— Не был он синий! Свояк мой, Петька, говорит — не был он синий, даже сознания не терял!

— Да как же не терял, Петровна, как же не терял, если его из воды—то на руках вынесли. А говорил—то он что — видел, мол, я ее, видел! Ребята спрашивают: кого видел—то? А он смотрит и глазами — хлоп, хлоп! Видать, уж душа у него стала отлетать, богородица ему и померещилась. Пришла, видать, чтобы душу—то его в мир иной проводить…

— Слушаю я тебя, Матвевна, и прям удивляюсь! Станет богородица за каждой душой сама на землю спускаться! Да ладно еще на землю! Под водой—то ей что делать?

— Кого же он тогда мог видеть? — спросила я.

— Да мало ли кого? Может, коряга его какая напугала или рыба!

— А может, утопленник? — боязливо предположила старушка с семечками.

— Ну, чтоб утопленника увидеть, самому тонуть не обязательно! — сказала старушка с цветами.

Почему—то эти слова вызвали у старушенций взрыв оглушительного визгливого хохота. При общем смехе старушка с цветами добавила:

— Зенки получше залил — и в кино ходить не надо!

Хохот усилился.

— А в чем дело—то? — спросила я у круглой старушки.

— Да у Петровны мужик ейный тут надысь в лесу Аньку Кузнецову видел, а она уж, почти, год как в озере утопла.

Но тут дородная Петровна, насупившись, поднялась с ящика. Смех тотчас стих — и неудивительно. Петровна была на две, а то и на три головы выше всех старушенций и гораздо шире каждой.

— Мужик мой, конечно, бражку любит, но только я вам, бабы, так скажу: никогда еще ему такое не мерещилось. Я видела, какой он ко мне прибежал, после того как Аньку в лесу увидел. И вы смейтесь, сколько хотите, а только я теперь ночью сама ни в лес, ни к озеру не пойду и детей с внуками не пущу!

Старушки дружно загалдели, и разговор почему—то перескочил на детей и внуков. Эта тема не сильно меня интересовала, и я потихоньку отправилась восвояси. К тому же мне не терпелось позвонить Себастьяну и поделится с ним новостями. А еще мне непременно нужно было задать ему один важный вопрос, который — я поняла только сейчас — и был той самой тревожной мыслью, разбудившей меня сегодня утром.

Почему так плохо охраняют Кирилла?

— Придумал! — воскликнул Себастьян и взял на рояле такой траурный аккорд, что Даниель чуть не свалился со стула.

До открытия клуба было еще далеко. Даниель с ворохом бумаг и чашкой кофе устроился за столиком возле сцены, привычно терзая зубами ни в чем не повинный карандаш, а Себастьян подсел к инструменту и теперь тихонько что—то наигрывал, погрузившись в размышления.

— Что же ты такое придумал? — поинтересовался Даниель, появляясь из—под стола, куда лазил за выпавшим изо рта карандашом.

— Мы устроим празднование дня рождения Кирилла!

— Где, здесь?

— Ну конечно!

— Хочешь выманить убийцу из укрытия? — догадался Даниель. — Но почему ты так уверен, что он появится?

— Подумай сам! Вряд ли он предпримет еще одну попытку, пока Кирилл на даче, — слишком уж велик риск выдать себя, или своего осведомителя. Даниель кивнул:

— Да, тут явно замешан кто—то из своих — либо как участник, либо как информатор.

— А многолюдная вечеринка в городе — это прекрасный шанс добиться своего и остаться незамеченным!

— Подожди, а если он поймет, что это ловушка, и не выйдет из тени?

— Конечно, поймет! Даже самый последний дурак понял бы. Но тут есть один нюанс… Скажи мне, есть ли хоть один человек на свете, искренне считающий себя глупее других? Я таких не встречал… Конечно, наш убийца поймет, что это ловушка, но он обязательно захочет перехитрить нас и сделать по—своему. Даже самый трезвый и уравновешенный человек, понимая, что ему брошен вызов, теряет благоразумие.

— А ты сам случайно не потерял его? Помнишь, мы должны спасти жизнь этому мальчику? Думаешь, легко нам это удастся, если мы будем использовать его в качестве приманки? Не слишком ли ты самонадеян?

