Клэр некоторое время наблюдала за своей соседкой со слезами от счастья и смущения, а затем перевела взгляд на игрушку. Она взяла котенка в руки, погладила, словно живого, и крепко прижала к груди, коснувшись маленьких ушек губами.

— Спасибо тебе, — уже почти плача сказала девушка, — за такой подарок!

— Ты чего плачешь-то? — удивилась Эва, вставая с кровати и направляясь к кровати соседки. — Ну, не получилось у меня подарить его, как…

— Всё хорошо! — перебила ту Килери. — Не волнуйся! — секундная пауза. — Просто, я очень рада! Спасибо тебе…

Хаосс уже сидела на корточках возле Клэр, положив ей на колени руки, а после своих слов Килери наклонилась к подруге и уткнулась в её шею, периодически продолжая всхлипывать.

— Ну-у… — успокаивающе растянула Эва, слегка приподнявшись на ногах, чтобы было удобнее её обнять. — Не плачь. Что ты тут болото развела?

Она одной рукой приобняла девушку за плечо, а второй стала гладить её по голове, стараясь успокоить, но Клэр почему-то плакала всё сильнее, что-то бормоча сквозь слёзы. Эва уже начинала раздражаться из-за того, что всё её усилия бесполезны. Наконец, она отстранила от себя Килери и схватила обеими руками за голову. Их взгляды пересеклись, и Хаосс несколько секунд сурово смотрела той в глаза. Большие пальцы рук находились около ушей, а остальные пальцы лежали на шее, опирая голову на ладони. Девушка пару раз слегка тряхнула Килери, чтобы привести в чувства.

— Успокойся! — строго с раздражением, но при этом достаточно мягко сказала Эва. — Прошу тебя, перестань плакать! Я не вижу причин для такого поведения.

Клэр виновато опустила глаза, грустно и тяжело вздохнув. Она случайно посмотрела на плюшевого котёнка и вот-вот собиралась снова расплакаться, и Хаосс это заметила.

— «Надеюсь, что хоть это поможет…» — с безысходностью на выдохе подумала девушка и, сглотнув накопившуюся слюну, подняла глаза на заплаканную Килери.

В этот момент их взгляды вновь пересеклись, но сейчас Эва уже не была суровой. Серо-зелёные глаза Клэр были полны слёз, её заплаканное лицо выражало грусть, а по щекам тянулись мокрые дорожки. Хаосс, слегка прихватив правой рукой подбородок подруги, немного запрокинула её голову назад и одновременно притянула к себе, при этом приблизилась сама. Кожа девушки была мягкая и гладкая, настолько нежная, что ей на мгновение не захотелось больше убирать руки от лица Клэр. Зрачки Килери резко расширились, а дыхание словно остановилось. И Эва понимала, чего ждала подруга, но заходить настолько далеко не собиралась. Хаосс бросила скользящий взгляд на её молящее лицо и, прикрыв глаза, прижалась к её горячим губам. Жар, исходивший от них, словно на мгновение опьянил Эву, и она невольно продлила поцелуй на несколько секунд. В этот момент пульс резко ударил ей по вискам, и до безумия участилось сердцебиение.

— «Чёрт…» — промелькнуло в голове девушки, после чего она не без труда отстранилась от Клэр.

Она тут же почувствовала головокружение и скорее прикрыла глаза ладонью, чтобы удержать равновесие. Килери смотрела на свою соседку со слезами на глазах, хотя было видно, что плакать точно больше не собиралась.

— «Сработало!» — довольно подумала Хаосс, сглотнув слюну, и посмотрела на ту сквозь пальцы. — «Вот только…» — она убрала руку от лица. — С днём рождения! — с лёгкой несколько виноватой улыбкой негромко произнесла Эва, будто со сбившимся дыханием.

— Спасибо! — с грустной радостью прошептала Клэр, бросившись той на шею.

