Безбожие, выказываемое Ницше, по своему содержанию не может оцениваться просто с точки зрения истинности или неистинности. Ибо не существует доказательства бытия Бога, как не существует и доказательства обратного, подтверждающего правоту безбожия; не существует также доказательства, подтверждающего или опровергающего то, что человек есть лишь способ животного бытия, человеку остаётся чувствовать себя животным, если он на это способен: аргументами в этих вопросах ничего не решается, но очень многое объясняется. Истина здесь — по ту сторону границы того, что могут знать все, — существует благодаря своей действительности. Ей не может быть отказано в экзистенциальной серьёзности ни у Ницше, ни вообще там, где она осуществляется как действительность. Безбожие есть некая власть в мире. То, что видел и говорил Ницше, было такой действительностью, и с тех пор ещё больше стало таковой, чему она сама содействовала безмерно. Это безбожие есть не угасание в ничтожности, но демоническая страсть. Ницше наиболее величественным образом выразил такого рода безбожия во всей его непостижимой многозначности.
Если не существует общезначимого и, стало быть, принудительного в силу своей понятности для всех разумных существ решения относительно истинности веры в Бога или безбожия, то имеет место требование правдивости: видеть, что безбожие действительно существует и понимать фактические результаты его власти. Для философствования, сохраняющего свою честность, необходимо жить, считаясьс этой действительностью. Если истина в трансценденции самости составляет основу философствования, то такая истина существует только тогда, когда она выдерживает сомнение со стороны иного — безбожия — и призна́ет в нём не только действительность и силу, но и дух самопожертвования, расточительность жизни, чарующую власть этого иного.
Экзистенциальной необходимостью для каждого является лишь решить, хочет ли он для себя жить без Бога или так или иначе соотнося себя с Ним, решить, не высказывая таким образом какое-то знание о себе, а заняв внутреннюю позицию, приняв те или иные оценки вещей, отважившись на риск и опыт бытия.
Философствование знает, что оно — не всё. Оно осознаёт себя себе не без участия чего-то другого, каковое есть религия откровения, философствование никогда не достигает уровня такой религии, с её точки зрения остаётся сомнительным и исходя из своих собственных возможностей не порождает и не понимает её. Безбожие, охваченное Ницше во всей его полноте, есть опять-таки нечто другое, с точки зрения чего философствование не в меньшей степени ставится под сомнение; в своей исключительности оно родственно религии откровения, которую оно, со своей стороны, всё же хочет уничтожить. Философствование, основание которого — самость, не борется ни с религией откровения, ни с безбожием, поскольку и то и другое суть действительность; в них оно хочет прояснить само себя, задать себе вопрос и позволить себя поставить под сомнение. Оно отличается от безбожия тем, что признаёт религию откровения — пусть и не для себя, — то есть не стремится её уничтожить; от религии откровения — тем, что не ведёт войну на уничтожение против безбожия. Философствование может существовать лишь в фактическом бессилии, в котором оно обращается к разумности людей в их самости, оно обладает пробуждающей и созидающей человека действительностью исключительно как действительность души, действительность, скромная традиция которой тянется сквозь тысячелетия, получающая внешнее выражение власть религии откровения или безбожия его снисходительно терпит, поощряет, отвергает или загоняет в подпольное существование. Философствование бессильно: оно может лишь при помощи тех или иных аргументов показать следствия высказываемых религиозно-догматичных или атеистических положений, экзистенциально выявить пропасти и возможности. Оно по своей сути существует в ситуации безоговорочной открытости и готовности, но осуществляется ввиду религии откровения и безбожия, тогда как эти последние в решающие моменты, когда пытаются начать коммуникацию с ними, замыкаются в себе. Страх такого фактического срыва коммуникации людьми — которые, будучи людьми, всё-таки обладают возможностью коммуникации, а не представляют собой чисто природные силы — принадлежит к наиболее мощным стимулам философствования, которое хотело бы пробудить и привести в действие все силы внутреннего мира самого человека. Философствование как таковое ни ведёт к Богу, ни уводит от Бога, но берёт начало в соотнесённости самости с трансценденцией. Оно есть человеческая действительность, которая в поисках стремится извлечь из глубин разума и экзистенции то, чем она фактически живёт, притом делая это в сокровенно-открытой беседе, льющейся сквозь тысячелетия.
