами посверкивала выложенная каменьями дорожка. Изнанка? Сон. Стеклянный лабиринт тянулся, казалось, бесконечно. Я сначала считала повороты, потом бросила это занятие, сворачивала каждый раз направо и просто бездумно шла дальше. Каблучки слюдяных туфелек отщелкивали шаги, шуршал подол голубого франкского платья. Во сне я была одета так же, как на балу в Стольном граде, когда кудесница Инесса превратила маленькую рутенскую крестьянку в знатную госпожу. В лицо пахнуло свежестью, лабиринт закончился. В центре огромного зала, подвешенный серебряными цепями к потолку, покачивался хрустальный гроб. Я приблизилась. В домовине лежал Влад. На обнаженной груди поблескивал иней, глаза были закрыты, только легкое облачко пара, поднимающееся от губ, говорило о том, что он еще жив.

— Чего уставилась? Голых мужиков не видала? — вывел меня из созерцания писклявый голосок.

— Не видала, — честно ответила я маленькой темноволосой девчонке, появившейся передо мной будто ниоткуда. — А ты, что ли, денежку за просмотр собираешь?

Малышка, одетая в желтую рубаху и сарафан, притопнула ногой, косицы потешно подпрыгнули:

— Пошла прочь! Я его охраняю и никому не отдам!

Ее карие глаза метали молнии, а личико кривила злобная гримаса.

— Тебя как зовут? — миролюбиво спросила я, приближаясь на шаг к собеседнице.

— Не твое дело, — гордо вздернула подбородок пигалица.

На минуту я перестала дышать. Да и нужен ли мне был воздух в этих сонных пределах? Я поняла, почему все здесь показалось мне знакомым. Влад нашел себе самого преданного, самого лучшего хранителя. Меня! Я глубоко вдохнула. Легкие обожгло морозом.

— Ты Лутоня, — уверенно обратилась я к девочке. — И тебе сейчас лет восемь-девять, не больше. И днем ты живешь с бабушкой в деревеньке Мохнатовка, что стоит на реке Смородине, по хозяйству хлопочешь, собираешь в лесу грибы да ягоды, а ночью…

— Откуда ты про все это узнала? — всплеснула руками малышка.

— Потому что я — это ты.

Она поверила мне сразу. Без слез, без сомнений. Умненькая девчонка. Мы сидели с ней на полу, поджав ноги, и беседовали:

— Я, когда просыпаюсь, почти ничего не помню, — говорила она, не забывая зорко поглядывать в сторону домовины. — Только глаза его синие. Он же иногда их открывает и смотрит, только молчит все время.

— А почему ты тогда решила, что должна его оберегать? И главное, от чего?

Малышка пожала плечами:

— Знаю, и все. Мы с ним одной ниточкой повязаны. Ты-то должна это чувствовать. А еще бывает со мной, как накатит что-то — тогда вообще все разумею, все умом обнять могу, будто он со мной так беседует. А проснусь — опять дура дурой, только в дочки-матери играть горазда.

— Ты выучишься, — утешила я ее. — Бабушку только слушайся да читай побольше. А как сила в тебе проснется, отправишься на волшебный мажий остров Элория — науки разные постигать.

— Ты оттуда сейчас ко мне явилась? — доверчиво спросила малышка.

Я густо покраснела. Врать самой себе не хотелось, а разочаровывать еще больше. Поэтому ответ у меня получился осторожным:

— Я пока в пути, все на другие дела отвлекаюсь. Но доберусь обязательно…

Под сводами зала разнесся низкий трубный звук. Мы испуганно вскочили.

— Кажется, мне пора просыпаться, — пробормотала я. Мне показалось, я расслышала среди раскатов свое валашское имя.

— Подожди, птица-синица, — велела девочка.

Цепкая пятерня схватила меня за подол. Глаза на запрокинутом личике горели нестерпимым синим светом.

— Найди артефакт, который Дракон собирал. Найди, пока враги на него лапу не наложили. В той вещи его жизнь и ваше спасение.

— Я даже не знаю, что это! — кричала я, уже уносимая прочь из зеркального пространства сна. — Хоть подсказку какую дай!

— Ну он же Кащей, наш с тобой суженый, — ответила девчонка. — Вот и думай!

ГЛАВА 9

О господах и слугах

Для того дело тянется, что виноватый нравится.

Пословица

Просыпалась я с трудом. Во рту поселилось поганое послевкусие ягодной брожульки, спина затекла. Ну кто тут меня на пытки отвести примеряется? Я, кряхтя, уселась на подстилке. Йоска колотил в дверь:

— Посетитель тут к тебе пожаловал. Впускать?

