– Как ты думаешь, что это? – Он широко и гордо улыбался.

– Идентификационная карточка.

– Точно. – Он наклонился ко мне. – Посмотри на год, – Грим ткнул пальцем туда, куда следовало смотреть.

Тогда до меня дошло.

– Ты родился в семьдесят девятом. Правильно? – спросил я. – А тут написано, что в семьдесят восьмом.

– Сравни вот с этой карточкой. Видишь разницу? – спросил Грим с восторгом.

Он достал другую карточку, идентичную той, что была у меня в руке. Такой же вид, те же данные, такая же фотография Грима, смотрящего в объектив фотоаппарата с безразличным выражением лица, те же светлые короткие волосы и сжатые губы.

– Год, – сказал я. – Тут написано семьдесят восьмой, а на второй – семьдесят девятый.

– Ну, а как вообще? Никакой разницы?

– Нет.

– Замечательно.

– Ты кому-нибудь ее уже показывал?

Он отрицательно замотал головой.

– Сначала хотел показать тебе.

Я оторвался от карточки и встретился с Гримом глазами. Было заметно, насколько он горд собой. Что мне делать? Нельзя было солгать ему насчет Юлии, но и правду говорить тоже не хотелось.

– Сначала я взял канцелярскую замазку и попробовал нанести ее на поверхность самой карточки, – сказал он. – Примерно полгода назад я нанес малюсенький штрих на цифру девять, превратив ее в восемь. Если смотреть на карточку не очень внимательно, то непонятно, что на самом деле там семьдесят девятый год. Но если провести по карточке пальцем, то кажется, что к поверхности пристала какая-то крошка. Я долго думал, что можно усовершенствовать, перепробовал массу всего и, в конце концов, нашел способ делать совершенно новые карточки.

Я провел пальцами по карточке и почувствовал небольшие зарубки на твердом пластике.

– Карточка не очень гладкая, – сказал я.

– Нужно резать пластик очень аккуратно, чтобы получилось ровно. Это заняло больше всего времени. Ну, и конечно, сложно было найти достаточно толстый пластик. Этот – совершенно настоящий, как у них.

– У них? – переспросил я.

– У почтовой службы. Это они изготавливают оригиналы. – Грим забрал у меня обе карточки и положил себе в карман. – Думаю, что смогу на этом заработать.

– Возможно, – сказал я, вспомнив всех наших знакомых, кто очень хотел бы посещать клубы, где установлены возрастные ограничения. Те заведения, в которых на входе с каменными лицами стоят охранники, в свое время не ставшие полицейскими.

– Хочешь, сделаю тебе?

– Мне? О! Да, конечно!

– Дай мне свою карточку. Она нужна мне примерно на неделю.

Я протянул свое удостоверение, и Грим принялся изучать его так тщательно, что носом почти касался карточки.

– Первый раз делаю кому-то, – пробормотал он и повертел карточку в руках. – Интересно, выйдет ли так же хорошо.

– Грим, я…

– Что?

Брат и сестра были похожи выражением лица, что, однако, не сразу бросалось в глаза.

– Ничего. – Я опустил глаза и посмотрел на ботинки. – Не бери в голову.

Мы договорились о цене за карту. Она была ниже, чем я ожидал, но все равно у меня не было ни малейшего понятия, где найти деньги.

Тот запас, который он нашел по запаху у меня дома… Им я мог бы и воспользоваться.

Перемена закончилась, и я направился к безразличным школьным дверям, оставив Грима на улице.

Она ждала меня за водонапорной башней. Когда я подошел, уже смеркалось и черные каркающие птицы кружили над башней, словно подбивая кого-то прыгнуть вниз. Я вынул руки из карманов толстовки, в надежде, что ладони не будут такими влажными от пота.

На ней были джинсы, красный топ на бретельках и черные «Конверсы», а толстую, черную кофту она держала в руках. Я спросил, не холодно ли ей, но, подойдя ближе, почувствовал тепло и услышал тихое гудение. Что-то внутри башни – скорее всего, генератор или какой-нибудь мотор – согревало то место, где стояла Юлия.

– Ты рано пришел, – сказала она.

– Ты тоже, – ответил я.

