Природа, натура, суть. Как долго можно противиться им? Даже ради любви. И чем могут закончиться попытки сопротивления? Если hayvan не будет выходить хотя бы изредка, что он сделает? Он соберется с силами и выйдет однажды, чтобы остаться навсегда. Женщине следовало бы отпускать своего мужчину на войну, а самой держаться подальше, в безопасности. Она не способна на такое? Она сама хочет драться, и ради этого убедила мужа идти против собственной природы? А Заноза влюблен в нее и считает умной?

Как сильно влюбленность застит глаза!

Впрочем, то была чужая жизнь, чужая любовь и чужие проблемы. Хасана они интересовали лишь постольку, поскольку самому Занозе могла грозить опасность столкновения с озверевшим демоном. А до тех пор, пока жена, умная или глупая, заставляет демона держаться за ее юбку, Заноза с ним в бою не столкнется. Когда hayvan Мартина вырвется, он убьет свою женщину — больше ему драться будет не с кем, она сама об этом позаботилась.

Так что историю этой пары Хасан выслушал без особого интереса. Зато когда Заноза начал рассказывать о том, что не поделил с магами, и за что собирается рискнуть головой, решил, что с вылазками на Тарвуд мальчику пора завязывать. Его мозги слишком хороши, чтоб забивать их такой чушью. Такой… невероятной чушью.

Демоны, колдовство, продажа души, шантаж. Во всем этом только шантаж и был правдой. Остальное — дикое нагромождение лжи, фальшивок и искаженных фактов, сродни тому, что использует Эшива, создавая свои иллюзии.

— И ты на это повелся?

— Не сразу. Я думал о транквилизаторах. Об антидепрессантах. О чем-нибудь сильном, но без выраженных побочных эффектов. Хасан, я допросил всех алхимиков и зельеваров на острове, я теперь о тарвудских психотропных препаратах знаю больше, чем о местных.  Такие зелья есть, но все они пахнут. Так пахнут, что запах даже люди чувствуют. И еще эта пустота… — Заноза передернул плечами, — когда я попробовал зачаровать Берану. Не могу описать. Но оно точно было. Я же не Эшива, чтобы видеть то, чего нет.

— Ты и не видел. И не слышал. Ты что-то почувствовал, и, как верно замечено, ты не Эшива, чтобы полагаться еще на какие-то чувства, кроме пяти естественных.

Это ничего не меняло. Заноза пообещал убить магов, значит, их нужно убить. Придется. Хорошо, если после этого его девушка придет в себя. Плохо, если он останется в убеждении, что ей вернули душу, а не отменили курс транквилизаторов. И совсем плохо то, что он позволил себя шантажировать. Снова.

— В прошлый раз была Эшива, — Заноза кивнул и прикурил, зажмурясь.

— Вон из моей головы.

— За Берану я не буду так пластаться.

— Расскажи это кому-нибудь, кто тебя не знает. И вот что… на встречу с магами ты пойдешь в своем маскировочном костюме. Когда понадобится исчезнуть, просто снимешь плащ.

— Ты уже что-то придумал?

— Что-то я придумал сразу, — какой смысл напоминать ему о прошлых ошибках или предостерегать о будущих? Он же все пропустил мимо ушей, и смотрит сейчас, как Мухтар, которому пообещали кусок пиццы, — но сначала мы выясним, будет ли польза от моих пистолетов. 

Заноза рассказывал о Блошином Тупике, как о воплощенной мерзости, о месте, которое вообще не должно существовать. Для англичанина, американца, европейца, каковым он был, сочетая в себе все три мировоззрения, таким местом мог показаться любой район любой из стран Третьего мира, не рассчитанный на привлечение туристов. Так что Хасан ожидал увидеть самые обычные трущобы с обычными для трущоб обитателями. Идеализм Занозы и его привычку к чистоте и благополучию он учел, а то, что мальчику хорошо за сотню, за плечами у него годы Великой Депрессии и Вторая Мировая — уже нет. Да и кто, глядя на этого гиперактивного подростка, подумает о том, что он видел в жизни что-то хуже родительского дома после вечеринки с одноклассниками?