Девушки некоторое время просидели, обнявшись, после чего Хаосс поднялась на ноги и прошла на свою половину комнаты, немного шатаясь. Недавний поцелуй вызвал у неё новую волну головокружения, подействовав опьяняюще, не слабее алкоголя. Эве хотелось поскорее от этого отвлечься, поэтому, достав из-под подушки наушники, легла под одеяло и отвернулась к стене, поджав к себе колени. А Клэр ещё достаточно долго сидела на кровати, глубоко утонув в своих мыслях и отстранённо глядя в одну точку. После случившегося она была одновременно рада и разочарована, но теперь её мучила целая куча вопросов: «Почему она это сделала? Зачем? Из жалости? Или может…»

До конца этого дня Эва старалась даже не вставать с кровати, не только из-за самочувствия. По большей части, ей было бы неловко пересекаться взглядом с Килери. Весь следующий день Хаосс испытывала лёгкое головокружение и небольшую слабость в ногах, и до выходных ей нельзя было снимать с головы повязку, а это стало причиной новых шуток троицы. Из-за состояния здоровья Эва не вступала с ними в драки, но неизменно продолжала огрызаться. Мистеру Оберу девушка так и не смогла дать ответ на вопрос: «Что произошло тем вечером», она этого просто не помнила. И даже всё то, что ей рассказывала Клэр, не помогало вспомнить, ровным счётом, ничего. Как бы Эва не старалась, не «напрягала» свою память, ни предположительной драки, ни странного высокого мужчины в чёрном, ни то, как порвала себе одежду или где потеряла шапку, — ничего не менялось.

К выходным Хаосс уже чувствовала себя на удивление прекрасно, её почти ничего больше не беспокоило, кроме изменившегося общения с Клэр. Из-за возникшей взаимной неловкости, их взаимоотношения несколько угасли. Теперь Эва стала больше обращать внимание на расстояние между ними, и ближе, чем на метр старалась не подпускать к себе Килери, в отдельных случаях даже угрожая применением силы при нарушении дистанции. Такое поведение очень расстраивало Клэр и в чем-то пугало, но сделать с этим она ничего не могла. С одной стороны Эву мучила совесть за то, что она сделала, ведь, по сути, она зря обнадежила несчастную девушку своим поцелуем, но с другой стороны… она совсем об этом не жалела. Учащенное сердцебиение, усиленный пульс, — всё говорило лишь о том, что ей самой это понравилось. И это было трудно признать даже самой себе. Внутри Хаосс боролись два разных восприятия ситуации: одно противилось произошедшему и указывало на его анормальность, а второе убеждало девушку в том, что всё в порядке, что ничего не случится, если она просто поддастся своим истинным эмоциям и чувствам. Но Эва боялась этого шага. Ей было страшно сделать маленький шажок навстречу Клэр, ведь она понимала, что если переступить этот «порог», то всё её устоявшееся мировосприятие рухнет в одно мгновение, все её убеждения станут неактуальными, а сама её жизнь может резко измениться от уже привычного к неизвестному. Хаосс ненавидела неясность и неопределённость в чём-либо.

Высшие Заведения из-за своей специфики имели определённый свод общих правил, которые не распространялись на обычные учебные учреждения. Здесь была особая система обучения и экзаменации, свои исключительные законы и порядки, необходимость которых даже не обсуждалась. Всё это было направлено на получение наибольшей пользы от обучения, чтобы выпускник имел на руках не просто доказательство о получении образования, а за плечами достаточный опыт и в голове необходимые знания. Ведь всю дальнейшую жизнь ему нужно было бы не просто сидеть в офисе перед монитором и перебирать макулатуру, а постоянно рисковать не только своей жизнью, но и жизнями простых жителей, обеспечивая безопасность своего округа, города, мира в целом.

Первый курс для студентов всегда являлся самым важным потому, что в течение всего года за ними наблюдали, чтобы выявить слабые и сильные стороны, как психологические, так и физические, найти их проблемные моменты, которые заслуживали особого внимания. На основании полученной информации проводился анализ, а затем ко второму курсу для каждого составлялась индивидуальная программа обучения, и со следующего года студент начинал учиться по своей схеме. Придерживаться прописанному графику помогали назначенные главными по группе преподаватели и психолог.

За несколько десятилетий существования такой системы образования не осталось сомнений, что это «создает» действительно образованных людей, способных не просто блистать знаниями, но и приносить пользу обществу. Да, это является весьма затратным мероприятием, но денег всегда тратилось куда меньше, чем времени и усилий. Уже достаточно долгое время директора Высших Заведений настаивали и продолжают настаивать на узаконивании данной системы, несмотря на её дороговизну. В Правительстве каждый раз это разрешали со сроком лишь на год, боясь утвердить её на более долгое время, по каким-то своим определённым негласным причинам.