— Даниель, запомни, никогда не путай две вещи — самонадеянность и веру в свои силы. Волков бояться — в лес не ходить. Звони Листовскому. Нам нужно срочно встретиться.

К моему великому удивлению, вернувшись, я обнаружила обитателей дома сидящими за столом, хотя была более чем уверена, что раньше полудня никто из них не встанет. Однако то ли тревога, которой, казалось, был пропитан воздух дома, подняла всех с постели, то ли таков был обычный распорядок жизни, но к моему приходу в доме уже никто не спал.

— А мы начали беспокоиться, куда это ты подевалась! — воскликнул Кирилл.

— Я сказала, что, должно быть, ты все еще ищешь пропавшие вчера очки, — не упустила случая подколоть меня Юля.

— Ты удивительно догадлива, — хладнокровно ответила я, усаживаясь рядом с Кириллом.

Больше всего на свете мне хотелось спросить у него, что он видел под водой, когда тонул, но у меня появилось сильное подозрение, что даже если я задам этот вопрос в более подходящей обстановке и в гораздо более корректной форме, получить правдивый ответ на него мне все равно не удастся. Поэтому я задумчиво принялась за внушительный ломоть омлета, в который раз прокручивая в голове недавний телефонный разговор с Себастьяном. Хотя, честно говоря, прокручивать было особенно нечего.

Присев на валяющееся неподалеку от железнодорожных путей бревно, которое, судя по обилию рассыпанных вокруг него бутылочных осколков и разнообразных пищевых остатков, служило для местного населения чем—то вроде клуба, я достала из широких штанин мобильный телефон и, прежде чем набрать номер, почему—то воровато огляделась по сторонам.

Уж лучше бы и не звонила! Только испортила себе настроение. Себастьян был чем—то озабочен, слушал меня вполуха, отвечал односложно, а поведение охраны Кирилла вообще отказался обсуждать: «Сейчас мы об этом говорить не будем, как—нибудь в другой раз». Мне показалось, что он вообще не особенно рад меня слышать, и меня это расстроило даже больше, чем перспектива наблюдать гибель Кирилла из—за нашей общей халатности. Да уж, любовь никогда не бывает без грусти, но кто это сказал, что это приятней, чем грусть без любви?

В любом случае, звонить ему я больше не стану. Пусть сам звонит, если надо. И вообще, раз ему неинтересны мои сведения, добытые непосильным трудом с опасностью для жизни — попробовал бы он прыгать в крапиву, ему бы наверняка не понравилось! — я больше надрываться не стану. Буду отдыхать, и наслаждаться жизнью, а интересы следствия — побоку!

В соответствии с моими новыми приоритетами, едва Кирилл успел допить свой кофе, я предложила ему показать мне озеро и, нахально покосившись в сторону Юли, пояснила, что вчера из—за напряженных поисков потерянных солнцезащитных очков так и не смогла искупаться и позагорать.

Предложение мое не вызвало у Кирилла никакого энтузиазма.

— Что там делать? Плавать мне твои… — он осекся и быстро взглянул на Юлю с Борисом, — …приятели не советовали, да мне и самому теперь этого как—то не сильно хочется. У берега плескаться я не люблю, а просто на пляже валяться — скучно.

— Ну, я постараюсь, чтобы ты не скучал, — многообещающе сказала я.

В глазах Кирилла отразилось сомнение, однако он заметно оживился:

— Ладно. Но только помни, ты мне обещала!

— Конечно! — заверила я его. Правда, я не сочла нужным упомянуть о том, что обещаниям моим — грош цена. Если он не догадался об этом сам, я тут ни при чем.

Судя по Юлиному выражению лица, в ее апельсиновый сок кто—то добавил порядочную дозу уксусной кислоты. По лицу Бориса нельзя было понять вообще ничего, а так как за время, прошедшее с момента нашего знакомства, я ни разу не слышала его голоса, у меня возникло подозрение, что у него проблемы то ли с речью, то ли со слухом. Надо будет проверить. Я знаю несколько простых и эффективных способов. Самый лучший — уронить человеку на ногу что—нибудь тяжелое, например кирпич. Таким образом, можно узнать, не только умеет пи человек говорить, но и степень его интеллекта, уровень воспитания, а также богатство словарного запаса.