Заноза думал над тем, что Хлынов скажет клиентам, перебирал варианты, исходя из собственных представлений о Блошином Тупике, и из познаний о подобных же Тупиках в разных городах Земли. Не до Бераны ему было. Стрелять они сегодня не собирались, а рассказать о городских гангстерах она не могла, потому что водила дружбу с бандитами из Порта, которые с Тупиком не дружили. Порой, не дружили весьма агрессивно. Так что он молча выставил на стол стряпню миссис Мазальской, включил чайник и предоставил Беране полную свободу действий. Хочет есть — пусть ест. Хочет говорить — пусть говорит. С последним у нее, вообще, порядок, даже слушатели не нужны, не говоря уж о собеседниках.

— Слушай, Заноза, — нет, есть она не хотела, — а почему ты со мной кровью делишься именно так?

— Так?

Какой-то неожиданный вопрос. И, вообще, почему Берана спрашивает, а не рассказывает? Обычно у нее всегда ворох новостей. Каждый день что-нибудь случается.

— Так, — она явно пыталась интонировать это слово. — Ну… ты сам знаешь.

— Почему я тебя целую? — интересно. Вроде бы ей нравилось. Тогда зачем спрашивает? — Потому что это самый безболезненный для твоей психики способ. Для любой психики, — уточнил он подумав. — Если говорить о нормальных людях. 

Была ли Берана полностью нормальной? Нет, разумеется. А кто был? Если такие люди и существовали, Заноза с ними не сталкивался. Инстинкт заставлял держаться подальше от потенциальных источников скуки. Для вампира скука смертельно опасна.

Она встала, прошлась по гостиной, и уселась к нему на колени.

Объясняй, не объясняй, что воспитанные девушки так не поступают — все без толку. Берана и девчонок со второго этажа считает воспитанными, потому что они могут наизусть читать стихи, играть на гитаре и танцевать — развлекать потенциальных клиентов, раскручивая их на реальные деньги. Да и Лэа, способная прилюдно сесть на колени к Мартину, тоже пример настоящей леди. Беране бы чему полезному у нее поучиться!

— Самый безболезненный способ для психики? — Берана обняла его за шею. — И все? Тебе что, не нравится меня целовать?

— Почему же? Если бы не нравилось…

— Тогда почему ты не делаешь это всегда?

— Потому что даю тебе ровно столько крови, сколько нужно. Больше — вредно.

— Ты что, вообще тупой? — она отстранилась. — Причем тут кровь?!

О. Ну, кровь-то всегда к месту. Он понял, о чем она спрашивает, но, честное слово, сейчас было не время задумываться еще и об этом. Все эти полтора месяца было не время. И он не задумывался. Но ведь и Берана не спрашивала. 

Бывают ситуации, когда лучше выглядеть тупым, чем искать ответы на вопросы.

— Тебе нужна только кровь? Ты чертов вампир, ты думаешь, что и мне нужна твоя дурацкая кровь, и все?

— Моя кровь… — Заноза понял, что сейчас сорвется на рык, и сжал зубы, чтобы замолчать.

Его кровь — драгоценность. Берана и представить не могла, какой дар получает каждое полнолуние. А если она не может этого представить, то нельзя злиться на то, что она не ценит подарка.

— Ты чертов вампир, — повторила Берана. — Я слышу, вот здесь, — она положила ладонь ему на грудь, — ты же рычишь. Значит, что-то ты все-таки чувствуешь? Или уже нет? Хочешь укусить меня? «Поцеловать», — она так произнесла это слово, что даже сомнений не осталось, о каком «поцелуе» речь. Заноза выкинул бы ее с колен, как распустившую когти кошку, но… он был чертовым вампиром. И Берана пахла едой. И провоцировала.

Но зачем?

О, да. Лучший способ прийти в себя, это задуматься над мотивами чужих поступков. Особенно, поступков девочки-тинейджера, влюбленной и лишенной инстинкта самосохранения. До еды ли тут?

— Я тебе говорил, что не буду брать твою кровь, — сказал он, постаравшись все-таки не дышать, чтоб не чуять ее запаха, — ты хочешь это снова услышать, или просто забыла?

— Неужели, не чувствуешь? — спросила Берана. И Заноза мысленно взмолился о переводчике с женского на понятный. Что он должен был чувствовать? Он очень даже хорошо ощущал, как эта девчонка, с несерьезными, но все-таки существующими округлостями в нужных местах, прыгает у него на коленях. А если бы дышал, снова почувствовал бы голод. И он, определенно, не собирался ее «целовать». Во всяком случае, пока не поймет, зачем ей это нужно.

