Оттуда ее, ошеломленную и по-прежнему отчаянно брыкающуюся, утащили вниз, в жилую часть трюма. Алексу некогда было отвлекаться на приказы сейчас, когда «Граниэль» подходила к пристани. Да и в команде дураков не водилось. Все знали, что спасенным место в трюме, приспособленном для сравнительно комфортного существования. А то, что раньше никого из Хаоса спасать не приходилось, только с хаосшипов, так какая разница? Не в капитанскую же каюту эту сумасшедшую тащить. И не в кают-компанию.

— Алекс, — чиф вбежал к нему на ют даже раньше, чем с «Граниэли» бросили на пристань швартовочные канаты, — ты не поверишь, кэп, но она чернокожая. Эта девочка. Мулатка, не негритянка, но… если этот кофе и с молоком, то молока там совсем немного.

У нее было лицо ангела. Не в том смысле, что красивое или доброе, или особенное какое-то, а в том, что чернокожая деваха как две капли воды походила на ангела, явившегося Алексу десять лет назад. Потемнее была, разве что. И без крыльев. И волосы сбиты в дреды. Ну, и исцарапана вся, да в синяках, которые скоро должны были изменить ее личико до неузнаваемости.

Тот ангел тоже белой кожей похвастать не мог. Оно и понятно — у них не работа, а сплошная пахота, у ангелов-то. И все под открытым небом. Во дворцах бездельничать, да с арфами гулять — это не к ним. Хотя, и такие, наверное, тоже есть. Арфисты, то есть. Но и у тех забот хватает. Алекс многих музыкантов знал, и знал, что их труд — не сахар.

В общем, ангел был смуглым и крылатым, а девчонка — темнокожей и в синяках, и походили они друг на друга, как брат с сестрой. Чего быть, конечно, не могло, потому что ангелы ни от кого не родятся, и с людьми кровь не смешивают. Не демоны все-таки.

— Ты принцесса? — прямо спросил Алекс. Ну, а чего вокруг да около ходить?

— А что, не видно? — девчонка зыркнула на него синим глазом поверх приложенного к лицу мешочка со льдом. Глаз стремительно заплывал, но сверкнул весьма насмешливо.

— Я разных принцесс повидал, — Алексу ее насмешки были до… кхм… не при принцессах будет сказано, — по одежке не сужу. Ну, так что?

— А тебе какое дело?

Казалось бы, что трудного дать простой ответ на простой вопрос? «Принцесса?» «Да!» Или: «принцесса?» «Нет».

— Мне нужно было спасти принцессу, — объяснил Алекс. — Возможно, это ты.

— Ты б хоть назвался для начала, а? — она поморщилась, передвинула лед, тихо прошипела ругательство.

— А, ну да… я капитан Гарфильд. Алекс Гарфильд.

Забыл представиться. В тарвудском Порту его и так все знали, не первый год «Граниэль» сюда ходит. О том, что принцесса может оказаться горожанкой, Алекс как-то не подумал. Да и с чего бы горожанке выкидываться в окно башни Адмиралтейства?

А портовой девчонке с чего?

Хороший вопрос.

— А я Берана Лоче Сиобах. Только Мигель Лоче мне не родной. А родной папаша точно принц. Мама так сказала.

Фырканье и последовавшее за ним новое, сдавленное ругательство, говорили не столько о недовольстве ситуацией в семье, сколько о том, что обезболивающего Беране стоило бы дать побольше.

— Похоже на то, что твоя мама была права, — заметил Алекс с приличествующей обстоятельствам деликатностью.

— И что? — поверх мешочка со льдом на него воззрились теперь уже два глаза, правда почти превратившихся в щелки, — ты не похож на нотариуса, который введет меня в права наследства. Или может, ты знаешь, кто он такой, этот принц? Какого дьявола он нас с мамой в лодке посреди моря бросил, а?

— Понятия не имею. Мне просто нужно было найти…

— Да наплевать! — Берана вскочила на ноги. И до того резво вскочила, что чуть до двери не добежала сгоряча. Однако с вывихами, пусть даже вправленными, и серьезным растяжением связок не побегаешь. Во всяком случае — далеко не побегаешь. Два шага от койки еще ничего, а до дверей уже нет.

Упасть гостье Алекс не дал, поймал, усадил обратно на койку. Объяснил про вывихи и про растянутые связки, пообещал, что сейчас принесут еще обезболивающего.