Привстав на цыпочки, она обняла меня. Стройное тело прижалось ко мне, маленькая грудь соприкоснулась с моими ребрами, ее руки были на моей шее, а я уткнулся лицом в ее волосы.

– Здесь довольно тепло, – тихо прошептала она мне на ухо.

– Можем отойти немного.

– Я не хотела отсюда уходить, пока ты не найдешь меня.

Она разомкнула объятия, и мы стояли и смотрели друг на друга.

– У Грима моя идентификационная карточка, – произнес я, потому что нужно было сказать хоть что-то.

– Знаю. Он мне ее показал, – Юлия рассмеялась. – Ты такой забавный на ней… Совсем ребенок.

Через минуту мы забрались на башню и уселись на выступе. Ладонь Юлии лежала в моей и казалась очень маленькой.

– Я всегда начинаю размышлять, когда сижу здесь, наверху, – сказала она.

– Почему? – спросил я.

Она кивнула в сторону одного из множества домов.

– Я знала одного человека, он жил в том доме с красной крышей. Отсюда видны его старые окна. Это всегда заставляет меня… думать о нем.

Юлия рассказала, что они ходили в один детский сад, были одного возраста и носили одинаковые ботинки. Случилось так, что этого мальчика стали дразнить, потому что у него были такие же ботинки, как у нее. Юлия помогла ему, убедив остальных, что это не у него были девчачьи ботинки, а у нее – мальчишеские.

– Я была спокойным ребенком – но в тихом омуте… – сказала она и рассмеялась.

Таким же был и он. Поэтому они любили одинаковые игрушки и вместе ходили на игровую площадку, которая была неподалеку. Они стали дружить и пошли в одну школу, слушали вместе музыку. Через какое-то время стали меньше общаться; так случается, когда классы разделяют, однако дружба сохранилась.

– Но однажды, – сказала Юлия, – с ним что-то случилось. Когда нам было по одиннадцать или двенадцать, я стала замечать, что он не все мне рассказывает. Сначала я думала, что он влюбился в меня, и этим объясняла себе его странности. Но я ошибалась. Наши отношения никогда не были такими, мы всегда были как брат и сестра, понимаешь?

Юлия даже рассказала ему о своей семье, чего обычно не делала, разве что в присутствии социальных работников. В ее рассказе даже проскальзывали намеки на домашнее насилие.

– Разве это не странно? – спросила она. – Что он не сказал ни слова?

– Ну… – пробормотал я в ответ.

Они отдалялись друг от друга все больше и больше, хотя и ходили в одну школу. Встречаясь в темно-серых коридорах, бывшие друзья просто здоровались.

Теплое и богатое событиями лето пролетело незаметно, как оно всегда и бывало в Салеме. В июне, перед самыми каникулами, Юлия видела его на футбольной площадке. А когда закончилось лето, он просто исчез. Испарился. Прошло несколько недель учебного года, прежде чем Юлия поняла это. Сначала жутко расстраивалась, а затем позвонила ему домой. Оказалось, что вся семья переехала, и Юлия не знала, куда.

– С тех пор я не видела его, – сказала она. – И я не понимаю, почему тяжело пережить, когда люди пропадают. Не знаю, как это объяснить, но, даже если не очень много общался с человеком перед тем как он исчез, все равно чего-то… не хватает.

– Как его звали? – спросил я.

– Скорее всего, вы не знакомы.

– А все-таки?

– Тим, – ответила Юлия. – Тим Нурдин.

Меня словно ударили в живот. Дыхание перехватило.

– Да, ты права. Я не знаю его.

Снова наступило лето. Лето, которое парализует весь город. Вместе с отцом мы помогали моему брату Микаэлю переезжать из дома. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он работал в лакокрасочной мастерской. Каждый день, с восьми до четырех, он занимался тем, что придавал битым машинам вид новых. Я согласился помочь, когда мне предложили немного денег, но когда мы со всем справились, зарплату не хотелось забирать. Было приятно просто что-то делать вместе. В последнее время мы редко общались.

В детстве мы часто выбирались на природу, на пикники. Иногда катались на картингах или играли в футбол на поле около Салема. Я очень давно там не был. Возможно, следовало позвать туда Грима, ему наверняка понравилось бы.