Да не нужен ей «поцелуй», и не может она ничего объяснить. Просто дурь в голове взыграла. Но вот с чего вдруг?

— А так? — неуловимым движением Берана вынула нож и полоснула себя по предплечью, — чувствуешь?

Заноза впился когтями в лавку под собой. Почувствовал, как расходятся волокна мореной древесины. Чем глубже он вгонит когти в дерево, тем больше времени уйдет на то, чтоб схватить эту идиотку и сожрать живьем. Может, она успеет сбежать?

Кровь текла по смуглой коже, капала ему на рубашку, на бедро Бераны. Пахла так сильно, так… невыносимо. Так сладко. Кто может устоять перед этим запахом?!

Он, скорее, отрезал бы себе руки, чем прикоснулся сейчас к Беране. 

Она не понимала, что делает. Нет! Она понимала. Это он не понимал. И значит, брать ее кровь было нельзя.

Сейчас, когда она не в себе, когда она сама заворожена болью и видом собственной крови, ее уже бессмысленно спрашивать. Ее домой гнать надо. Пинками. А в крови… скорее всего, яд. Да! Яд. Отрава. Дурман. Наркотики. Точно! Берана знается с портовыми, а те барыжат дурью, это известно любому на Тарвуде. Она под кайфом, вот и все объяснения. А то, что кровь пахнет…

ради, Аллаха, как же сильно она пахнет!

…только кровью — это выверт его дурных мозгов. Он не чует запаха дури потому, что не хочет его учуять. Потому что хочет крови Бераны. Но он обещал. Хасану. Обещал, что больше никогда, никаких наркотиков! Он слово дал.

Нарушать слово нельзя, иначе будет так стыдно, что лучше уж сразу в Мексику.

Заноза вырвал из вязкой древесины когти правой руки. Взял Берану за пальцы. Лизнул рану и, сплюнул кровь прямо на пол.

— У меня даже аптечки нет, дура!

Вранье, конечно. Аптечка была. У него тут живые работали, подростки к тому же, им правила техники безопасности на уровне рефлексов вбивать нужно.

Берана смотрела на запястье, на испачканную кровью кожу без следа глубокой раны. Зрачки ее были расширены, остался лишь узкий ободок темно-синей радужки.

— Ты не чувствуешь? — спросила она снова.

— Я злюсь, — сказал Заноза, стараясь говорить как можно спокойнее. Кровью пахло по-прежнему сильно, и не сорваться, удержаться, он мог, только контролируя каждое слово. — Это все, что я чувствую. Сейчас я открою портал, и ты свалишь домой. Придешь за Эбеносом завтра днем. Все, — он встал, и даже не потрудился придержать Берану, чтоб та не упала, — умойся и ложись спать. Поговорим потом, когда проспишься.

Если бы ее не затянуло в портал, она б Занозе точно врезала. Кулаки чесались. Треснуть по этой бледной морде со всей дури, может, тогда поймет что-нибудь!

Не поймет он ничего. Из него Виолет понимание высосала. Про что говорили в тот вечер, когда Виолет в Чарвуде только появилась, то и случилось. Заноза перестал чувствовать, перестал понимать, и начал командовать. Он думал, если он ей прикажет идти домой и спать, она пойдет домой и ляжет спать? Он уже стал как Хольгер, раз так подумал. Совсем ничего не понимает. Он не виноват, но сейчас Берана была слишком зла, чтобы вспоминать об этом. Правда, о том, что непонимание Занозы — вина Виолет, она помнила. И злилась еще сильнее.

Едва погасло кольцо портала, Берана, шепотом ругаясь, швырнула в стену подушкой и замолотила кулаками по матрацу. Тот был упругим, не слишком мягким, и спать удобно, и бить — в самый раз.

Успокаивает. Даже прошел первый порыв… то есть, второй, первый был — сесть на Эбеноса и вернуться обратно на мельницу, да только Эбенос на мельнице и остался — в общем, прошел второй порыв: выкинуть все цветы. Все, какие Заноза подарил. Они так до сих пор и не завяли, хотя некоторым было больше двух месяцев. Берана держала их в бутылках из-под крови, и заставила уже весь комод, обе книжные полки, туалетный столик, который раньше собиралась выкинуть за ненадобностью. Да и на письменном столе место осталось только под пару книжек и гроссбух, остальное было занято цветами.