Следствия содержаниясвоей идеи безбожиясам Ницше выводит со всей непреклонностью: христианство и всякая форма веры в Бога оказываются разоблачены. Всякая человеческая деятельность протекает как истолкование мира, которое, как бы оно ни менялось, всегда есть лишь новая иллюзия. Каждая иллюзия есть явление, распоряжается которым та или иная воля к власти. Даже это собственное ницшево истолкование мира как воли к власти является истолкованием, производимым волей к власти. Поэтому теперь имеет силу следующее: ничто не истинно, всё позволено. Воля к власти стремится воздействовать. Самое непреодолимое воздействие производит не какая-либо истина, а магический эффект крайностей. Никаких границ фактической власти, никаких ограничений со стороны безусловных требований не существует. Борьба ради борьбы. Но всё неоднозначно, и нигилизм есть та постоянно присутствующая действительность, которая в данной метафизике власти должна быть преодолена.
То, что рассматривается таким образом, кажется, составляет природу произвола и беззакония. Но это и действительность силы собственного творческого закона, нечто победоносное, власть без трансценденции, закон, который есть закон этой власти. Произвольно-инстинктивное составляет основу массы, творческое — превосходящей силы господ. Первая демонстрирует послушание, к которому она рвётся, вторая приказывает, ибо может и имеет на это власть. Первой нужны иллюзии, ибо она слишком слаба, чтобы принять свою действительность, вторая защищает и даже создаёт иллюзии для рабов. Сама лишённая иллюзий, она создаёт для себя не мнимую иллюзию трансценденции, имеющей суверенное превосходство, но те истолкования, которые представляют собой имманентные миру иллюзии данной воли к власти.
То, что Ницше с такой силой внушения высказывал в разнообразных вариациях, есть впечатляющее выражение некоей жизненной действительности, которая ничего не боится. Сила этого философствования в том, что оно ничего не боится и идёт до последних выводов. Так как Ницше шёл этим путём, то в отождествлении с таковым он кажется великим историческим воплощением безбожия; но так как он сам в то же время оказывается чем-то бо́льшим, а именно: сам в этом отсутствии страха перед чем бы то ни было осуществляет трансцендирование, не связывая себя фактически с данной формой безбожия, он — философ, который философствует ввиду этого безбожия, а не только воплощает его собой. Поэтому, с одной стороны, он идёт этим путём, пытаясь понять, что такое человек, воспринимающий себя лишь как способ животного бытия, с другой стороны, он выходит за рамки позитивизма, натурализма, биологизма и прагматизма, отвергая их. Ницше осуществляет философствование на границе, которое, если понимать его в указанном смысле, тотчас превращается в нефилософию(попадает под власть биологических, натуралистических и утилитарных содержаний в мире). Такое превращение и затем возвращение к философствованию постоянно происходит в его мышлении: это опыт действительности безбожия, в то же время ненужного самому себе.
Нельзя сказать, что без Бога философствование прекращается, но, очевидно, оно прекращается без трансценденции. Поэтому восприятие Ницше сквозь призму не сомневающегося и доходящего до банальности безбожия и падкой до языковых средств борьбы софистики неизбежно корректируется однозначнымдопущением упоминавшейся нигилистической имманентности и как нефилософия характеризуется также тем, что отсутствие страха перед чем бы то ни было, в противоположность тому, как это было у Ницше, хотя и должно быть ограничено в выражении, но на практике никаких ограничений не имеет.