— А покушать чего мой посетитель с собой прихватил? — грозно зевнула я, чудом не вывихнув челюсть. — Я на голодный желудок пытаться не соглашалась!

Стражник хохотнул, звякнул ключ в замочной скважине, из открытой двери потянуло сквозняком.

— Гость в дом — радость в дом, — бормотнула я обязательное приветствие. — Поднос тут, в уголке, поставь.

Вошедший подобострастно повиновался. Я орлиным взором окинула ломти хлеба, сыр, колечко колбасы и вместительную калабашку с шапкой белой пены, и нечеловеческим усилием подавила в себе желание сразу все это выпить и съесть.

Йоска прикрыл дверь:

— Я на стреме постою…

— Вот так вот разложение и настигает государство. Сначала поварята с кухни сбегают, потом стражники на свои обязанности плюют. А следом что? Переворот? Развал власти?

— А давай мы тебя, Ленута, на княжество кликнем? — донеслось из коридора. — Ну пока господарь не в себе. Ты как раз девка подходящая, и колдовать горазда, и мысли казенные надумывать.

— Так я первым делом вас всех выпороть велю, чтоб неповадно было.

— А может, мы только твердой руки и ждем.

Нашу пикировку прервало робкое покашливание:

— Времени-то у нас не особо…

Я разъяренной кошкой обернулась к посетителю:

— Тебя, Томашик, я собственноручно уму-разуму учить буду. И приступлю прямо сейчас.

Поваренок спал с лица и, кажется, пошевелил ушами. Я попыталась сдернуть с пояса ремешок. Ага! Как же! Пояс у меня тоже отобрали, прежде чем в кутузку упечь. Похвальная предосторожность.

— Я тебя по всей Вороньей слободке разыскивала! Думала, пленили тебя. А ты тем временем, значит, в замке прохлаждался! — отвесила я огольцу подзатыльник. — И еще посмеивался небось.

— Не так все было, — заплакал Томашик, широко открыв рот. — Фейн меня отпустил, обещал, что тебе поможет.

— Рассказывай, — велела я, остывая и усаживаясь на подстилку. — С того момента, как мы с тобой к разбойникам сунулись.

Я отхлебнула из калабашки забористого духмяного квасу и принялась за сыр.

— Тебя в дом отволокли, — начал поваренок свою историю, — а я из кустов выбрался и перекинулся, чтоб ловчее к окнам подбираться. Хотел сначала подслушать, что внутри творится, а потом уже за подмогой бежать.

— Очень разумно, — кивнула я. — А мысль о том, что может мелкий, вроде тебя, противопоставить десятку здоровенных лиходеев, тебе в голову не пришла?

— Я как лучше хотел, — насупился мальчишка. — Да и бегаю я побыстрее этих самых здоровяков. Меня когда заметили, знаешь, как я припустил? Так бы и убег, если б Фейн меня не догнал.

— Дальше что? — Восхищение, с которым поваренок говорил об атамане, мне совсем не нравилось.

— А потом была Щура, ведьма старая. И это было очень-очень страшно.

— Она тебя мучила?

— Ага… Обряды всякие проводила, хотела, чтоб я и душой и телом ей верен стал. А у меня и сил-то не было ей отпор дать…

Поваренок упал на подстилку и уткнулся лицом мне в живот. Вот честное слово, попадись мне сейчас валашская колдунья, я б ее по-новому на тот свет снарядила. Я обняла мальчишеские плечи, чувствуя, как по моему лицу стекают дорожки слез.

— Не плачь, Ленута, — принялся утешать меня зареванный Томашик. — Все равно у нее ничего не вышло, Фейн меня раньше спас.

Закаты и рассветы давно уже смешались для волчонка в одну бездумную хмарь. Сколько прошло времени, он не помнил. Хозяйка приходила несколько раз в день, отпирала ключом дверцу клетки и бросала на пол кусок какой-нибудь еды. Он выползал, уже даже не пытаясь встать на разъезжающиеся лапы, послушно ел, хлебал из миски мутную воду и ждал, какую пакость приготовили для него в этот раз. Клетка его стояла в старой заброшенной конюшне на другой стороне реки. Здесь витали запахи застоявшегося лошадиного пота и прелого сена, которое никто никогда не убирал. Поначалу Томашик еще надеялся, что его спасут. Бойкая Ленута ни за что не оставила бы его в таком положении. Потом и надеяться перестал. А однажды ночью произошло чудесное. Вслед за бряцанием ключей отворилась дверь, и в конюшню, ни от кого не таясь и освещая свой путь фонарем, вошел Фейн. Волчонок заскулил при виде атамана и испуганно попытался забиться в уголок. Разбойник накинул кольцо светильника на потолочный крюк и склонился к клетке: