Этой ночью я проснулся от звука голоса, звавшего меня по имени. Это был низкий голос, приглушенный голос, шепчущий голос, такой, как бывает в кино. Или он кричал издали и его приглушало расстояние, будто с другого края поля.

– Боб!

Я сел в кровати. Рядом со мной, не слыша ничего, спала Джейн.

– Боб!

Я откинул одеяло и встал с кровати. Отведя в сторону занавеску, я выглянул наружу.

Томпсона не было.

Я глядел на оранжевое поле. На той стороне его росла роща пурпурных деревьев. За ними в туманной дымке стояли розовые горы. Темное, черное солнце висело, не светя, в озаренном золотом небе.

– Боб!

Кажется, голос шел из деревьев. Я посмотрел в ту сторону и увидел движущиеся среди деревьев черные тени, похожие на пауков. За ними, более темный и неразличимый, был неподвижный предмет побольше, но я почему-то знал, что он живой. И голос шел от него.

– Боб!

– Что? – отозвался я.

– Иди к нам!

Я не испугался, хотя знал, что следовало бы. Эта темная форма в середине леса должна была бы напугать меня до смерти. Но голос был теплый и ласковый, и почему-то от самого факта, что это наконец случилось, что ожидание кончилось, мне стало легче.

– Иди! – позвал голос. – Мы тебя ждем!

Окно и стена передо мной растворились в воздухе. Как во сне, как под гипнозом, я пошел через бывшую стену, ощутил дыхание другого ветра на своей коже, другой воздух у себя в легких. Даже температура была другая. Не холоднее и не теплее – просто... другая.

Я был в другом мире.

Меня наполнило странное чувство благополучия, летаргического довольства, не уходившего, несмотря на сигналы тревоги и озабоченности, которые посылал разум.

Я шагнул вперед.

– Нет!

Голос Джейн, пронзительный и отчаянный, полный безнадежной, беспомощной, смертельной тоски, прорезал теплую муть у меня в мозгу, и я дернулся обернуться на этот голос. На краткую долю секунды я оказался во дворе нашего дома и видел, как она кричит мне в окно, и снова оказался в поле, и она кричала мне из комнаты без стен, как будто перенесенной ураганом из Канзаса в страну Оз.

– Боб! – позвал другой голос.

Он уже не был такой теплый и ласковый. На самом деле он был таким же угрожающим, как его источник, огромный черный силуэт среди деревьев, и я попытался шагнуть обратно к Джейн, к нашей спальне, но мои ноги отказывались туда идти.

– Боб! – вскрикнула Джейн.

Снова мигнула сцена, и я увидел двор и дом.

– Джейн! – позвал я.

– Я тебя вижу! – крикнула она. – Я тебя замечаю! Я люблю тебя!

Не знаю, что заставило ее это выкрикнуть, почему она об этом подумала, почему верила, что от этих слов будет хоть какой-то толк, но они вызвали гневный рокот силуэтов в деревьях, и вдруг я снова обрел способность двигаться. Я повернулся и побежал к ней, и другой мир, чужой мир, начал исчезать, медленно растворяясь на глазах, пока не пропал совсем. Я стоял голый во дворе, на траве, прижавшись лицом и руками к окну спальни, а с той стороны к нему прижималась Джейн. Я не знаю, как это случилось, но она оттащила меня от края. Она спасла меня.

Я побежал к кухонной двери и подождал, пока Джейн ее отперла, и мы оказались в объятиях друг у друга.

– Я слышала, как ты что-то кричишь, и увидела тебя снаружи, и ты... ты таял! – всхлипнула Джейн. – Ты исчезал!

– Ш-ш-ш, – сказал я, держа ее в объятиях. – Все хорошо.

И так и было. Не было ни золотого неба, ни оранжевой травы, ни пурпурных деревьев. Был только наш дом, и Томпсон, и ночное небо Аризоны. Если бы это было в кино, то там ее любовь спасла бы меня и вернула обратно, именно она не дала бы мне исчезнуть в этом другом мире, но я почему-то знал, что это не так. Любовь была частью этого, но только частью. Важно было и то, что Джейн меня видела. Я не был для нее Незаметным.

И что она сказала такие слова. И в таком порядке:

«Я тебя вижу – я тебя замечаю – я люблю тебя».

Магия.

– Я люблю тебя, – снова сказала она.

Мы не Незаметные для тех, кто нас любит.

Я сжал ее покрепче.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я. – И я тебя вижу. И я тебя замечаю. И я никогда не перестану тебя замечать. Никогда.

На следующий день я вышел, и я был невидим. Полностью невидим. Никто меня не видел, никто не слышал. Я не просто был Незаметным. Я не существовал.

А я было думал, что все позади. Я думал, что я вернусь к работе, что мое состояние начало возвращаться к прежнему, что все вернется к норме, но когда я вышел из машины и пошел по ступеням сити-холла, я заметил, что никто на меня не смотрит. Я вошел, прошел мимо секретарши мэра, и она меня не видела. Я встал в дверях кабинета Ральфа. Он смотрел прямо сквозь меня.

– Ральф! – позвал я.

Ответа не было.

Я подумал разыграть его, наколоть, поднять что-нибудь и пронести по комнате. Но какой смысл? Я повернулся и ушел. Впервые я понял, что если бы даже я мог вернуться к работе, я бы не захотел.

Я больше не хотел здесь находиться.

Я больше не хотел жить в Томпсоне.

Я сел в машину и поехал домой.

По дороге я думал о том, кто я и что я, о том, чего я хочу. Жить ради маркетинговой проверки товаров? Быть человеческой морской свинкой? Какой в этом смысл? Это причина для существования? Может быть. Как сказал однажды Ральф:

«Кто-то же должен это делать».

Но этот кто-то был не я.

Может быть, жизнь и работа в Томпсоне давала кому-то из Незаметных ощущение цели. Может быть, где-то изготовлялись товары, которые хорошо пошли в Томпсоне, создавались рабочие места, может быть, люди, которые эти товары покупали, были ими довольны, может быть, часть заслуги в этом принадлежала Незаметным Томпсона.

Но мне этого было мало.

Весь Томпсон был один большой «Отомейтед интерфейс». Я здесь был никто и ничто.

А я хотел быть кем-то и чем-то.

Я остановился перед домом и посидел минуту неподвижно. Через окно я видел, как Джейн пылесосом убирает гостиную.

Все это оказалось дерьмом. С начала и до конца. Все вообще. Выбранная мной дорога уперлась в тупик. Террористы Ради Простого Человека скатились к оргии насилия и крови, а город моего народа оказался тем, откуда я хотел убежать.

Что мне теперь делать? Куда пойти?

А Джейн?

Я еще посидел, потом вышел из машины и все рассказал Джейн. И попросил ее позвонить ее друзьям.

Никто из них ее не слышал.

Мы поехали в город, прошли через район магазинов. Никто нас не видел. Никого из нас. Мы были невидимками. Джейн вытащила меня обратно, но я потянул ее за собой, и теперь мы оба были пойманы в этой «земле нигде», незаметные для Незаметных.

Джейн становилась все мрачнее и мрачнее, когда видела все более ясно, что с ней случилось.

– Я не вижу ничего из этих странных видений, – сказала она мне в «Нордстроме».

– Я тоже, – ответил я. – Больше не вижу. Похоже, этот этап закончен.

– Значит, мы здесь застряли. Вот так.

Я кивнул.

Она бросила сумку на землю и рванула на себе блузку.

– Что ты делаешь?

Она расстегнула лифчик, сбросила туфли, расстегнула и стянула с себя джинсы.

– Прекрати!

Мне стало страшно.

– А что такое? Меня никто не видит.

Она стянула с себя трусы.

– Джейн!

Она подбежала к пожилой паре, схватила мужчину за руку и прижала его руку к своей груди.

– Потрогай мои сиськи!

Старик перепугался, выдернулся, но хотя он явно ее ощущал, но не видел ее и не слышал.

– Джейн!

– Возьми ее! Возьми мою!..

Она стояла голая посреди магазина, выкрикивая грязные слова, но никто на нее не смотрел, никто не обращал внимание, и я схватил в бельевом отделе купальный халат и набросил на нее, а потом вывел ее обратно к машине.

И отвез ее домой.

Следующие два дня Джейн провела в постели. Поначалу я боялся, что она не оправится от этого шока. Я не ожидал от нее такой реакции и очень перепугался.