— Или болит не по-настоящему? — уточнил Хасан.

— Это одно и то же.

С сумасшедшими до этого сталкиваться не приходилось, только с придурками. Настоящий псих, как выяснилось, разительно от придурков отличался. И Хасан ни тогда, ни потом, не пытался убедить Занозу в его реальности.

Во-первых, почитав о сумасшедших, он понял, что для их убеждения нужно быть врачом, иначе не стоит и пытаться. А, во-вторых, кому от этого стало бы лучше? Отношение Занозы к себе, к боли и ранам, работало безотказно, сильно повышая его эффективность в бою. А следствием отсутствия тени и отражения было то, что его не фиксировали фотоаппараты и видеокамеры. Это открывало очень широкий спектр возможностей. Боевых столкновений с магами они никогда не планировали, но оказалось, что подход «я не настоящий» эффективен и здесь.

Так почему слова дока Шермана застряли в памяти?

Да не важно. Пытаться понять, как и откуда берутся мысли — с этим тоже к Занозе. А он с Шерманом согласен, потому что сам так же думает. 

Над плащом напоследок поработала Эшива. Потратила несколько часов, возилась почти до рассвета, но зато теперь никто не заподозрил бы в Занозе мертвеца. Ни другие вампиры, ни фейри, ни — хотелось надеяться — маги. У них есть возможность присмотреться, у них достаточно времени, пока он идет до «Кабана». Нужно было как можно качественней сбить их с толку.

Эшива обещала, что иллюзия продержится час. И Хасан пока не сказал, что чары рассеялись, значит, переход на Тарвуд не разогнал мороки. А «Кабан» уже вот он…

— Пришли, — радостно сообщил Занозе его провожатый. Молодой парень, ненамного старше Мазальских. — Милости просим. А я туда, с вашего позволения, не пойду, мне не положено.

Заноза в ответ только кивнул. Разговаривать с этим парнишкой не хотелось. Тот очень уж дружелюбен. А настраиваться надо на другие эмоции.

Он толкнул тяжелую дверь, и сразу погрузился в эти эмоции с головой, как в холодный, вязкий омут. Недоверие, жадность, любопытство, злость, снова недоверие.

Заноза не спешил закрыть дверь. Придержал ее, пока оглядывался в ярко освещенном зале. «Кабан», наверное, единственный дом в Тупике, где есть электричество. Не считая обиталищ четверых магов. Но где они живут, неизвестно. Эшива во время разведки смогла определить приблизительное местонахождение их убежищ, но на тех улицах не было ни одного дома, отличающегося от остальных убогих хибар. А присматриваться внимательнее, заглядывать под слои иллюзий, они не стали. Не за тем приходили.

Хасан, невидимый, коснулся его руки.

Ага, порядок. Теперь дверь можно закрывать…

Обыскать себя он не дал. Никому не позволял к себе прикасаться. Нет, это не гаптофобия, что б там ни вообразил Мартин. Это… ну, просто нельзя и все. Думал, что тут без дайнов не обойдется — двое из дюжины телохранителей, те, что стояли у двери, казались настроенными весьма решительно. Но плащ был расстегнут, любому видно, что под ним ни ножен, ни портупеи. Этого оказалось достаточно.

Никаких дайнов. Все — на собственном обаянии, на том, сколько есть от рождения. Хватит, чтобы на приветствие ответили приветствиями, а на улыбку — улыбками. Сначала натянутыми, а потом почти искренними. Ну, да. Так он всегда и выглядит — смотришь, и хочется улыбаться. Даже сквозь недоверие.

Вот они, маги. Все четверо. Сидят в центре зала за одним длинным столом. «Кабан» — заведение без претензий, об отдельных столиках тут и не слышали. Херрик Азам — кудрявый брюнет, яркий, смуглый, похожий на цыгана. Он управляет стихиями. Раксо Онфрой — тоже черноволосый, но бледный, как вампир. Кабинетный работник, не иначе. Совсем не бывает на солнышке. У него власть над временем, пользовался бы ею, чтоб выкроить часок для прогулок. Удел Кинн — коротышка, темно-русый, крепкий, почти квадратный. Может превратить что угодно во что угодно, дайте ему только точку опоры. То есть — за что зацепиться. Пусть цепляется за плащ, зря ли Эшива старалась? И последний, Колби Санделин. Этот — почти блондин. Тоже невысокий, но сложен весьма изящно, и он единственный, в чьих эмоциях полный порядок. Идеальный. Нечеловеческий. Он ничего не чувствует, просто ждет.

