— Для меня это не новость, — решительно ответил Барретт.

— Погодите, — взмолилась Анни, когда капитан дворцовой стражи собрался уже ехать дальше. — Что с принцессой? Она в безопасности? Здорова?

Анни показалось, что мистер Барретт улыбнулся, хотя из-за темноты она не была в этом вполне уверена.

— В безопасности, здорова и в ярости, — ответил муж Федры. — Моя жена в Париже с моими друзьями, учится терпению.

Анни кивнула и с удовольствием, вопреки всему, представила себе забавную картину, которую нарисовал Барретт.

— Желаю удачи, сэр, и благодарю за возвращение.

— Иначе и быть не могло, — ответил Барретт, элегантно отдал ей честь и поскакал к замку.

Анни стало спокойнее. Теперь она знала, что Рафаэль не один. Конечно, мистер Барретт мало что сможет сделать, и вполне вероятно, что он погибнет вместе с принцем вместо того, чтобы спасти его.

Сильные руки Патрика крепко держали дочь, пока лошади спускались вниз по склону холма и мчались по берегу в противоположную от Моровии сторону. Перед самым рассветом они добрались до отмели, где их ждала лодка.

Измученная и почти безразличная ко всему, Анни уже не сопротивлялась, когда ее перенесли в лодку. Приказав людям ждать и следить за лошадьми, как за самым ценным, что у них осталось, Патрик сдвинул шлюпку с песка, ловко вскочил в нее и взялся за весла.

Анни Треваррен была спасена, но в эти мучительные, отчаянные минуты она не думала о своем спасении.

— У тебя ребенок, — мягко, но твердо напомнил ей Патрик, пока они плыли по темной воде, в которой отражались звезды. — Думаю, этой причины достаточно, чтобы цепляться за жизнь сердцем, руками и даже зубами.

Даже в самых страшных снах Рафаэль не видел ничего подобного. Штурм замка начался сразу после рассвета, и нападавших было видимо-невидимо. Они карабкались на стены, пробивали их пушечными снарядами, или, как кроты, прорывали ходы под ними. Эта дьявольская армия лезла из подвалов, и, хотя солдаты принца сражались мужественно, это ничего не меняло. Прошло чуть больше часа, когда Рафаэль, понимая обессмысленность гибели людей, отдал приказ сдаваться.

Солдаты неохотно отдавали сабли и ружья и отходили от раскаленных орудий, со сложенными за спиной руками, но в их взглядах не было смирения и они не опускали их перед мятежниками.

Рафаэль гордился их упорством и преданностью, но понимал, что у него нет ни малейшей возможности отблагодарить их. Главарь мятежников, внушительного вида дикарь с севера, уже проскакал по подъемному мосту и под решеткой, которую только что с торжествующими криками подняли его люди.

Он сразу узнал Рафаэля, так же как и Рафаэль узнал его, и поехал прямо к принцу, стоявшему возле фонтана в большом дворе.

Одежда на Рафаэле была порвана и вся в крови. Четверо мятежников лежали мертвые у его ног, а он опирался на свой окровавленный меч, как на тросточку, бессознательно скрывая глубокую рану в боку.

— Рафаэль Сент-Джеймс, принц Бавии? — спросил вождь мятежников. Ему было лет тридцать пять на вид, и еще Рафаэль обратил внимание на густые золотисто-каштановые волосы и умные синие глаза.

Рафаэль наклонил голову в знак подтверждения.

— Симон Карпентер, — представился вождь мятежников, легко спрыгивая с мощного серого коня.

Одет он был в шерстяную рубашку и бриджи, а его испачканные сапоги видели лучшие времена.

Карпентер снял кожаные перчатки, засунул их за пояс и с любезной улыбкой протянул руку за окровавленной саблей.

— С вашими солдатами поступят справедливо, — пообещал он. — Они ведь, в первую очередь, солдаты Бавии, и мы не будем их судить за исполнение своего долга.

Рафаэль ничего не ответил. В горле у него стоял комок. Еще когда он был мальчишкой, он знал, что эта минута наступит. Незадолго перед отъездом в Англию он слышал, как няня говорила о близком конце Сент-Джеймсов и видел, как она плакала. Это была его судьба — искупать многочисленные и тяжкие грехи своих предков. Но теперь, когда Рафаэль встретил Анни и полюбил ее так, как никого в жизни не любил, даже Джорджиану, ему было особенно больно думать о том, что он теряет.

