Зато теперь Росс в точности знал, что именно чувствует Фэймрил бессонными ночами и долгими днями, когда просиживает возле его постели в ожидании окончания приступа язвы. Отчаяние и бессилие хоть чем-то помочь. Не вольешь свою кровь в вены, не отдашь силы, не заберешь себе часть боли — вот что бесит больше всего. Но выбор есть всегда. Можно скрежетать зубами, разбивать в кровь костяшки пальцев, метаться по комнате, как бешеный волк, а можно помочь помыть, переодеть, перевязать, напоить лекарствами, оставить на попечение опытнейшему лекарю и отправиться на службу. Джевидж выбрал второе. А перед отъездом наказал каждые три часа извещать его о состоянии здоровья Фэйм. Как, как? Гонца на бричке посылать в канцелярию с полным отчетом — кончился ли жар, пришла ли в себя, что профессор говорит и что думает.
Денек предстоял жаркий во всех смыслах. Погода расщедрилась на солнце и почти летнее тепло, спор с Его императорским величеством по кандидатуре преемника тоже обещал стать… горячим. О встречах, назначенных на послеобеденное время, Росс вообще старался не думать.
Джевидж откинулся на подушки сиденья и закрыл глаза ладонью, не скрывая от экзорта-телохранителя своих раздерганных чувств. У Раила сегодня будет о чем поговорить. Не только о вице-канцлере и о двух взаимоисключающих проектах финансирования трансконтинентальной железной дороги — еще одной Россовой мечты. Но, право слово, как же не хотелось лорду Джевиджу обсуждать поиски похитителей сына с монархом. Опять наводящие вопросы, подозрения, тайные и явные упреки и, разумеется, бездна сочувствия. Не напускного или притворного — нет! Раил никогда не был лицемером, но вину за случившееся он опять возложит на Фэймрил.
«Какое глупейшее упрямство, лишенное всякого смысла. Если нет настоящего врага, его нужно придумать?»
— Просто не слушайте его, милорд…
— Что вы сказали?! — вскинулся Росс.
«Отлично! Теперь я разговариваю вслух!» — поздравил он себя.
Но Морран Кил и не подумал изобразить мало-мальское смущение от того, что прочитал по движениям губ Джевиджа несказанное, напротив, он уставился на подопечного во все глаза и заявил:
— Государь отчего-то невзлюбил миледи, теперь вот и попрекает без конца.
— Сам знаю, — буркнул в ответ канцлер.
Ну, разумеется, его телохранитель был наблюдателен и совсем неглуп, но если даже он заметил отношение Раила к Фэймрил, то те, кому по долгу службы и призвания положено бдеть за настроениями императора, уже смекнули, что к чему. И непременно сделали выводы. А уж какие они, эти выводы, понятно без дополнительных пояснений — семи пядей во лбу не потребуется. Маг, разумеется, в их приватных беседах с Раилом не участвовал, а стало быть, слышал пересуды прислуги, а те, в свою очередь, повторяли вслед за придворными.
— Морран, будьте моими ушами. Если где-то во дворце скользнет в разговоре имя моей жены…
— Милорд, я стану подглядывать и подслушивать везде, где только можно, — клятвенно заверил маг.
Мэтр сам, должно быть, дивился неведомо откуда-то проклюнувшейся в нем преданности лорду канцлеру. Как будто она сама по себе возникла. Как бы не так! Росс сразу приценился к парню, как опытный барышник к чистокровному жеребцу-трехлетке, исподволь прощупал на крепость нервов и устоев, заглянул в личное дело, копнул поглубже, убеждаясь, что выбор Лласара Урграйна безупречен во всех отношениях. «Молодой экзорт склонен к разумному риску, смел и свободолюбив — то, что нужно для хорошего офицера-порученца», — что-то в этом духе заявил многоопытный командор. Росс, в свою очередь, пригляделся, прикинул и решил: «Ты будешь мой с потрохами, мэтр Кил», занявшись чародеем вплотную и не жалея усилий, чтобы тот не сорвался с крючка. Ведь рядом с лордом Джевиджем не может оказаться случайного человека, его армия безупречна, начиная от личного доктора и заканчивая садовником. Разве Росс хочет от людей многого? Только абсолютной личной преданности — не больше, но и не меньше. Так было и так будет.
