— Изрезанные чешуей, — без интонаций уронила Лэа. — Ты все прекрасно понимаешь, перестань прикидываться идиотом.

Да. Мартин понимал. Когда просыпался кафарх, когда он переходил в боевую форму, его тело покрывалось чешуей, и края чешуек были острыми, как бритвы. Лэа видела кафарха один раз, но запомнила очень хорошо.

И надо же было сделать такую глупость — забыть выбросить одежду.

Но, с другой стороны… так даже лучше. Можно рассказать. Теперь уже нужно рассказать. Все равно ведь ни скрывать толком, ни тем более врать, не получается.

— Мы были в Порту, в Адмиралтействе. Хотели поговорить с Койотом, выяснить, не сотрудничает ли он с Шиаюн. А оказалось, что Койот — это Голем. Он почувствовал чары Занозы и напал. Мы дрались с ним. Сначала с ним, потом — друг с другом. Заноза… вышел из себя, его надо было остановить, чтобы он никого не убил.

Мартин на ходу соображал, что сказать, чтобы Лэа сразу поняла главное. Поняла, что кафарх — не безумное чудовище, и ей больше нечего бояться.

Но Лэа поняла совсем другое.

— Ты стал демоном, и наврал мне?

Разговор с Занозой, весь — все, что было сказано на мельнице, когда пришли туда из Порта, все, что сказано не было — всплыл в памяти, как будто Мартин услышал аудиозапись. Только уложилась она в доли секунды.

Он же сам объяснял Занозе, почему Лэа не нужно знать про бой кафархов. И знал, что благая весть повлечет за собой слишком много неблагих перемен. Думал об этом. Мог даже предсказать, что скажет Лэа…

Угадал.

— Я не врал, я не рассказал, потому что не знал как. Лэа, — можно ведь попробовать еще раз? — я тогда не убил тебя не потому, что в себя пришел. Я и не выходил... я… то есть, кафарх, думал, что это игра. Не понял, что ты слишком хрупкая и тебя легко ранить. А как только понял — сразу остановился. Я не хотел тебя убивать, не собирался и не убил бы. 

— Хочешь сказать, ты понимал, что делал, когда рвал меня когтями? 

— Нет! Да… Но… Лэа… как ты так все выворачиваешь? Или это я не могу объяснить?

— Ты сейчас понимаешь, что в тебе говорит демон? — Лэа уронила мяч и встала из кресла. — Или уже нет? Ты не должен был становиться кафархом, чтобы он не захватил тебя. Мы договаривались об этом, Мартин. Ради твоей безопасности, не ради моей. Ты нарушил слово, обманул меня, но беда даже не в этом. Демон не позволил тебе рассказать. Знаешь почему? Чтобы выйти в любой момент, когда захочется, и завершить то, что начал. Он меня ненавидит, Змееныш. Демоны ненавидят людей, — Мартину показалось, что она хочет подойти, хочет прикоснуться, но Лэа осталась стоять, где стояла. А когда он сам сделал шаг к ней — отступила, предостерегающе подняв руку. — Он любит Занозу, конечно, он его не убил. Но с чего ты взял, что не убьешь меня?

Мартин чувствовал, как мир идет трещинами. Невидимыми, но безнадежно реальными. Так уже было в Москве три года назад, только тогда не было этого… ощущения пустоты. Отстраненности. Страшного ощущения, потому что он сам как будто был сделан из стекла, и трещины бежали по нему тоже, и было больно, но инстинкт самосохранения отказал. Не хотелось спасать себя. Хотелось спастись, но не хотелось спасать.

— Если бы я хотел убить, я убил бы. Оторвал голову, перерезал горло…

— Избавь меня от подробностей! — Лэа не сорвалась на крик, но голос у нее стал таким, что Мартин чуть сам себя не ударил за непроходимую тупость.

— Я просто хотел объяснить… Дело не в том, что кафарх не убил другого кафарха, дело в том, что он мог убить тебя, но не хотел.

Это же было так…ясно. Как вышло, что они три года не могли этого понять?

— Если бы это было так, ты рассказал бы мне. Вернулся из Порта сюда, а не в Москву, и все рассказал. Если бы из Порта вернулся Мартин, мой Мартин, а не демон, который им притворяется, я узнала бы о твоей драке с Занозой в ту же ночь. Уходи… — Лэа покачала головой. — Иди куда хочешь, делай, что хочешь, но тебя не должно быть в доме. Я здесь с тобой не останусь. Утром можешь возвращаться, но сейчас или ты уйдешь, или я.