Следуя за Занозой по проулкам Блошиного Тупика, Хасан понимал, что дело не в чавкающей под ботинками грязи, не в крысах, шмыгающих вдоль осыпающихся стен, даже не в детях, которым действительно не место было на ночных улицах. Видели они все это, и он видел, и Заноза. Грязь, в которой застревают армейские внедорожники; крыс, разжиревших на трупах; умирающих детей, и детей уже мертвых, при взгляде на которых первое что приходило в голову: «им повезло».

Тут было что-то другое.

Заноза прав — это место не должно существовать. Но такое утверждение подходит мальчику, чье мировоззрение сформировано хорошей английской школой, великолепным кинематографом и тысячами глупых комиксов. А взрослым людям неплохо было бы понимать, откуда взялось желание сжечь тут все до ровного слоя углей и головешек.

Впрочем, зная Занозу, можно предположить, что так все и закончится. И совершенно не важно, как он это для себя объяснит.

Сейчас Заноза на подростка не походил. В ореоле дайнов власти он шагал по грязи, как по ровному асфальту — широкий шаг, прямые плечи, тяжелые полы плаща хлопают на ветру. Целеустремленный, собранный, чуждый этим не настоящим трущобам в не настоящем городе. Он, правда, и себя считал не настоящим, так что вряд ли понимал, насколько ему тут не место. Тарвуд как будто сошел со страниц его любимых комиксов, ну а чувствовать себя супергероем — это для Занозы было нормальным состоянием.

И приходится констатировать, что для Хасана Намик-Карасара нормальное состояние — следовать за ним, окружив себя «туманом», чтобы, когда придет время, застрелить или зарубить тех, кого не успеет убить Заноза. 

Четырнадцать лет назад, в Алаатире, это было взято за правило. Потом вошло в привычку. А когда необходимость пропала, еще некоторое время казалось странным, что делать так больше ни к чему. Не нужно постоянно присматривать за этим мальчиком, который без оружия, с одними лишь дайнами, шел на встречи с тогдашними хозяевами тийра. Вампиры, не считавшиеся с властью тийрмастера, духи, вообще не считавшиеся с вампирами, они полагали Занозу агрессивным психом, зарвавшимся, чересчур самоуверенным, не опасным. Раздражающим. Похоже, в конце двадцатого века, в начале двадцать первого, в Северной Америке не осталось никого, способного понять, что такое древняя кровь и настоящие дайны власти.

Однако, поскольку и вампиры, и духи не были зарвавшимися, чересчур самоуверенными и не опасными, а действие дайнов не вечно, Заноза встречался с ними только для того, чтобы убить. Безоружный, он не вызывал подозрений. Дайны заставляли всех вокруг смотреть только на него. Могущественные твари, осторожные мертвецы, способные видеть сквозь «туман», забывали обо всем, зверели от нескольких слов, от подведенных черным глаз, от наглой улыбки и звенящих браслетов. Хасан знал, что они чувствовали. Ему ли не знать? Заноза и без дайнов-то умел бесить так, что ему хотелось врезать, а с дайнами он просто сводил с ума. А у Хасана были два пистолета и сабля из лучшей дамасской стали, был безоружный Заноза, и была задача — убить всех, кто может помешать им остаться в Алаатире.

Тогда они решили эту задачу. Это было непросто и далось большой кровью, но они справились. Сейчас время как будто вернулось на четырнадцать лет назад. Да вот только противники стали на порядок опаснее. А Тарвуд не нужен ни ему, ни Занозе.

Когда все закончится, надо будет, все-таки, объяснить мальчику, что души похищают только в комиксах и сказках, а чтоб помочь Беране нужно не магов убивать, а проконсультироваться с токсикологом. Если только их не прикончат в этом бою.

— Уверен, что они не знают о том, что ты мертвый? — спросил док Шерман.

— Уверен. Они мной не интересовались всерьез, пока я не бросил им закидушку, а я с тех пор бывал только у себя на мельнице.

— У тебя на мельнице защита от магической слежки?

— У меня там водяной… Что? — Заноза обвел их всех сердитым взглядом, — что вы пялитесь? Что, маги нормально, а водяной — нет?