Это не то, чего бы хотелось. Но здесь еще двенадцать телохранителей, они смотрят друг на друга волками, готовы к бою, готовы к любому развитию событий. Этих двенадцати хватило бы на всех, даже если б ни один из магов не испытывал никаких эмоций.

— Я планировал встретиться только с одним из вас, господа, — Заноза добавил в интонации нотку вины, он обращался ко всем, но так, чтоб не осталось сомнений, говорит он лишь с тем, кому назначал встречу до того, как планы переменились, — но, вы правы, мое предложение должно быть интересно всем вам. Что ж, я изложу дело, а вы решите, как распорядиться им к взаимной выгоде. 

Хасан здесь. В зале. Значит, все в порядке. Все пройдет как надо.

Заноза закрыл глаза и вобрал в себя, будто вдохнул полной грудью, скопившиеся в зале недоверие, злость, напряженное ожидание. Он умел чувствовать. Как никто. Даже живые не способны были испытывать эмоции такой силы, как он, мертвый, не настоящий, нарисованный… но самый лучший. Лучший во всем.

Сейчас он злился, боялся, ждал беды… а через миг злость, страх и ожидание стали великолепной и страшной ненавистью. Такой красивой, такой концентрированной и яркой, что ее даже было немножко жаль отдавать.

По каменному полу с тихим рокотом покатились две световые гранаты.

И Заноза отдал все, что взял. Он не жадный. Ненависти в нем хватало своей, ни к чему заимствовать чужую. Он отдал эмоции, переплавленные, раскаленные, готовые взорваться прямо у него в сердце. Добавил к ним собственного недоверия и страха. Собственной осторожности. Готовности к бою. Нежелания умирать.

Стряхнул с плеч зачарованный плащ и отступил на шаг, по-прежнему не открывая глаз. Но даже сквозь сомкнутые веки, даже сквозь черные стекла очков, увидел вспышку света.

Когда мальчик превратился в свет, Раксо Онфрой сразу понял, чьих рук это дело. Это Азам, жадная, черномазая сволочь! Азам мог превратить живого человека в свет или пламя, в пыль, в облако пара, умел это лучше любого из них. И он не захотел делиться. С чем бы ни пришел этот парень, Заноза, Азам хотел все только себе. Он и был тем, с кем Заноза заключил предварительный договор.

Онфрой не колебался ни мгновения. Он скрутил Азама, его суть, единственное, что мог увидеть сейчас, ослепнув от невыносимого света, и вышвырнул за пределы времени. Выбросил на берег бесконечной реки, и осушил ее воды там, где Азам мог попытаться вернуться. Пусть бежит в безвременье, бежит вечно, он не успеет… уже никогда не успеет. Мир обгоняет его на десять секунд, но эти секунды непреодолимы. И на те же десять секунд сам Онфрой отступил назад, захватив с собой своих людей.

Еще не поздно все переиграть. Без Азама. Заново. Никто не превратит мальчишку в свет, разговор можно будет продолжить.

Херрик Азам, даже ослепший, не растерялся. Он был готов к такому повороту событий. Он знал, а несколько секунд назад — уверился, что сегодня Кинн попытается убить их всех. Это с ним вступил в сговор парень с мельницы, с Кинном, и ясно было, что тот не захочет делиться.

Мгновенно превратить материю в свет — это умели только они двое, Кинн и Азам.

Херрик успел сделать своих телохранителей нематериальными, превратил их оружие в чистую силу. Он отдал им приказ убить Кинна, но… поздно! Поздно! Все в зале замерло. Сквозь слезы, сквозь плавающие перед глазами огненные пятна, Херрик видел как застыли на месте его люди, из рук которых вырывались лучи разящего света. Замер Кинн, расширенными глазами смотрящий на валяющийся на полу между столом и дверью кожаный плащ. Санделин, как всегда невозмутимый, в окружении троих телохранителей, даже не начал вставать из-за стола. Онфроя… не было. На этой картинке, застывшей, словно вышедшей из-под кисти художника, не было Раксо Онфроя и его слуг. Онфрой в сговоре с Кинном. А Азам ничего не может сделать с ними. Отсюда, из безвременья — ничего.