– Спасибо, Мардж, – ответил я. – До завтра.

– Пока.

Я посмотрел сквозь прозрачные занавески гостиной и увидел яркое голубое небо Аризоны, и я знал, что этот день уже ничто не испортит.

И снова заполз в кровать, где меня ждала Джейн.

Я переехал к ней в конце той же недели. С собой я взял только одежду и те вещи, с которыми приехал в Томпсон. Все остальное оставил для следующего жильца. Распаковывая коробку на полу гостиной, я нашел пару трусов Джейн, которую прихватил с собой из своего старого дома. Я отдал их ей, и она стала вертеть их в руках.

– Не могу поверить, что ты их сохранил, – усмехнулась Джейн. – Что ты с ними делал? Нюхал?

– Нет, – признался я. – Я просто... просто возил их с собой. Просто хранил.

– Чтобы напоминали обо мне?

– Чтобы напоминали о тебе.

– Погоди минутку.

Она вышла в спальню и через минуту вернулась со старой моей футболкой, рекламной футболкой Хозе Гуэрво, которую мне дали бесплатно в колледже Бри и которую я надевал, когда мыл машину.

– Я ее украла, – сказала она. – Хотела сохранить на память о тебе.

– Я даже не заметил, что ее нет.

– Я так и думала. – Она села рядом со мной и положила голову мне на плечо. – Я никогда не переставала думать о тебе.

«Чего же ты тогда меня бросила?» – хотел спросить я.

Но я ничего не сказал, только наклонился, приподнял ее за подбородок и поцеловал.

Я был счастлив, честно и по-настоящему счастлив. То, что было у нас с Джейн, было наверняка средним – как могло быть иначе? Те же чувства испытывали миллионы людей по всей Америке, по всему миру каждый день, не для меня это было чудесно и неповторимо, я был наполнен глубоким ощущением комфорта.

Сейчас мы ладили лучше, чем раньше. Стена, которая стояла между нами до нашего разъезда, исчезла. Мы общались тесно и открыто – без недоразумений, недопониманий и недомолвок, которые когда-то омрачали наши отношения.

Наша сексуальная жизнь была активнее, чем когда бы то ни было. Утром, ночью, по выходным и днем мы любили друг друга. Но меня не оставляли некоторые старые страхи и сомнения, и даже когда я наслаждался нашей с новой силой вспыхнувшей близостью, я не мог иногда не думать, так ли слепо и некритично довольна ею Джейн, как был доволен я. Однажды воскресным утром, когда я лежал на спине и читал газету, Джейн задрала на мне халат и быстрым движением стиснула и поцеловала мой член. Я отложил газету и посмотрел на нее, решив выразить вслух то, что думал.

– Он для тебя достаточного размера? – спросил я.

Она глянула на меня:

– Ты опять?

– Опять.

Она покачала головой, улыбнулась, и в ее лице не было прежнего нетерпеливого недовольства.

– То, что надо, – сказала она. – Как «Златовласка и три медведя». Помнишь, одна миска была чересчур горячей, другая чересчур холодной, а третья – такой, как надо. Так вот, у некоторых слишком большие, у других слишком маленькие – а у тебя такой, как надо.

Я отложил газету и притянул Джейн к себе сверху.

И мы сделали это прямо на диване.

Иногда меня интересовали другие аспекты жизни Джейн, ее подруги, семья – все, что она оставила, когда переехала в Томпсон. Однажды я из любопытства спросил ее:

– Как там твоя мама?

Она пожала плечами.

– А отец?

– Не знаю.

Я удивился.

– Ты не поддерживаешь с ними контакт?

Она покачала головой и отвернулась, глядя вдаль, далеко вдаль. Глаза у нее заморгали, широко раскрылись, и я видел, что она готова заплакать.

– Они меня не замечают. Они больше меня не видят. Я для них исчезла.

– Но вы всегда были так близки!

– Были. Вряд ли они сейчас даже помнят, кто я. И она действительно заплакала. Я обнял ее обеими руками и крепко прижал.