«Если ты такой умный, Морран Кил, то рано или поздно ты сам догадаешься. А если — нет… Ну что ж, значит, будешь бегать в моей упряжке просто так», — одобрительно ухмыльнулся канцлер. А еще он подумал о том, что Фэйм не ошибалась, когда иногда в порыве гнева обзывала его «кукловодом» и «манипулятором». Впрочем, супруга редко когда питала иллюзии на его счет, и, пожалуй, она единственная, кто знал правду.
Все же просто, как затертый медный сет. Когда профессионализм и опыт неоспоримы, когда победы очевидны, а достижения осязаемы, то грех не воспользоваться всем этим добром, верно?
Мелькание солнечных бликов, равномерное покачивание экипажа виной тому, а может, лекарства профессора Коринея, которые навеяли воспоминания, более похожие на яркий красочный сон. Врет ведь отрекшийся магик — лукавый, как все их чародейское племя, будто нет в его снадобьях волшебства. Есть, еще как есть. Иначе на хвосте у медленно затухающей в подреберье боли не притащились бы те далекие годы. Сколь же ему тогда лет было? Двадцать? Или чуть больше…
…Запахи на войне отнюдь не ласкают обоняние, звуки, к слову, тоже. И речь идет вовсе не о выстрелах, взрывах и артиллерийской канонаде. Летом война монотонно гудит мушиным жужжанием — зеленые твари роями вьются над трупами людей и животных, а осенью и зимой размеренно стучит дробной капелью — с веток деревьев, околышей фуражек, с носов. За эту бесконечную ночь лейтенант Джевидж и его взвод промокли насквозь. Шинели пропитались ледяной водой, сочащейся из низких тяжелых облаков, и солдатам осталось только молиться ВсеТворцу, чтобы оттепель продлилась до тех пор, пока они не успеют просушить одежду. Ударь мороз — им всем хана. Особенно молоденькому офицеришке, тощему до полупрозрачности. Росс знал, что за глаза его называют Кузнечиком за длинные ноги и умение съесть тройную порцию каши в один присест. От назойливых мыслей о еде, просачивающихся через отрывки тревожного сна, отвлек чуть слышный шепот.
— Проклятущий мост, — пробормотал сквозь дрему рядовой Трайк. — С-с-с-сучий мост…
Зубы его стучали в ознобе своеобразной барабанной дробью, но мнение рыжего стрелка безоговорочно разделял весь взвод. Вернее, то, что от него осталось после трех дней непрерывных боев. Приказ был таков — занять оборону возле узкого каменного моста, переброшенного через никогда не замерзающую бурную Эоху, и продержаться минимум декаду. Лучше, если и дольше. Само по себе задание являлось оскорблением для честолюбивого молодого лейтенанта. Пока армия генерала Кимидея будет сражаться, пока остальные офицеры станут совершать подвиги и делать головокружительную карьеру, Джевиджу придется стеречь дурацкий мост через дурацкую речку. Разве это справедливо — загонять лучшего выпускника академии этого года в такую дыру, скажите на милость? Примерно так думал Росс, покидая лагерь, и до того момента, пока не очутился возле проклятущего моста. Нельзя сказать, что это направление было стратегическим, слишком уж пересеченной являлась местность — сплошные овраги скалы и непролазная чащоба, но, прорвись дамодарцы через Эоху в этом месте, в тыл к наступающей эльлорской армии могли легко забраться лазутчики и диверсанты. Во всяком случае, именно так рассказывали Джевиджу в штабе, когда вручали приказ командующего. На деле же…
Росс утер грязное лицо чуть менее грязным мокрым платком. От несложной манипуляции толку вышло мало, чище кожа не стала, зато офицер окончательно проснулся. На часах было четверть пятого утра. Самое время проверить караулы.
— Поспите еще, господин лейтенант, — участливо сказал сержант Либан. — Парни уж точно глаз не смыкали, после вчерашнего-то.
Ночная атака была единственным способом перебить эльлорцев, потому что при свете дня вся затея превращалось в чистой воды самоубийство. Кому же хочется лезть под шквальный огонь, когда тебя расстреливают в упор, словно курей на птичьем дворе. Дамодарцы ни дураками, ни самоубийцами не были. У них тоже был приказ, только противоположного свойства — уничтожить защитников и при этом сберечь мост. К счастью для Джевиджа и его людей, враги не решились притащить с собой пушку. Или не дали им пушек, справедливо посчитав, что всей артиллерии надлежит быть сейчас между Суитхеном и Хамуром, приготовленной для очередного сражения. И слава ВсеТворцу! Пару удачных попаданий прикончили бы остатки взвода, окопавшегося на правом берегу.