Замки, дворцы, власть занимали последнее место в этом списке.

— Меч, ваше высочество, — с холодной учтивостью потребовал Карпентер, все еще не убирая руки.

Рафаэль отдал оружие эфесом вперед, не боясь порезать себе пальцы.

Карпентер взял меч, не причинив Рафаэлю вреда, от чего не удержались бы многие. Мужчины не сводили друг с друга глаз, когда Карпентер заговорил вновь.

— Я сожалею, но мы должны вас повесить. Вы проявили недюжинное мужество.

— Я вообще недюжинный, — заявил Рафаэль, чувствуя, что у него начинает кружиться голова от большой потери крови.

Его качало, но он постарался удержать равновесие, одной рукой зажав глубокую рану.

— Пришлите врача, — приказал Карпентер одному из своих людей, когда у Рафаэля подогнулись колени и он провалился в темноту.

Принц пришел в себя в подземной темнице. Он лежал на зловонном соломенном тюфяке. Рану в боку ему зашили и перевязали, но боль была такая, словно под ребра ему засунули раскаленную кочергу. Его знобило. Но все же первое, что он почувствовал, очнувшись, была радость.

Анни в безопасности, и с ней Патрик. Чего еще ему было желать?

Рафаэль долго лежал неподвижно, не желая снова провалиться в черную пустоту. Наконец, с мучительным усилием, от которого все его тело покрылось липким потом, он дотянулся до решетки и встал на ноги. Позади было высокое узкое окошко, и он видел в него свет заходящего солнца, а еще он услышал ровный стук молотка.

Он вздохнул и прижался лбом к решетке. Мятежники приводили в порядок виселицу Питера Мэтленда.

Анни, подумал Рафаэль, жалея не себя, а свою прелестную, жизнелюбивую жену и их ребенка. Почему он позволил себе пойти на поводу у своих желаний? Как он посмел зачать ребенка, который никогда не увидит своего отца?

Силы покинули его, и Рафаэль сполз на колени, все еще держась за железную решетку. Он молился, чтобы корабль Патрика увез Анни как можно дальше от берегов Бавии.

Когда Патрик Треваррен устроил дочь в своей каюте, а свои вещи приказал перенести в другую, Анни была в оцепенении от охватившего ее отчаяния. Он бережно положил ее на кровать, снял с нее туфли и накрыл одеялом, потом нежно поцеловал Анни в лоб, прошептал, что все будет хорошо, и ушел.

Оставшись одна, Анни свернулась клубочком и так лежала, не в силах ни говорить, ни думать, ни плакать, ни чувствовать. Мерное покачивание корабля усыпило ее, милосердно даруя ей отдых от ужасной реальности.

Вскоре, однако, кошмары разбудили ее, и она, вся в холодном поту, села в кровати. В комнате было темно, и Анни, соскользнув на пол, отправилась на ощупь к двери.

Задержав на мгновение дыхание, она нажала на ручку двери. Дверь оказалась незапертой.

Ослабев от радости, она, вся дрожа, прислонилась к тяжелой двери. Когда Анни удалось взять себя в руки, она вернулась к кровати и зажгла на ночном столике лампу. Она стояла в маленькой, уютной каюте и с неподдельным отвращением смотрела на свое платье. Ну как в нем карабкаться наверх, плыть или ползти? А ее бриджи и рубашка в замке Сент-Джеймс.

Взгляд Анни упал на стоявший в углу сундук из палисандрового дерева, и с надеждой ее вновь охватила жажда деятельности. Шарлотта Треваррен часто плавала на «Колдунье», а она, подобно дочери, любила нетрадиционную одежду.

Анни, не теряя времени, бросилась к сундуку и открыла крышку. Платья, платья, соблазнительные ночные рубашки… О чудо! Бриджи и рубашки. Анни сбросила платье, как змея кожу…

Рубашка и бриджи матери оказались ей совершенно впору.

Анни грустно улыбнулась своему отражению в зеркале на стене. Теперь найти бы шапку, чтобы спрятать волосы…

Еще мгновение, и она, выглянув в коридор, увидела, что дверь не охраняется. Зная тяжелое состояние дочери, Патрик, видимо, решил, что караул не нужен.