— Рэрдон, это медик наш, сказал, чудо, что нет переломов, и что ты кровью не истекла. Тебя всю осколками изрезало. Насчет чуда не знаю, но бегать пока нельзя, а ходить — только с костылями и очень медленно. Лучше всего лежать. Или сидеть.

— На лошади! — рявкнула Берана, от злости позабывшая про боль. — Мне в Порт надо, и на мельницу. Мне только на лошадь сесть. Лошадь лучше всех костылей, — добавила она проникновенно. — И даже лучше кресла. Даже… почти как кровать.

Получилось совсем не убедительно. Ругаться эта девчушка умела явно лучше, чем просить или убеждать. Да и лошадям Алекс не доверял. Костыли, может, и не лучше, но костыли не имеют привычки орать дурниной или, ни с того ни с сего, пинаться подкованными копытами. К тому же, с костылей если и упадешь, то невысоко, не страшно, и на малой скорости.

О креслах и кроватях в сравнении с лошадьми даже говорить нечего.

Он был слишком удивлен, чтобы удивляться. Так себя, наверное, чувствует человек, на голову которому упал кошелек с золотом. Кошелек — дело хорошее, золото — еще лучше, но удар по темечку такой увесистой штукой убить ведь может. И вот бац оно тебе по черепу, глаза от боли на лоб выскакивают, на голове шишка с кулак, по ушам золотые монеты сыплются, и вроде радуешься, что вдруг разбогател, а вроде и не радостно как-то.

Алекс все не мог понять, а дальше-то что? Сначала он даже не мог понять, чего именно не может понять, но с этим, все-таки, разобрался. Он никак не ожидал встретить и спасти принцессу, никак не ожидал выполнить повеление ангела. Давно уже решил, что дело это безнадежное, поверил, будто так оно и есть. И вдруг все сразу: и спасение, и принцесса, и на ангела она похожа, как родная, и дураку ясно, что это что-то да значит, но… что?

И спросить-то не у кого. А главное, непонятно, о чем спрашивать.

Он мог бы даже решить, что выдумал Берану. От долгих переходов через Хаос чего только не случается. Там же демоны водятся. Не такие, как на Кариане, а настоящие, те, что восстали против Бога. Эти демоны рано или поздно добираются до любого, кто слишком мало бывает в мирах и слишком много — между ними. Кому-то начинает мерещиться всякое, а кому-то начинает мерещиться такое, что и все остальные видят.

И ладно, если только видят.

В пользу того, что Берана придумана, говорило ее сходство с ангелом. И то, что она выжила — тоже. У нее могли быть переломаны все кости, она могла истечь кровью. Рэрдон сказал, что, судя по ранам, били ее насмерть, били, чтобы убить, а она отделалась синяками и царапинами, которые, кстати, заживали слишком быстро для настоящего человека. Она уцелела в Хаосе без защиты. У нее были самые синие глаза во всей обитаемой вселенной. Да в конце концов, она выпала из окна именно в тот миг, когда «Граниэль» проходила вплотную к башне.

Но дреды! Если бы Алекс вообразил себе принцессу, она была бы с другой прической. Все остальное — пожалуйста, остальное можно списать на фантазии, но почему же не локоны или не вечно встрепанные негритянские кудри, да черт возьми, он мог бы поверить даже в то, что вообразил лысую девушку.

Нет ведь нет! У этой — дреды.

Войлок вместо волос, как доказательство истинности существования принцессы? Алекс давно уже убедился, что у Бога есть чувство юмора, и еще какое.

А Берана, когда поняла, что с «Граниэли» ее не выпустят, пока своими ногами не пойдет, тоже, кажется, начала думать сразу в две стороны. Получалось у нее так же плохо, как у Алекса. Ей позарез нужно было на какую-то мельницу, она даже согласилась на то, чтоб Алекс туда отправил кого-нибудь из матросов, раз уж самой нельзя. Но объяснить, с каким именно поручением посылать гонца, никак не могла. Начинала, умолкала, задумывалась, начинала заново. Правда, надо признать, что перед первым же приступом такой задумчивости со всей откровенностью сказала: «а вдруг ты тоже из этих, а я тебе все выдам». С одной стороны, это запутало дело еще больше, с другой, появилась какая-никакая ясность. Берана опасалась то ли врагов, то ли шпионов. И если б она рассказала, каких именно, все стало бы куда проще. Но она не желала даже сказать, кто выбросил ее в Хаос. На верную смерть.