– Конечно, помнят, – сказал я убедительно. Но на самом деле я не был так уверен. Я хотел узнать, как это случилось, как они разошлись, на что это было похоже, но понимал, что сейчас не время спрашивать. Я только тихо ее держал и дал ей поплакать.

Дни сливались в недели, недели в месяцы. Весна прошла, наступило лето, потом осень. Прошел год. Каждый день был похож на другой, и хотя установившаяся рутина не менялась, я не возражал. Честно сказать, мне это нравилось. Мы работали и развлекались, спали и занимались любовью, заводили друзей. Жили. Я рос в иерархии сити-холла, согласно принципу Питера, а Джейн стала старшей воспитательницей у себя в детском саду. По вечерам мы сидели дома и смотрели телевизор. Те передачи, которые мне нравились, смещались на другое время и потом отменялись, но это мало что значило, потому что их сменяли другие, которые мне тоже нравились. Время шло.

Это была хорошая жизнь. Она была скучна и однообразна, но я был ею доволен.

Это и было самой странной вещью в Томпсоне. Самой странной и самой пугающей. На уровне разума я видел, как это все жалко, как отчаянно бесполезны потуги на непохожесть и оригинальность: печальные усилия одеться вызывающе, эскапады, чтобы выделиться, такие же серые и скучные. Я видел веревочки, я видел человека за занавесом. Но на уровне эмоций мне здесь нравилось. Город был совершенным. Я никогда не был так счастлив, и я сюда вписался превосходно. Это был тот город, который мне нужен. Диапазон профессиональных умений здесь был сногсшибательный. У нас были не только бухгалтеры и конторщики – наиболее превалирующий род занятий, – но и ученые и мусорщики, водопроводчики и дантисты, учителя и плотники. Люди, которые не могли отличиться в своей работе или кому не хватало умения рекламировать самих себя. Многие были более чем компетентными – талантливые мужчины, разумные женщины, – просто они потерпели поражение в выбранной ими области.

Поначалу я думал, что это наша работа делает нас безликими, потом я думал, что это наши личности, потом – не связано ли это с генетикой. Теперь я не знал, что и думать. Мы не все были чиновниками – хотя их было непропорционально много, – и не у всех был ничем не примечательный характер. Здесь, в Томпсоне, я снова узнал, что граждане различаются по степени видимости.

Я подумал, что здесь тоже могут быть люди, которые сливаются с фоном, что могут найтись незаметные для Незаметных.

И эта мысль меня испугала.

Скучал ли я по старым дням? Тосковал ли по Террористам Ради Простого Человека? По приключениям, товариществу...

...изнасилованиям и убийствам?

Не могу этого сказать. Я вспоминал это от случая к случаю, но это все казалось таким давним, будто случилось с кем-то другим. Эти дни уже казались древней историей, и, когда мои мысли обращались в ту сторону, я чувствовал себя стариком, вспоминающим бурную юность.

Интересно, что бы подумала Джейн, если бы знала о том, что я делал с Мэри, если бы узнала о женщине, которую я чуть не изнасиловал.

Если бы узнала, что я убил человека. И не одного.

Я никогда не спрашивал ее о неизвестных мне годах, о том, что она делала между тем, когда бросила меня, и тем, когда мы снова встретились.

Я не хотел знать.

Ровно через год и месяц после того, как мы встретились в супермаркете, мы с Джейн поженились на скромной гражданской церемонии в сити-холле. Присутствовал Джеймс, Дон, Джим и Мэри, Ральф, и друзья Джейн по работе, и мои друзья с работы. После этого мы устроили прием в общественном центре в парке.

Я пригласил из террористов только тех, что приехали в Томпсон вместе со мной, но во время танцев и веселья я чувствовал свою вину за то, что не позвал Филиппа и других. Каким-то образом, несмотря на все случившееся, они мне все еще были ближе, чем многие из здешних людей, и вопреки нашему разрыву я поймал себя на мысли, что мне хотелось бы, чтобы они разделили со мной эту минуту. Они были моей семьей – или наиболее близкой к этому понятию группой, и я жалел, что не послал им приглашений.