— Я, — если это условие, чтобы Лэа не уходила, он не только до утра готов был убраться, он вообще не вернулся бы, пока она не скажет, что можно. — А что будет утром?

— Уходи, Змееныш, — попросила она устало. — Мне слишком страшно рядом с тобой. 

Проходить между секундами научил Хасан. Объяснил, как работает дайн, дал своей крови, чтобы проще было освоить азы. Заноза точно так же учил Турка дайнам убеждения: объяснял принципы, а потом делился кровью. Иначе не получилось бы. Дайны — это подарки фей, их получаешь вместе с афатом, и подарить еще кому-то можешь, только если готов отдать кровь.

Нормальные вампиры так не поступали. Не дарили дайны. Отнять могли — иссушить до окончательной смерти и забрать то, что умеешь. Изобретательный Хольгер додумался не заедать най насовсем, а постепенно высасывать из них кровь, чтоб осваивать новые таланты за считанные месяцы. Может, были еще какие-то способы отобрать подарок. А вот чтобы подарить — хрен там. Дать свою кровь другому упырю — додуматься же надо!

Они с Хасаном и тут отличились.

Заноза глянул на небо. Звезды уже почти все погасли, до рассвета осталось меньше часа. У Мартина явно удались и вечер, и ночь. Хорошо. Когда он приходит по ночам сюда или зовет в «СиД», это тоже хорошо, раз уж он все равно не спит и скучает, ожидая, пока Лэа проснется. Но, вообще-то, ночевать дома — правильнее. Для живых.

Пустая бутылка звякнула об остальные, уже лежащие в бумажном пакете. Девятая. Сколько крови уходит на дайны скорости! Ее и дома-то много тратится, а на Тарвуде она сгорает без счета. Зато время останавливается… Ну, замедляется. Для Хасана секунды вообще еле тащатся, он умеет становиться очень быстрым. Заноза так пока не мог. Но и он уже владел дайном настолько, чтобы меньше чем за ночь заготовить брус, доски, фанеру и балки для десяти домов. 

Отличный результат. В первую ночь, когда лесопилка была запущена, его хватило на пять домов, а теперь, когда втянулся и выработал алгоритм, может оказаться, что и десять — не предел. Механизмы под дайнами скорости работают в обычном режиме, это время для них замедляется, так же, как для использующего дайны вампира, поэтому о слишком быстром износе можно не беспокоиться.

В планах двести тридцать новых домов в Боголюбовке и трех поселках. Лес ему привозили уже высушенный, спасибо магам и леди Калимме, которая распорядилась не жалеть университетских мощностей. Строительство начнется завтра. И если рабочие не подведут, а они не подведут, потому что он попросит их очень-очень постараться, то переселять семьи можно будет уже в середине августа.

Пятьсот две семьи. По две в каждый дом. Не всем нужно новое жилье, есть и те, кого с радостью примут родные. Они давно сбежали бы из Тупика, если б не боялись и за себя, и за людей, которые хотели принять их.

Заноза знал о них — о взрослых и детях, о стариках, о подростках — достаточно, чтобы считать, что знаком с каждым из них. И относился как к знакомым. Плохо, конечно. Хасан не раз говорил, что мысли о тех, кому помогаешь, надо держать в голове, а не в сердце. Но… они ведь живые все. Они настоящие. И в беду по-настоящему попали. Нужно стать таким же взрослым как Хасан, таким же умным, чтобы научиться думать так же правильно. А это сложно, если умер в семнадцать. Вранье про восемнадцать тут не помогает. 

Зазвонил телефон. Заноза глянул на номер и озадаченно хмыкнул. Лэа? В это время она еще должна спать. Раз звонит, значит, что-то случилось. Как не вовремя. От него будет немного пользы, когда взойдет солнце, а рассвет уже на подходе.

— Заноза, можно я поживу у тебя? — спросила Лэа, даже не поздоровавшись. — В Алаатире.

— Конечно.

— Спасибо! Сходишь со мной в Москву, ладно? Сейчас. Приходи сюда, в Замковый. Ты же еще не ушел из Тарвуда?

Он не ушел. И готов был идти с Лэа хоть в Замковый квартал, хоть в Москву, хоть к шайтану в пасть. Потом нужно будет узнать, что случилось, но не стоит спрашивать об этом по телефону. Произошло что-то серьезное, но не смертельное, а значит, с вопросами можно подождать.